Читать книгу Игра в сумерках. Путешествие в Полночь. Война на восходе - Мила Нокс - Страница 6

Каждый месяц двадцатого числа Тео забирался на Волчий уступ. Это был ритуал. Гора нависала над домиком, где жили родители, и уступ был его любимым местом. Вдали от города, на скале, каменным языком лижущей облака, он ощущал себя удивительно защищенным. Странное это было чувство. Наверное, не каждому дано его понять.

Для многих быть собой – это показывать карикатуру на учителя, когда рядом толпа хохочущих одноклассников. Или гонять мяч с ватагой друзей.

Теодор всего этого не знал. Он ощущал спокойствие только на краю пропасти, где его не могла увидеть ни одна душа на свете. Здесь не было людей. Только тишина, бескрайний лес и туман. Молчаливое небо. Ощущение вечности. Здесь он был самим собой. И – так странно – здесь он был счастлив.

Тео вдохнул холодный январский воздух – в тумане ощущалось что-то неведомое, затаившееся предчувствие весны. Он сидел на скалистом уступе под небом, болтая ногами над пропастью. В лицо дул холодный ветер с запахом хвои и по-свойски трепал волосы. Где-то в гулкой тишине то и дело звенела капель. Голова Тео закружилась, когда он наклонился вперед. Под ногами зияла пустота, а далеко-далеко внизу колыхался океан зеленых елей; тропинка ускользала к подножию горы, тонкая, как нить. Он был в сантиметре от пропасти, и от страха перехватывало дыхание. Но сердце ликовало.

Теодор ощущал скорую весну. Через месяц с небольшим будет Мэрцишор. Тео повяжет на ствол Вековечного дуба красно-белые бумажные цветы и сыграет новую песнь. Еще чуть-чуть, и весенняя мелодия из деревянного флуера разольется по предгорьям Карпат. Скоро он найдет первый подснежник. А в конце марта, на Весеннее Равноденствие, Теодор станет на год старше. Он ждал этого дня со смесью нетерпения и страха.

20 января

Через два месяца мне исполнится шестнадцать, но помню я себя только с десяти лет. Что было раньше – хоть убей, не могу представить, словно там черный провал и предыдущей жизни не было. Иногда мне страшновато от этого, да еще и отец толком не объясняет, почему так произошло. Он сказал, что я «переболел», а чем именно – ни слова. Было бы проще, если б мне сообщили: «Так и так, Тео, в день своего десятилетия ты полез на крышу, потому что хотел достать оттуда воздушного змея, поскользнулся на черепице и грохнулся с двухметровой высоты. Еле кости собрали. Ты потерял память и не мог вспомнить, где твоя правая рука, а где левая нога». Но нет – «пере болел».

После того случая я каждый год забываю свой день рождения. Словно чья-то рука вычеркивает дату из календаря. Почему так? Может, в этом году, когда мне исполнится шестнадцать, отец расскажет, что за секрет в этом кроется?

В общем, моя жизнь – сплошная загадка. Иногда мне кажется, что кто-то решил так пошутить и сказал: «А давайте Теодору вместо нормальной судьбы подкинем головоломку? А что? Будет весело поглядеть, как он станет напрягать свои три с половиной извилинки, чтобы разгадать эту паутину тайн! Ха-ха!»

Книжку в кожаном переплете Теодор держал на коленях. Когда-то давным-давно он откопал ее в куче хлама, который отец стащил в сарай. Страницы были пожелтевшие, но пустые. То, что нужно для дневника. Теодор не ходил даже в церковно-приходскую школу, однако умел писать, и его почерк был на удивление четким. Да и подбирал слова он грамотно.

Теодор открыл начало дневника. История со шрамом. Прочитал запись, чувствуя, как руки вспотели от напряжения.

