Читать книгу Юкке и его Роза - Мина Уэно - Страница 2

– …И вот, когда потенциальная энергия расширяющегося пара преобразуется в механическую энергию… Юкке, ты слушаешь?

Весь класс вслед за учителем обратил взгляды к товарищу. Для этого сидящим на первых рядах пришлось задрать головы, потому что деревянные сиденья по обе стороны от прохода были расположены амфитеатром, а тот, о ком шла речь, всегда предпочитал сидеть выше остальных, за последней партой.

– Я слушаю, – удрученно отозвался Юкке, глядя в окно и сжимая в кулаки покоящиеся на парте руки. На его бледном лбу блестела испарина.

Бо вопросительно поглядела на свою соседку, Берти, но та осталась безразлична к странностям, творящимся с их одноклассником.

– Тогда я жду, что ты ко всему прочему будешь записывать, – недовольно заметил учитель. Он огладил аккуратную седую бородку и поправил очки на переносице. – Напоминаю, что в этом триместре вас ждет экзамен по физике.

– Да я сдохну раньше! – простонал Юкке во всеуслышание и скорчился, словно от приступа боли.

– Я отправлю вас к директору! – пригрозил учитель в ответ на дерзость. – Я уже предупреждал вас, юноша!

Случалось, Юкке отвечал колкостями на замечания, но в этот раз что-то действительно было не так.

– Нет! – Бо больше не могла терпеть, она вскочила с места без дозволения, что для нее было равносильно маленькому подвигу. – Вы же видите, ему плохо! Его нужно отвести к медсестре.

Учитель моргнул удивленно, снова поправил сползшие очки и будто только теперь разглядел ученика по-настоящему.

– Хорошо, хорошо… – сбивчиво пробормотал он. – Тебе и впрямь плохо, Юкке?

Тот страдальчески кивнул.

– Так и быть. Бо, отведи его в медицинский кабинет.

Бо видела, как Берти закатила глаза, но ничего не могла с собой поделать (и нечего укорять ее в желании помочь!) Она поднялась к Юкке, помогла ему встать. Двигался он самостоятельно, но скованно. Можно было подумать, что собственное тело сделалось ему вдруг противно. Под жадными взглядами одноклассников, готовых на все, лишь бы отвлечься от урока, и под их нарастающий галдеж они покинули кабинет.

Бо придерживала Юкке за локоть, хотя ему это, кажется, и не требовалось. Они в молчании шли по пустому коридору. Крашеные доски поскрипывали под ногами, нарушая тишину уроков за прикрытыми дверями. Темные панели и пол резко контрастировали с белыми стенами, от которых даже тусклый осенний свет, льющийся сквозь большие окна, отражался ярко.

Юкке всегда держался прямо, осанка у него была аристократическая, но сегодня его голова клонилась к груди, а плечи выступали вперед, будто в попытке защититься. Даже светло-пепельные волосы умудрялись оттенять болезненную бледность лица.

– Ты не отравился? – поинтересовалась Бо, распереживавшись.

– Нет, – простонал Юкке, не глядя на нее.

Бо ему не поверила. Наверняка это из-за вредных привычек. Ее отец всегда говорил, что курение губит не только легкие, но и желудок, и прочие органы. А еще, возможно, Юкке скверно питается. Он всегда был худым и бледным, однако она объясняла эти качества его благородным происхождением. Но что, если дело не в этом?

В свете этих размышлений его облик вдруг показался Бо совершенно нездоровым.

«Бедное дитя!» – откликнулась Роза сочувственно.

Но когда они подходили к медицинскому кабинету и Бо уже готова была постучаться, Юкке вдруг выкрикнул:

– Умоляю, заткнись!..

Бо вздрогнула испуганно.

– Что?

– Прости. – Юкке держался за стену, прижимая руку к животу. – Я не тебе.

«Что этот мальчишка себе позволяет?» – Звонкий голосок никогда еще не звучал столь возмущенно, даже грозно.

Сбитая с толку, Бо внимательно поглядела в бескровное лицо одноклассника, а потом проговорила обиженно:

– Я пытаюсь тебе помочь, но если так, то иди один, – и она указала на кабинет.

– Нет, Бо… – Юкке прикрыл глаза и перевел дух. – Останься. Пожалуйста. – Он вложил в просьбу столько мольбы, что у нее сперло дыхание. – Мне и впрямь плохо. Очень.

Обезоруженная, Бо смягчилась и пообещала дождаться его снаружи. Юкке скрылся в кабинете…

Никогда прежде он не думал, что его тело начнет жить собственной жизнью. Пока медсестра в накрахмаленном переднике ощупывала живот сухими, грубыми руками, было тихо: и в кабинете, и в голове.

