Читать книгу Басурманин. Дикая степь - Милена Миллинткевич - Страница 3

Глава 2

Оглавление

Большие костры пылали, согревая дымящиеся котлы. На вертелах поджаривалось мясо. Терпкий аромат пряного варева разносил по степи прохладный вечерний ветерок. И тихое ржание коней, пасущихся на зелёном шелковом ковре из сочной молодой травы и цветов, неслось из низины. Соорудив из гружёных повозок и лёгких шатров походное стойбище, войско кочевников расположилось на ночлег.

Под большим одиноко растущим деревом, хохоча и громко переговариваясь, стояли кыпчаки. Они по очереди вскидывали луки, метили в сторону арбы, находившейся неподалёку, и стрелы, одна за другой, вонзались в землю рядом с девочкой лет десяти, лежащей связанной у телеги. Затравленно и обречённо глядела она на происходящее заплаканными глазами. И когда очередное смертоносное жало вонзалось в землю рядом с головой, она уже не вздрагивала. Ей было всё равно – жить или умереть. А чуть поодаль со связанными руками и конскими путами на ногах, скулил рыжебородый купец, содрогаясь всем телом, всякий раз, когда свист стрелы разрезал тишину вечерней зари. Только не трогали кыпчаков ни горестные стенания отца, ни ругательства, ни проклятия, которыми купец осыпал себя за то, что взял дочь в опасное путешествие.

Возле большого шатра, поодаль от забавляющихся кочевников, на походном троне восседал молодой хан Дамир. Поглядывая на игрища воинов, он с довольной усмешкой натирал саблю. Этот роскошный клинок получен им в дар прошлым летом из рук грозного Джамбулата, военачальника Великого Хорезма, державшего в страхе Дикую степь.

– Пожалуйста, прекратите! Молю вас!

Истошный крик пленного купца привлёк внимание хана.

– Мансур! – позвал он стоявшего за спиной сарацина огромного роста. – Тащи сюда этого недобитого вепря.

Великан молча кивнул, подошёл к телеге, схватил за ноги купца и поволок по земле. Рыжебород извивался и причитал, когда его тучное тело подпрыгивало на кочках. Бросив пленника перед ханом, Мансур, сложив руки на груди, и встал за спиной господина.

– Не убивай, прошу! Я тебе услужу. Я… Я любое слово твоё исполню, всё, что пожелаешь! – дрожа от страха, заискивающе тараторил купец, оглядываясь на девочку. – Об одном молю, дитя не губи. Она у меня единственная.

Рыжебород подполз к ногам хана и, склонился было к его сапогам. Но Дамир грубо отшвырнул пленника.

– Я тебе пригодиться смогу, только не губи, – обливаясь слезами, причитал рыжебород.

– Пригодишься, говоришь? Исполнишь всё, что пожелаю? – склонившись к пленнику, змеёй прошипел Дамир на языке русича. – Хм…может, и так.

Во взгляде хана заплясали искорки бешеного огня.

– Привяжите к арбе. Я с ним на зоре продолжу, – прошипел хан не глядя на купца, и на своём наречии обратился к Мансуру. – Девчонку отведи к Маре. Пусть накормит. Может и вправду сгодится этот рыжебородый вепрь. Не ради себя – ради неё стараться будет. Убить или продать девчонку я всегда успею.

Ветер поднял клубы пыли со склона холма, ещё не поросшего зелёным покрывалом сочных трав, и хан решил укрыться в шатре. Тяжело опустившись на ковёр возле походного резного столика с низкими ножками, уставленного богатыми яствами, Дамир наколол на нож большой шмат жареного мяса, жадно откусил. Сильный порыв распахнул полог, едва не задул угасающий в огонь. Хан встал и подбросил дрова в очаг. Паленья затрещали и пламя вспыхнуло с новой силой. Усевшись на подушки, Дамир отхлебнул белесый напиток из кувшина и откинулся на стену шатра. Высокий, жилистый, со смуглым лицом и слегка впалыми скулами, в отблесках пламени он казался собственною тенью. И лишь не затухающие огненные всполохи в яростных глазах не давали никому забыть, что с ханом нужно быть настороже.

Этот поход оказался тяжелее предыдущего. Дани с покорённых земель собрали немного. И вот когда Дамир решил, спалив всё на пути, повернуть назад, ему попался этот русич. Уж он сумеет извлечь выгоду.

«Купец шёл мимо…, как там его величают… Рязань?» – думал хан. – «Стало быть, что-то да знает про этот город на таких желанных мне землях».

Отдав последние распоряжения ночной страже, Дамир устроился на походной лежанке. Тихое потрескивание поленьев в очаге и думы о грядущем, постепенно погружали в беспокойный сон. Если он прав, а прав он всегда, то скоро ему понадобятся и свежая голова, и крепкие руки, и…


***

– Вставай! – купец проснулся от болезненного пинка вбок.