На слове «предатель» во рту появился мерзкий привкус, как бывает, если откусишь гнилое яблоко. Зазудела щека. Теодор отвел длинную прядь, упавшую на лицо, – тут ничего скрывать не нужно – и продолжил читать. По мере того как он углублялся в историю своего шрама, он ощущал все ближе подступающую волну жара. И наконец та самая запись…

Тео ее ненавидел. Тысячи раз думал вырвать эту страницу, затолкать в глотку и подавиться чертовой бумагой. «И я прошу тебя… нет, я требую: не доверяй людям. Больше. Никогда». Каждый раз, когда он видел эти строчки, его колотило от ярости. Обида прожигала так, будто в желудок ткнули раскаленной железкой и провернули, и Тео не представлял, что может ощущать такую боль, – казалось, огонь разорвет внутренности, и он умрет, если подумает об этом еще раз.

Сердце бухало так, словно хотело удрать из тела.

– Уймись ты! – зло крикнул Теодор. – Черт! Нет, когда-нибудь я отомщу вам. Когда-нибудь я…

И тут вдруг раздался голос:

– Желания исполняются… в Макабр.

Теодор вздрогнул, дернулся и поехал в пустоту. Он извернулся, схватился одной рукой за камень, на котором сидел, и удержался на уступе. Под животом хрустела и осыпалась каменная крошка, исчезая в бело-зеленом море далеко внизу.

С колотящимся сердцем Тео отполз от края. Его била дрожь при одной мысли, что еще секунда – и он рухнул бы в зияющий провал. Тогда только воронье обнаружило бы его среди скал! Теодор сделал пару глубоких вздохов и поднялся на трясущихся ногах.

На уступе было пусто. Только Теодор и ветер, и лишь невдалеке грустно шумели деревья. Теодор опасливо подошел к лесу и всмотрелся в темноту. Никого. Он втянул воздух и почувствовал тот же запах неведомого, что и вначале. Он не мог определить, кому запах принадлежит. Почудилось? Черта с два почудилось! Голос был. Он сказал, что желание сбудется. Этот голос… казался знакомым. Теодор не был уверен, что он принадлежит человеку. Может, слова принесло ветром? Такое бывает в скалах. Или эхо?

Он оглянулся. Не увидев чего-либо подозрительного, откинул длинные волосы и побежал вниз. Дневник гулко хлопал по груди, спрятанный во внутренний карман.

Начинало светать, слышались первые утренние звуки, но Теодора это не беспокоило. Он бежал вперед не останавливаясь, дальше от Волчьего уступа. Что все-таки произошло? «Желания исполняются». Кто это сказал? На уступе же никого не было. Именно это пугало до смерти.

Тео сам не заметил, как оказался внизу. Вон курганы, крыша их домика, над елями занимается заря. Когда он открыл калитку, то услышал звуки, от которых сердце тревожно забилось.

Тео пригнулся и посмотрел в щель забора. Так и есть! Люди. И как умудрились сюда забраться? По тропинке к дому приближались трое: женщина и рыжий парень, чуть старше его самого, вели под руки девушку лет пятнадцати. Тревога! Нужно предупредить отца, они сейчас будут здесь.

Дверь оказалась приоткрыта, Тео заскочил внутрь, но никого не обнаружил. Он выглянул во двор и увидел у задней стены дома отца, который колол дрова. По одному виду Теодора тот понял: что-то случилось, кивнул и скрылся за потайной дверью.

Люди остановились, и калитка задрожала от стука. Хорошо, не вломились, как те, в январе. Притащились под Новый год и едва не заметили мать, когда она обращалась…

Отец, уже в непроницаемой черной маске, вместе с Тео подошел к воротам и открыл их. Увидев их, женщина не удивилась, – видимо, ее предупредили. Едва отец взглянул на больную, тут же отступил и жестом пригласил в дом. Женщина прошептала «спасибо» и с помощью рыжего парня буквально затащила обессиленную девушку внутрь. Теодор понял: это надолго. На лице женщины не было страха. Он знал: такие не останавливаются ни перед чем. Люди идут сюда, когда у них нет надежды. Люди без надежды опаснее всех.

– Теодор, – отец задержался на пороге, – скоро вернется мать… Если что…

– Я знаю! – поспешно кивнул Тео. Ему было не по себе от чужаков. Но отца это нисколько не трогало. – Будешь им помогать?

– Да, – сухо ответил отец. – Ее сын подождет на улице. Пригляди за ним. И… не трогай.