– Все в порядке, – заключила женщина.

– Посмотрите еще, там кто-то… что-то есть.

– Что-то есть? – Она окинула его от макушки до пяток недоверчивым взглядом. – Вы вздумали прогулять урок?

– Нет, я не вру! – Юкке сел; его бросало то в жар, то в холод, но хотя бы тот голос больше не возвращался. – На меня…

Он осекся, чуть было не заговорив про смолу и склеп. Нет, надо взять себя в руки!

– Думаю, я отравился. Несвежий хлеб.

– Хлеб?

– Или что-то еще, – кротко закончил он.

Как же трудно соображать, когда эта штука продолжает ворочаться в кишках!

– Можно мне пойти домой? Мне просто нужен отдых. Завтра я вернусь к урокам.

Наверное, он действительно выглядел жалко, потому что медсестра вздохнула, отошла к шкафчику над столом, открыла дверцу и принялась рыться в склянках. Найдя нужную, темного стекла, она отсыпала в бумажный пакетик порошка на глаз и подала ему.

– Вот. Разведи в воде и выпей. Разбей на два приема. И воздержись от тяжелой пищи.

Она даже выписала ему справку, хотя Юкке и без нее собирался уйти домой, даже если бы пришлось отрабатывать прогул.

– Спасибо, – вымученно поблагодарил он, убрав порошок в карман, и вышел.

Бо послушно ждала его, расхаживая перед дверью, и Юкке даже сделалось приятно оттого, что кто-то о нем тревожится.

– Что сказали? – спросила она на обратном пути.

Он пожал плечами.

– Что не умру.

«Штука» молчала, но продолжала ворочаться, отчего его и тошнило, и подмывало идти быстрее, будто он мог убежать от самого себя, и в то же время побуждало к определенной скованности, чтобы не совершать лишних движений и не соприкасаться с той частью внутренностью, что вдруг начала вытворять непотребное.

«Есть. Нам нужно что-то сожрать, Юкке. Положить в рот. Разжевать, протолкнуть в глотку. Набить брюхо. Еда, слышишь? Пища, снедь. Жратва».

Голос, как и прежде, прошил сознание насквозь, отозвался во всех костях мелко резонирующей дрожью, от него свело скулы, и та кишка, что, подобно змее, ворочалась в животе, принялась извиваться с новой силой.

Юкке старался игнорировать эти наущения. Но он тоже ощущал его – ненасытный голод, и все, что голос говорил, было ему до отвратительного приятно.

– Я ухожу, – он махнул перед Бо справкой. – Ты со мной?

Бо в сомнении закусила губу, но Юкке был уверен: она придумает, что сказать учителю, чтобы и ей позволили уйти до окончания уроков. Бо, в отличие от него, пользовалась доверием и учителей, и одноклассников. С ней всем было хорошо: ее звали то туда, то сюда, как будто каждый хотел знать, что она в деле, будь то нелепая школьная пьеска или же ярмарка для сбора пожертвований.

Что ж, Юкке тоже желал ее преданности.

Он не стал заходить в класс – Бо все сделала за него: передала учителю справку, сообщила, что без посторонней помощи хворающему до дому не добраться, а также забрала вещи. Сам Юкке переживал не лучшие пару минут в тишине школьного коридора, оставленный наедине с Голосом.

«Псс, Юкке, отвадь девчонку. Нужно потрещать с глазу на глаз».

– Я не буду с тобой разговаривать, – упрямо возразил Юкке. Потому что по всему выходило, что он болтает сам с собой. А он не сумасшедший.

«Еще как будешь, смертный. – Голос рассмеялся. – Ты уже говоришь, а вскоре будешь говорить гораздо больше. Я – тот подарок мироздания, от которого не отказываются».

Этот смех грозился стать самым ненавистным звуком для Юкке. Точно пение пилы, скрип проржавевших петель и гудок паровоза слились на одной высокой ноте в пронзительную какофонию. Он не мог определить, был ли Голос стар или молод, он представлялся бесплотным, но в то же время до жути осязаемым, и воображение могло с легкостью уловить суть пришельца, нарисовать образ, – но то был лишь портрет характера, а не облика.

Дверь хлопнула, показалась Бо. Она было протянула Юкке его сумку, но тут же передумала и оставила себе, накинув на плечо поверх своей.

Видеть Бо было отрадно, хотя бы потому, что проще стало игнорировать Голос.

– Бо, расскажи что-нибудь, – потребовал Юкке, когда они спустились со школьного крыльца и окунулись в напоенную сыростью осеннюю хмарь, скрывающую в клочьях тумана кипящую в городе жизнь. Бо нацепила берет, но не заправила уши, отчего те торчали в стороны. Если бы не его состояние, Юкке непременно нашел бы эту деталь забавной.