С трудом разлепив глаза и поднявшись с остывшей за ночь земли, рыжебород заохал, заскулил. Перед ним, сложив огромные ручищи на груди, стоял Мансур. Этого басурманина купец страшился больше остальных. Его появление не сулило добра пленникам. Вот и теперь, жёсткий удар в спину и железная хватка, которой Мансур вцепился в руку, образумили замешкавшегося русича.

– Иди. Хан зовёт.

Светало. Большинство костров погасло. Кочевники чистили сабли и занимались лошадьми, словно и не ложились вовсе. Спотыкаясь и охая, рыжебород бежал рядом с Мансуром, опасливо поглядывая по сторонам.

Хан сидел у шатра на походном троне. Загодя принявшись низко кланяться, купец подошёл ближе. Кыпчакский властитель молча встал и распахнул перед ним полог, приглашая внутрь. Косясь то на Мансура, то на хана, рыжебород вошёл в шатёр. Множеств ковров, шелковые подушки на лежанке, выложенный камнем очаг, резные светильни и кувшины на низеньком столике. Купец замер, дивясь красотой жилища басурманского хана.

– Сесть не предложу, – Дамир медленно ходил вокруг, разглядывая пленника. От его ледяного голоса и колючего взора по спине купца пробежал холодок.

– Мы скоро двинемся в путь. Ты для воинов обуза, да и мне боле не надобен. Всё, что у тебя было: товар, челядь, девчонка теперь принадлежат мне. И хотя сбруя и ремни у тебя дрянные – для ловушек сгодится. Прислужники твои, крепкие, но мне без надобности, ибо не мастеровые – я их продам. За таких сильных рабов мне дорого заплатят. А вот твоя дочь! Она стоит дороже всего скарба. Ведомо тебе, что с ней станется в моих краях? Она будет рабыней у богатого бея или хана, а может статься, он сделает её наложницей. А когда надоест, сменяет у Джанга на клинок или ткани. Джанг любит такой спелый товар. Сказать, что с ней станется? Она украсит собой пир Великого мавра. Живая или на вертеле.

От этих слов купца бросило в жар, затрясло, будто в лихорадке, к горлу подкатила удушающая тошнота. Слава о кровожадном мавре-людоеде, торговце рабами из Персии, поставлявшем живой товар во Фрикию, докатилась и до Руси. Правду сказывали, али нет, но попавшие к этому изуверу, зубами разгрызали себе жилы, бросались под копыта несущегося табуна, кидались на острые пики, лишь бы не остаться живыми. Участь рабов, попавших к нему, незавидной. Лучше сгинуть, пасть от меча или сабли басурманской, чем быть съеденным. Подумав о жуткой участи для дочки, купец переменился в лице, впал в оцепенение, а потом рухнул на ковёр, завыл, ползая на коленях перед ханом, и бессвязно запричитал.

А Дамир, словно не замечая горя безутешного родителя, лишь улыбался.

– Ты можешь выбрать, – склонившись к несчастному, прошипел хан, – сдохнуть, как пёс посреди поля, на забаву волкам да воронью, или служить мне. Может статься, я передумаю продавать её. Кто ведает, может, и отпущу вас.

Купец смолк, вскинул голову и посмотрел на басурманина. Как же он ошибался! Ему казалось, что страшнее Мансура нет. Но хан Дамир заставил бояться сильнее. Разве могут сравниться огромные ручищи араба, его гигантский рост и свирепый взгляд, с коварством этого молодого хана? Мысли носились в голове, что стая диких уток, вспорхнувших из высокой травы. Узрев для себя и дочери зыбкую надежду на спасение, купец схватил руку хана и принялся целовать. Но Дамир вырвал кисть из толстых пальцев и отшвырнул сапогом, ползающего у ног рыжеборода.

– Решил сохранить дочь? Стало быть, поживёшь и сам.

Хан присел рядом, и, больно схватив купца за волосы, потянул его голову вниз.

– По первой сказывай мне, что за град на холме в изгибе реки стоит? Кто в нём правит?

Полог приподнялся, и, заслоняя собой свет, в шатре появился Мансур.


Выслушав сбивчивый рассказ купца, хан задумался, потом тихо заговорил.

– Ступай в град на холме. Узнай, сколько башен на стенах, да ратников на них. Сочти ворота и стражников, кои стерегут их. Разузнай, какие из них завсегда открыты: где свободно ходит люд торговый и ремесленный, а которые запорами скованы. Узнай, есть ли всадники в дозоре и где стоят.

– Рязань град маленький. Там чужака сразу заприметят, – жалобно заскулил купец.

– Верно, говоришь. Потому возьмёшь немного своего дрянного товара в мешок. Продашь его в лавку по сходной цене, если сможешь.

Хан хмыкнул и отвернулся, размышляя о грядущем.

– А моя дочь? – голос купца дрожал, как и он сам. Ему не хотелось оставлять девочку у басурман. Страшился, что больше её не увидит.