Теодор поджал губы. Зачем напоминать? Хотя… Он знал зачем. С новогодними все вышло скверно. Из-за него, да. Ну что с того? Сами напросились. Теодор знал, он тоже виноват, но люди…

Он молча пошел к колодцу и услышал, как хлопнула дверь, а голос отца загудел где-то внутри дома. Потом дверь раскрылась, Тео оглянулся и увидел на пороге того самого рыжего парня. Парень почесал шрам на лбу, переместил пятерню на макушку и сплюнул. И тут увидел Теодора. Его глаза мигом округлились.

– Эй, тебя как звать?

Теодор промолчал, будто не расслышал. Скоро придет мать. Ей нужно нагреть воду, чтобы ощипать кролика или кого она там поймает. А тут эти… Теодору было не по себе. Что, если в лесу другие и ждут удобного момента? Что, если девчонка для отвлечения внимания? Он не мог унять тревогу. Мать не такая быстрая, как отец. Она внимательная, но только отец может выбраться из западни. Хотя и он попадает впросак, до сих пор хромает после того капкана, так глупо попался…

– Не хочешь говорить?

Теодор опустил ведро в колодец и стал разматывать веревку. Нудная работа, но теперь она казалась спасением. Парень потоптался на пороге и решил подойти ближе.

– У вас не шибко уютно. Неужто нет электричества? Что-то не заметил ни ламп, ни фонаря над входом. – Он оглянулся. – А как без газа живете? На костре готовите? – Он усмехнулся. – А в туалет?

Внезапная догадка его развеселила. Он хохотнул, но Тео поднял голову, и парень заткнулся. Помолчав немного, он нахмурился:

– А твой батя правда лечит все такое? А? Моя сестра больна. С ней творится какая-то чертовщина. – Парень серьезно поглядел на Теодора и скривился. – Чокнутые врачи говорят ерунду. Отослали домой, дали какие-то настойки. Это не помогает. Она не спит второй месяц. Вообще. А доктора болтают, мол, такое не лечится, потому как случается раз на миллион и никто не изучал болячку… Такая вот ерунда, приятель. Только я не верю в эту всю лекарскую болтовню. Я не верю докторам. Любым. А знахарям – тем более.

Ведро гулко бухнуло где-то внизу. Было слышно, как в него заливается вода. Ледяная и колючая. Сердце Теодора сжалось, будто обледенело.

– Я говорил матери не идти сюда, но после того как пропал отец, она немного съехала с катушек. По всяким бабкам-гадалкам ходит. А толку? Интересно, тебе такое знакомо? Это вроде бы твой отец лечит-калечит. Он вообще как, по-твоему, нормальный или тоже немного… просветленный?

Рыжий хмыкнул, но в усмешке Теодор услышал какую-то горечь. Она была словно трухлявый столб, на который надавишь – и рухнет вся ограда. Так можно сломать человека. Парень пытался скрыть болезненное чувство под бравадой, болезненное настолько, что его пальцы подрагивали.

– А ты зачем носишь маску? – вдруг спросил он. – И молчишь? У тебя рот зашит, да?

Теодор, как и отец, надевал маску из черной плотной ткани. Конечно, можно было обойтись и без этого, но ему не хотелось, чтобы его узнали или просто видели изуродованную багровым шрамом щеку. Тео начал крутить колесо, и ведро мало-помалу поднималось, стукаясь о каменную кладку. Утро уже наступило. Неуютно. Он хотел спать и валился с ног от усталости, но отец так долго возился внутри с этой девчонкой… Скорей бы уже закончилось.

Парень ждал ответа, но не услышал ни слова. Его беспокоило то, что происходит в доме, и он начал раздражаться. Рыжий сделал шаг к Теодору, уже вытянувшему из колодца ведро, и тот отшатнулся. Вода плеснула через край ведра на плащ.

– Чего тебе? – хрипло спросил Теодор.

– А-а, значит, умеешь говорить! – обрадовался парень и прищурился. – Ну, давай поговорим. Хочу задать вопрос. Правду говорят, твой батя – самоубивец?