– Кхм! – Бо откашлялась, пытаясь сосредоточиться и выбрать то, что действительно будет ему интересно. К несчастью, в голову лезла ерунда. – Хочешь, расскажу, как дела в аптеке? Я помогала отцу отбирать травы для сборов из того, что приносили нам летом. Ты знал, что можно заготавливать травы и сдавать в аптеки за деньги? Хотя это тебе, наверное, не интересно… Или вот еще! Про маскарад есть новости – назвали дату. Уже через две недели.

– Уже? – вымученно вздохнул Юкке.

Бо с тревогой покосилась на него. Кажется, Юкке стало легче, но он продолжал сутулиться, говорил через силу и двигался нервно. Нужно было вести его прямиком домой и, возможно, настоять на вызове врача.

Они выбрались на Проспект Шипов, что пронизывал город из одного конца в другой, и некоторое время лавировали в толчее, огибая вальяжных дам и господ.

– Ты же пойдешь на маскарад?

– А что мне еще остается? – тоскливо поинтересовался Юкке. – Без разницы, пойду я или останусь дома.

«Мас-с-с-скарад? – вкрадчиво прошелестело в голове. – Это я люблю. Нам обязательно нужно заявиться и заявить о себе. Она тоже там будет. Она любит цветы, и перья, и маски, и кружева, огни и танцы. Она их просто обож-ж-жает!»

Голос так распалился, что Юкке побледнел: голод дал о себе знать с новой силой – до позывов к рвоте.

– Куда мы идем? – всполошилась Бо, когда он поспешил свернуть с проспекта. – Мне нужно отвести тебя домой! Я дала слово учителю.

– Не будь занудой, Бо, – проговорил Юкке сквозь стиснутые в очередном приступе зубы. – Это же все ради того, чтоб мне полегчало, так? А мне нужно сюда.

– Почему сюда?

Юкке и сам не мог взять в толк почему, но его вел запах жареной плоти, пусть и неявный, пока еще едва уловимый, – дразнил обоняние, увлекая все дальше по узкой улочке.

– Так это ж Пряничная улица! – пробормотала Бо, сообразив, когда появились первые витрины и груженные товарами столы перед ними.

Да, это и впрямь была она. Бо бывала здесь, и не раз (хотя не так уж и часто: все же свободного времени, как и свободных денег, у нее было немного), но когда бы они с Берти и другими ребятам из класса ни сбегали сюда после уроков, всегда просачивались с другого конца улицы, того, что ближе к школе.

В этот волнующий миг вдруг стало не так уж и важно, зачем Юкке направился именно сюда. Бо даже не заметила его нового, хищного взгляда, рыскающего по лавкам. Она и сама глазела по сторонам, пытаясь хоть взглядом урвать те лакомые кусочки впечатлений, которыми позже будет дополнен витраж дорогих ее сердцу вещиц.

А здесь их столько – в витринах и на прилавках! Книги, карты и атласы со всего света, часовые механизмы, игрушечные железные дороги с целыми подвижными составами, духи и розовая вода, кондитерские изделия, пирожные, марципан, выпечка, стеллажи, уставленные фарфоровыми статуэтками, работы стеклодувов, ткани, ленты, пуговицы и, конечно же… Куклы!

Тут Бо отстала от Юкке, потому что не имела ни сил, ни решимости пройти мимо витрины с куклами «Госпожи Бокы», не остановившись хотя бы на минутку. Ведь раз уж они здесь…

С восторгом разглядывала она, едва ли не прижимаясь носом к стеклу, сияющие в подсветке витрины локоны, расшитые бисером наряды, фарфоровую бледность кожи и нарисованный, но так искусно, словно живой, румянец. Взгляд переходил от одной к другой, и Бо клятвенно обещала каждой печально улыбающейся красавице вернуться сюда однажды со всеми своими сбережениями и выкупить одну или двух… Или, может, трёх! Как славно всем им будет вместе с теми, что уже живут на полках в ее комнате. А если упросить родителей на Новый Год выбрать подарок именно здесь?..

«Какие прелестные! – вторила ее мыслям Роза. – Я всегда знала, что среди людей ценится настоящая красота! Я знала, что не зря верю и оберегаю вас…»

– Бо! – простонал Юкке над ухом, разбивая ее мечты на такие же хрупкие, как фарфор, осколки. Он был раздражен, не злился, но изнывал в нетерпении. – Некогда, Бо, некогда. Идем!

Он прихватил ее за локоть, и Бо вспыхнула. Он же практически взял ее за руку!