– Она останется тут. Без моего слова её никто не тронет. Но помни! Если к закату третьего дня не воротишься – девчонка умрёт страшной смертью.

Купец, давясь слезами, молчал, перечить не решился. Да и толку возражать? И головы лишишься, и дочь погубишь.

Светило ещё не поднялось, когда, издали взглянув на спящую девочку, купец отправился в город. В пути он то и дело ощущал на спине ледяной, колючий взгляд хана, оборачивался, пока виднелось подножье холма. Но с вершины за ним никто не следил. И невдомёк купцу то, что трое эргашей13 по лугам и перелескам сопровождают его. Лишь когда он добрался до крайнего дома деревушки, что примостилась возле городских стен, провожатые притаились в лесочке – ждать.


***

У ворот, прохаживаясь взад-вперёд, скучали два ратника. Посматривая на башню городской стены, они тихо переговаривались, глядя как стражники лениво вертели по сторонам головами, то и дело зевая.

Жизнь в Рязани текла помаленьку, разморённая припекающими лучами. Через ворота вышли деревенские женщины с корзинами, въехала повозка с зерном, да путник, каких много захаживало, в пропылённом плаще и с мешком за плечами прошёл за ней вслед и растворился в шумных рядах торжища.


Светило почти скрылось за лесом, когда в корчму у речных ворот, спотыкаясь от усталости, ввалился мужичок. Оглядев взором, полным обречённости, немногочисленных посетителей, он рухнул на лавку у двери и тяжело вздохнув, прикрыл глаза. Добротная одёжа, перепачканная землёй, рыжая борода со следами спёкшейся крови, слипшиеся волосы, торчащие в разные стороны из-под измятой шапки, да голодный взор вызвали у завсегдатаев жалость и сострадание.

– Ряха! Поднеси чарку мёда бедолаге, не то сгинет у тебя на пороге. Кто к тебе захаживать будет, коли в твоей корчме люд пришлый помирать станет? – покачал головой в углу посетитель в дорогом кафтане, и, рыгнув, принялся уплетать добрый кусок пирога с грибами и жирную утку.

– Слыхал я, на Муромском пути опять разбойники лютуют. Почём зря грабят купцов да путников, – поведал сидевший напротив ратник.

Он отломил половину от краюхи хлеба и, положив на стол, махнул Ряхе головой в сторону рыжеборода.

– А может басурман какой в наших краях завёлся? – послышалось из тёмного угла.

– Откель ты, мил человек?

Опустив на стол перед рыжебородом чарку с мёдом и ломоть хлеба, пожалованный ратником, хозяин корчмы Ряха, уселся напротив. Приоткрыв глаза и с трудом сев, посетитель привалился к стене, взглянул на упитанного детину с красным лицом и толстыми короткими пальцами и перевёл взгляд на стол. Схватив чарку и залпом осушив, вгрызся в краюху. Оторвав зубами кусок и прожевав, рыжебород посмотрел на хозяина и слабым голосом произнёс:

– Разбойники окаянные товары забрали. Меня по голове дубиной охаживали, да и бросили в канаве помирать.

Ряха, сочувственно кивнув, подскочил с лавки и кинулся в погребок. Вернувшись оттуда с крынкой мёда, налил рыжебороду ещё.

– Пей, мил человек, пей. Страху-то натерпелся!

– Сказывал я вам, – подал из угла голос посетитель, – купцам должно по воде товары возить. Разбойнички-то они пешие, на реке их почитай не водится, чай не рыба.

– И куда ж ты теперича подашься, мил человек? – подливая мёду, расспрашивал Ряха.

– В Ростов мне надобно. Домой, – запихивая последний кусочек хлеба в рот и сметая со стола крошки в ладонь, пробубнил рыжебород.

– Коли так, я тебе подсоблю, – подал голос посетитель в дорогом кафтане. – Купеческим завсегда помогать друг другу до́лжно. Завтрева мои товары прибудут. Апосля, на другой день к полудню из Ростова по реке купеческий караван придёт. Мне их потребно дождаться, дела повершить. До вечерней зорьки подводы возить товары станут. А как мгла кромешная спустится, то лодьи вверх не пойдут. Купцы Ростовские у Ряхи завсегда на постой становятся. Третьего дня с ними по реке назад воротишься. Только уж и ты меня, Кутепу, не забудь. Я в Ростове гость частый.

– Благодарствую, добрый человек, – повалившись с лавки, принялся биться головой об пол рыжебород. – Жихарь я. Меня на торжище в Ростове всяк знает. Я, почитай ужо и не надеялся выбраться.

– Ты, это! В ногах валяться негоже. Апосля расплатишься, – отхлёбывая из чарки мёд, пробурчал Кутепа. – Ряха!

– Туточки я! – отозвался хозяин.

– На постой определи горемычного. Да баньку ему снаряди – смердит. Всю корчму провонял, кусок в глотку не лезет.

13

Эргаши – соглядатаи, тайно или явно сопровождающие.

Басурманин. Дикая степь

Подняться наверх