Теодор вздрогнул. Внутри поднялась волна ярости, и он сдерживался из последних сил. Отец будет зол. Очень зол. Нужно терпеть. Еще чуть-чуть, дверь откроется, отец выпустит горожан, и они уйдут. Навсегда. Нужно немного подождать.

– Может, конечно, и не он, – продолжал рыжий, – да только дядька сказывал, что больно на того смахивает, которого он из воды вытаскивал. Говорит, давно это было. Один мужичонка решил с собой порешить и сиганул с моста в воду, в самое мутное место. Думал, никого вечером не будет, да кто-то увидел и позвал народ. Ну, дядька да еще пара человек из ближних домов выскочили – и к реке. Стали вытаскивать, а там водоворот бурлит, не подступишься, и мужичонку мигом затянуло. Он, знать, не дурак был – сообразил, куда прыгнуть, чтоб наверняка. Но его таки вытянули, только непонятно было, мертвяк он или нет, позвали врача. Врач сказал, сердце остановилось, не дышит. Хотели на следующий день хоронить, а он, оказалось, не до конца умер, и доктор подтвердил, что ошибся, вроде такое бывает – человек крепко спит, а его за мертвого принимают и чуть было не хоронят.

Парень умолк. Было видно, ему эта история по душе. Он подождал, пока Теодор все осознает, а когда понял, что его рассказ не по нраву, усмехнулся и, чтобы совсем вывести Теодора из себя, добавил:

– А потом самоубивец странные вещи стал делать – в лес ходить, травы собирать, людей лечить. Говорили, ему после обмирания открылось что-то, вроде как дар или колдунская сила. Только это давно было, потом пропал он. Может, вправду твой, а? Мой дядька уверен, твой. И кое-кто дядьке верит, он не промах, в одиночку медведя завалил. Ну я-то не знаю, правда или нет, меня там не было. Вот ты-то наверняка знаешь.

Все случилось в одно мгновение. Рука Теодора с ведром рванулась вверх, вода ледяным языком выплеснулась на ноги парня, а потом Тео шагнул вперед и прижал обидчика к стене, вдавив ведро ему в грудь. Рыжий резко выдохнул. Теодор чувствовал, как его горло тоже сжимается – от гнева. Он зло уставился парню в глаза.

– Закрой рот, иначе я залью тебе в глотку все это ведро, понял?!

Теодор слышал свой голос, звучащий словно издали, и еле видел из-за застлавшей глаза багровой пелены. Он нажал сильнее, и парень вытаращил глаза и захрипел. Хлопнула дверь, и Теодор тут же отступил. Из дома вышел отец. Он остановился и оглядел парней: штаны и нижний край куртки гостя были насквозь мокрые.

– Я поскользнулся.

Теодор грохнул ведро на землю и бросился в дом, едва не столкнувшись с женщиной на пороге. Уже внутри он сорвал с лица ткань и тут увидел, что не один. Девушка сидела на кровати, свесив бледные ноги, и смотрела на него. Под ее глазами синели круги, кожа была землисто-серой.

– Филин… твой?

Она посмотрела на Севера, который, нахохлившись, таращился на нее с балки. Птица тяжело скользнула на кровать и села рядом с девушкой. Та хотела погладить филина, но рука бессильно упала на покрывало. Север ухнул и перелетел к Теодору.

– Она что-то сказала? – В дверях появилась встревоженная женщина и уставилась на дочь. – Оана! Девочка моя!

Она бросилась к кровати и обняла девушку. Та слабо улыбалась, но выглядела так, словно не понимает, что происходит.

– Она говорила! Лазар! Идите сюда… это чудо какое-то, как же я вам благодарна… Ах, Оана, солнышко! – Женщина заплакала навзрыд, прижимая дочь к себе.

Теодор смотрел на девушку, а та на него. Во взглядах обоих было что-то странное, сверхъестественное, и он не понимал что. Он не чувствовал страха или ненависти. Наоборот. Вся злость куда-то улетучилась. На ее место пришло что-то другое – непонятное теплое чувство, которое он до этого никогда не испытывал. Как оно называется, Теодор не знал.