Юкке увлекал ее вперед, сквозь все уплотняющуюся толпу: чем ближе к полудню, тем больший ажиотаж наблюдался на Пряничной улице, а к вечеру тут и вовсе было не протолкнуться, не говоря уж о предпраздничных днях.

– Это не Пряничная улица, – пояснил Юкке раздраженно. – Пряничной ее прозвали. Но названа она в честь реформатора…

«Бо! Сюда! – воскликнула Роза восторженно, и Бо не смогла не затормозить перед палаткой со сладостями. – Гляди, как много сладкого! Я чувствую жженый сахар и карамель. Ах, давай попробуем. Прошу, Бо! Я сто лет не пробовала карамели».

Обычно Роза требовала свежих фруктов, но сахар ее тоже устраивал. А уж что говорить, когда тут такое!

– Бо, идем! – В нетерпении Юкке даже взял Бо за руку, по-настоящему, чего еще никогда не случалось.

Но Бо все равно не могла сдвинуться с места, пялясь на ряды леденцов, что сверкали, словно цветные стеклышки, на разноцветные воздушные меренги, на блестящий грильяж, на нугу и цукаты.

И на яблоки в карамели.

Бо одолело голодное головокружение – казалось, добыть эти яблоки было сейчас вопросом жизни и смерти.

– Погоди! – Бо умоляюще поглядела на Юкке, и тот возвел страдальческий взгляд к серому небу.

Она принялась рыться в сумке. Где-то здесь были монетки!.. Не тот карман! Или, может, в пенале?

– Слишком медленно, Бо! – простонал Юкке, разве что не подпрыгивая на месте.

«Скажи мальчишке, чтоб не смел так с тобой разговаривать! И забери, ради всего Живого, у него свою руку!»

– Я сейчас… – пыхтела Бо, а руку и впрямь выдернула: не по настоянию Розы, а потому что двумя руками искать деньги было куда сподручнее.

– Да что ж такое! – пробормотал Юкке, не выдержав пытки. Мясо было где-то рядом, возможно, за поворотом, и уже не унять было внутренности, что извивались, подобно клубку змей. Он сунул руку в карман и, вытащив наугад горсть монет, кинул на прилавок.

– Что ты хочешь?

– Яблоки, – пискнула Бо, замерев.

– Два яблока, да поскорее.

Продавщица не оценила широты жеста, смерив его недовольным взглядом, но сумму отсчитала и протянула яблоки. Не ему, а Бо. Юкке криво усмехнулся.

– Объедайся, – бросил он ей снисходительно. – Только пошли уже.

Бо не верила, что это происходит с ней. Непостижимым казался тот факт, что вот так, посреди бела дня, они с Юкке гуляют по той самой улице, куда сбегают парочки из школы, и он брал ее за руку, и купил угощение – да это ж почти свидание! Пускай происходящее при странных обстоятельствах, но да какая разница!

«Попробуй, прошу!» – воскликнула истомившаяся Роза, и Бо сделала робкий укус. Прикрыла глаза от наслаждения. Сладость, много сладости…

Юкке торопился, а она разве что не бежала за ним; сумки при ходьбе бились то о бедро, то о спину. «Здесь!» – воскликнул он возбужденно и прилип к прилавку, за которым на жаровне готовили уличную снедь.

– Что это? – требовательно спросил он, указывая на нанизанные на шпажки кусочки.

Бо жевала угощение и недоумевая наблюдала за ним. Юкке, которого она знала, всегда был невозмутимым – он не кидался к еде и никуда не спешил. Сегодня его будто подменили.

– Кишки ягненка, – пояснил толстяк-повар в заляпанном жиром фартуке, после чего посыпал солью и перевернул несколько шпажек. – С травами.

Юкке с отвращением прикрыл глаза, стоя на краю пропасти, но еще надеясь побороться с собой. Нет, не с собой – с Голосом.

– Я не буду это есть, – четко проговорил он, наплевав, что кто-то может услышать.

«Мы голодны, Юкке, ты и я. О-о-о, разве ты не чувствуешь? Как рот наполняется слюной. Как стонет желудок».

– Я не буду есть это, – вновь процедил он.

«Но именно этого ты хочешь больше всего. Требуха всегда вкуснее. Печень, легкие, сердце, селезенка… А глаза – ты же не знаешь, каковы на вкус глаза!»

Юкке не понимал, отчего его подташнивает: от Голоса ли, от голода или от того, каким отвратительным воображение рисует поедание жарящегося на решетке деликатеса.

Юкке боролся изо всех сил …

Но голод и Голос оказались сильнее. Юкке извлек на свет деньги и запросил пять порций! Пять порций тошнотворного яства, которое пахло так одурманивающе, что Юкке ни на шаг не отошел от палатки, прежде чем вцепиться зубами в начиненные пряными травами кишки.

Он застонал с набитым ртом. Жир тек по подбородку и капал на пальцы, но этого Юкке не замечал. Сытое удовольствие наполняло его существо с каждым жадным укусом, жаром распространялось по телу, унимая смятение и в мыслях, и во внутренностях. Приводя смуту к подобию прежнего порядка.

Бо ошеломленно наблюдала за процессом пожирания прямо посреди тротуара; ее глаза были прикованы к Юкке, в то время как рот был занят яблоками в карамели. Зрелище завораживало…

Проглотив первые две порции, Юкке вспомнил, где он и с кем, и медленно двинулся вперед, Бо последовала за ним. Он вынужден был признать, что на пробу кишки оказались… сносными. Вполне нежными. Мимоходом Юкке заметил свое отражение в одной из витрин: прежде бледные щеки окрасились ярким румянцем. Неужели от этой дряни?

Голос молчал, что не могло не радовать. Может, если он наестся до отвала, то просто уползет туда, где ему самое место. Или найдет себе другую жертву, а это Юкке тоже устраивало.

Наконец, утолив голод, он вспомнил про Бо. Она доедала второе яблоко и делала вид, что разглядывает бумажные фонарики, что качались над их головами косыми рядами перекинутых от крыши к крыше гирлянд. Среди обыкновенных круглых и вытянутых как сосульки, проглядывали время от времени и золотые рыбки, и журавли, и цветы.

Вид Бо забавлял. Она шла себе в нахлобученном темно-коричневом берете, с торчащими ушами и косичками, выглядывающими по бокам. Делая укус, морщила нос – весь в темных веснушках, похожих на просыпанную корицу, а глаза напоминали те самые яблоки в карамели, темные и блестящие.

«Отделайся от девчонки! – очнулся Голос. Насытившись, он звучал иначе: как просачивающийся в щель холодный воздух, но все так же вкрадчиво. – Теперь время для большого разговора».

Юкке выкинул шпажки на тротуар, оттер жир с губ и сунул руки в карманы. Он и не подумает избавиться от Бо – уж точно не потому, что так желает какой-то там голос в его голове. Терять было нечего, и Юкке вознамерился узнать, что будет, если он ослушается.

– Бо, что ты делаешь вечером? – нужно было говорить – без разницы, о чем.

– У меня балет, – пролепетала Бо. – И нужно помочь в аптеке… А еще делать проект по химии. Помнишь, который…

– Ага. Значит, сегодня у меня должно было быть фехтование.

– Но ты уже давно не ходишь…

– Да. Дело в том, что я хотел вернуться к лошадям, но все никак не могу дойти до конюшен.

На фехтовании в свое время настоял дед, хотя Юкке нравилась верховая езда и бросать ее он не хотел. Это было после того, как родителей не стало, так что деда он послушался. Но сейчас-то уже некому было вдалбливать ему в голову, что для него лучше. Можно было решать самому. А самому Юкке было лень.

– В конце триместра будет подсчет баллов, тебя могут отчислить, если не наберешь нужное количество посещений.

Вечно Бо говорит нечто подобное. Боится, что его отчислят, а его все не отчисляют.

– Да-да…

«Отделайся от девчонки! – прошипел Голос. – Дело есть».

– Ну, а что, Бо, что нового в классе? Какие последние новости?

Бо поглядела на него с замешательством.

– Юкке, с тобой все в порядке?

– Лучше и не бывает. – Он даже натянул беззаботную улыбку.

Бо замедлила шаг. Юкке никогда не интересовался тем, что происходит в классе, он существовал отдельно от их сплоченного коллектива. Впервые Бо задумалась, а что она собственно знает о Юкке, кроме того, что его родители разбились на воздушном шаре…

И ей бы развить эту мысль, но вдруг на глаза попалось то, что заставило все мысли испариться.

Навстречу им шла целующаяся парочка, обычные школьники, может разве что постарше. И хоть они уже почти достигли конца Пряничной улицы, упиравшейся в набережную вдоль канала Мостов, все же нельзя было назвать это место безлюдным. Оно было очень даже людным! Но те двое не замечали никого вокруг. Девушка двигалась спиной вперед, юноша наступал на нее, обнимая ее лицо руками, развязно терзая губы – и даже подбородок, и нос! – в порыве поцелуя, который нельзя было описать как страстный, потому что он был попросту безумным. Голодным.

Уж не день ли сегодня такой, что все кругом ведут себя как голодные безумцы?

Юкке проследил за ее взглядом.

– Бо, куда это ты смотришь? – лукаво поинтересовался он, и она тут же вспыхнула.

Но Юкке так рад был найти хоть что-то, что отвлекло бы его от голоса в голове, что даже не заметил ее смущения.

– Они же просто целуются. Неужели никогда не видела? Ты чуть шею себе не свернула!

Парочка осталась далеко позади, а вот разговор о поцелуях продолжал путь с ними. Бо прятала взгляд.

– Да видела, конечно…

– Ты что… – Занятная догадка вдруг овладела Юкке, изрядно веселя и отвлекая от беспрестанного «Отделайся от девчонки!». – Ты никогда не целовалась?

Теперь Бо отчаянно покраснела. Юкке рассмеялся, как он думал, вполне безобидно. Нет, он не находил ничего постыдного в том, что она до сих пор не целовалась, но то, как сама Бо вдруг устыдилась этого факта, забавляло.

Но Бо остановилась.

– А знаешь, что? – Ее голос звенел от обиды. – Я иду домой.

Она сунула ему в руки его сумку и, развернувшись, разве что не бросилась прочь вдоль канала. Юкке в легком недоумении глядел на то, как стремительно она удаляется и как подпрыгивают при ходьбе ее черные косички.

Это что-то новенькое: он – и вдруг оставлен Бо. Всего лишь из-за глупой шутки.

«Отлично! – возрадовался Голос. – Теперь потрещим».

***

Ветер возле канала был немилосерден и пронизывал насквозь, особенно когда дело шло к зиме. Но Юкке и прежде не был чувствителен к холоду, а теперь и вовсе казалось, что в животе у него раскаленная печь и потроха послужили для нее чудным топливом.

– Когда ты уберешься? – спросил он у Голоса, продолжая брести вдоль гранитной набережной.

«Как только, так сразу. Только дельце одно обстряпаем».

Юкке тяжко вздохнул. Это было невероятно, но в то же время так походило на все, что с ним приключалось. Обстоятельства, которые возникали сами собой и на которые он никак не мог повлиять. Прими и смирись – словно говорила сама жизнь, и он послушно плыл по течению. В его воле было лишь выбирать, как плыть: на животе или на спине. Или опустить голову пониже и утопиться.

– Что тебе нужно?

«Сущий пустяк, ну как всегда».

Голос напоминал тех типов, что около железнодорожной станции предлагают сыграть в наперстки, и Юкке сразу подумал о цене, которую с него взыщут.

– Я должен тебе что-то отдать? Заплатить?

«Никаких жертв, любезный Юкке. Никакой крови и плоти. Лишь немного твоих человеческих усилий, самую малость. А я подсоблю».

Мимо с грохочущим перестуком колес промчался расписной трамвай. Противоположный берег канала хоть и не был далек, но скрывался в густом тумане – там располагалось здание префектуры и мемориальные колонны, на которые летом съезжались поглазеть всякие простаки из провинции. Еще перед зданием префектуры находилась площадь, с которой его родители под разноголосый хор провожающей толпы собирались отправиться в путешествие. Они были картографами.

– Что нужно делать? – уныло спросил Юкке, когда понял, что угомонившиеся было внутренности снова начали подавать признаки неправильной жизни.

«Есть одна особа, – Голос вдруг зазвучал иначе, куда вкрадчивее и тише. – Она сейчас здесь, среди смертных. Сбежала, потому что любит свои цветы, драгоценные розы, больше всего на свете. А мне ну позарез нужно ее вернуть. У меня без нее кое-что не клеится».

– Она твой садовник? – рассеянно поинтересовался Юкке, безрадостно прикидывая, как ему в городе, где не так давно насчитали четыреста пятьдесят тысяч жителей, отыскать одного конкретного человека. Пускай и известно, что это женщина.

«Она сама – мой самый прекрасный Цветок».

– Почему я опять хочу есть?

Голос глумливо рассмеялся.

«Потому что я всегда голоден. Всегда. Так что привыкай, что есть ты будешь много и пища эта, на твой взгляд, будет отвратна. На самом деле, я бы не отказался от доброго куска падали, той, что воняет за версту. Но уж не буду изводить тебя, пожалею».

Юкке остановился и в приступе дурноты оперся на парапет. Наверное, стоит повернуть к дому: Лунни наверняка подает на обед то, чему порадуется сейчас его желудок. Но прежде он был намерен прояснить ситуацию.

– Что мне сделать, чтобы ты убрался?

«Мне нужно, чтобы ты нашел и поймал беглянку».

– А когда поймаю? – Юкке понизил голос, заметив, что на него бросают недоуменные взгляды прохожие. – И как изволишь ловить? В мешок? В клетку?

«Грубая сила не понадобится – только коварство. Чтобы заставить ее покинуть тело, которое она выбрала в качестве вместилища, нужно будет украсть ее поцелуй».

– Тело, которое она выбрала, как выбрал ты?..

«Да, – прошелестел Голос, довольный их взаимопониманием. – Как только она покинет смертную, здесь уже дело будет за мной, и я оставлю тебя, на радость нам обоим».

Юкке смотрел на мутные, зеленые воды канала. Говорят, они невообразимо грязны.

Стоило узнать еще кое о чем.

– А та смертная – что будет с ней?

«После нашего поцелуя – ничего хорошего. Она может погибнуть сразу или же медленно зачахнуть. Видишь ли, Юкке, мы отравлены».

– Ты отравлен?

«Мы. Мы, Юкке. По крайней мере, когда ты начнешь принимать мою форму».

– Твою форму?..

«Да-а-а. Чтобы разрушить ее вместилище, тебе понадобится весь мой яд. Потому что Она лечит быстро. Именно поэтому поцелуй должен быть настоящим. Сочным. Если ты понимаешь, о чем я».

Сердце колотилось, хотя сам Юкке уверял себя, что не испытывает беспокойства по поводу условий: беглянка, смертная, отравленный поцелуй – все ясно. Кроме одного.

– Кто ты?

«Не забивай голову, Юкке. После этой заварухи я сюда не вернусь. И Она – тоже».

А все же.

– Почему я?

«О-о-о, – Голос хрипло рассмеялся, словно кружа вокруг него. – Потому что у нас много общего, юный Юкке, не находишь?»

Юкке не находил. Но поскольку Голос явно издевался, то и отвечать не стал.

«А еще потому, что на тебе след ее ауры. Ваши пути явно пересекались».

– То есть я знаю ее?

Это звучало гораздо, гораздо лучше! Тогда найти ее не составит труда, а потом поцеловать – проще простого, и отделаться уже от жижи.

«О да, вспомни. Она всегда выбирает для себя кого-то юного. Как много юных дев ты знаешь?»

И в этот миг в мозгу Юкке размытым калейдоскопом шелковистых локонов, густых опущенных ресниц, алеющих щек и сверкающих в вечернем свете глаз пронеслись лица девушек, имен которых он, конечно же, не помнил и даже облик каждой в отдельности вспомнить не мог. Их было много. Пугающе много. И одна из них могла оказаться той, которую ему теперь нужно отыскать?!

– Боже…

Голос подло захихикал-закряхтел.

«Боги тебе не помогут, Юкке. Точно не те, к которым ты взываешь. А вот я вполне могу. Но давай для начала ты примешь мою форму. Так всем будет проще».

Он насмехается над ним, его все это забавляет, осознал Юкке. А может, и вовсе нет никакой девушки, а есть лишь этот черт, ниспосланный терзать его плоть и разум? Паразит, готовый задушить изнутри.

Юкке выпрямился, сунул руки в карманы и отозвался отрешенно:

– Не буду. Раз она тебе так нужна, сам и думай, как ее найти. Хоть ищи себе другого «смертного». А я иду домой.

«Стой, Юкке! – Голос зло зашипел, внутренности перекатывались, но то была бессильная злоба. – Ты пропускаешь все веселье! Ты не знаешь, чего себя лишаешь!»

– А я и знать не хочу.

И так, окутанный туманом и паром проносящихся мимо повозок, Юкке направился домой.

***

Это было первое занятие, когда Бо не ощущала себя настолько уж безнадежной. Да, ее спина была по-прежнему деревяннее станка, за который она держалась, но уверенность в себе крепла по мере того, как Роза продолжала верить в нее.

Или, может, дело было в том, что она впервые отвернулась от Юкке, но чувствовала себя при этом полностью в своем праве, хоть и безмерно пристыженной собственной совестью за столь бессердечный поступок. Но он тоже повел себя с ней бессердечно. А Роза твердила, что никто не смеет так с ней обращаться, и Бо ей верила.

Когда занятие закончилось, Берти предложила остаться и потянуться еще. Бо согласилась, ведь на самом деле это был просто предлог посплетничать. Они сидели в пустом классе, при выключенном освещении – хватало и тусклого света ближайшей лунной башни.

– Твой наряд готов? – Бо заговорила о том, что после Юкке и Розы волновало ее в первую очередь. Две недели до осеннего бала-маскарада, на котором соберутся все старшеклассники города.

– Бьюсь об заклад, ты удивишься, когда увидишь его, – Берти ухмыльнулась и откинулась назад, подперев себя руками. Они сидели лицом к лицу, их широко раскинутые ноги были перекинуты друг через друга после растяжки.

Бо сложила руки в мольбе, но подруга была неумолима.

– Нет. Хочу видеть твое лицо, когда до тебя дойдет, что это я. Но помни, что моя маска будет черной. А твоя?

– Белой…

– Но что, тебе это не нравится?

– Не в маске дело, – Бо вздохнула. – Мама шьет платье, а оно…

– Что, некрасивое?

– Красивое, как всегда, – проговорила она, подумав о нежности розового атласа, обо всех воланах, кружевах и лентах, что украшают ее наряд, обо всех тех часах кропотливого труда, что были потрачены мамой на создание этой красоты. Вот только оно больше пошло бы ей десятилетней. – Но я думала, в этот раз будет что-то… другое.

Берти усмехнулась и сдула с лица воздушную прядь кудрявых рыжих волос, что пухом обрамляли ее высокий белый лоб.

– Не думаю, что все так ужасно. Уверена, ты будешь выглядеть прекрасно.

«И я уверена! – приласкалась Роза. – Не о чем переживать, Бо. Я все поправлю!»

Но Бо не была уверена, что Розы в силах сотворить что-то с платьем.

– А теперь перейдем к главному!

– О чем…

– Сбежала с Юкке с уроков и даже не рассказываешь, чем занимались? А я целый день сгораю от любопытства. Что он учудил на этот раз?

Берти с ней не церемонилась. Ее взгляд был более испытующим, нежели предвкушающим. Бо хотела бы сохранить вид бесстрастным, отделаться равнодушным ответом, но на лице ее сама собой появилась млеющая улыбка, когда вспомнилась дневная прогулка по Пряничной улице. Но тут же на щеках вспыхнул предательский румянец, когда воспоминание обернулось крахом. Юкке понял, что она ни с кем не целовалась! О, какой кошмар! Наверное, он думает, что она еще совсем ребенок.

И то, как легкомысленно он рассмеялся…

– Что ты скрываешь, Бо? – Берти подалась вперед, переставив руки. Она не надевала для занятий рукава, и оттого взгляд Бо то и дело падал на ее сильные предплечья, белые в лунном свете.

– Слушай, – в смущении Бо сглотнула, но все же решилась посмотреть подруге в глаза, – а ты… ты с кем-нибудь целовалась?

Берти не шелохнулась, не повела и бровью, как есть открыто глядя на подругу. Потом фыркнула и повела плечом.

– Ну целовалась.

– Что? С кем?!

– С Войно. – Бо нахмурилась, и Берти неохотно пояснила: – Помнишь, был такой с лошадиной улыбкой? Выпустился в прошлом году.

Бо вспомнила его долговязую фигуру и что как-то он гулял с Берти.

– И ты мне ничего не рассказала?

– Да было бы что рассказывать! Мы всего-то пару раз целовались.

– И как было?

– Мокро.

Бо издала нервный смешок, но тут ее очередь задавать вопросы подошла к концу.

– А ты еще не пробовала?

Она покачала головой. Признаваться Берти было, конечно, не то же самое, что раскрыться перед Юкке, но теперь она уже ни в чем не была уверена.

– Хочешь, я тебя поцелую?

– О.

Не готовая к такому повороту событий, Бо, однако, не сказала «нет», недоверчиво уставившись на подругу. Они по-прежнему сидели так близко, как это позволяла поза, но теперь непосредственность уступила место легкому смущению и волнению.

– Я покажу, как правильно, – добавила Берти, нисколько не сомневаясь в озвученном предложении. Она продолжала смотреть прямо. – Зато ты не будешь такой неумехой, какой была я в первый раз.

Бо не могла не согласиться, что звучит разумно. Роза молчала.

– Ну… давай, – пробормотала она едва ли разборчиво, но Берти услышала.

Подруга подтянула под себя ноги и села на пятки, а потом подалась вперед, обняла ее ладонью за подбородок и медленно приблизила свое лицо к ее, губы – к губам. Бо ждала, оставаясь недвижимой, так и застыв с раскинутыми в стороны ногами. Разве что только прикрыла глаза.

Чужие губы были сухими, потрескавшимися на ощупь, но горячими. Чтобы побороть неловкость Бо попыталась представить, что это мальчик, например, Юкке, но его образ не приживался. Дыхание Берти чуть горчило, но не вызывало неприятия, на смену сухости в ритме неспешной ласки пришла влага, и Бо несмело ответила на нее движением губ, после чего уже не смогла оставаться безучастной. Столь новыми, неиспытанными до сих пор были ощущения, что ее будто подняло волной и подало навстречу Берти. Та приподнялась на коленях и придержала ее за плечи, разорвав поцелуй, и Бо отстранилась.

– Не падай, – усмехнулась подруга. – У меня тоже после первого поцелуя голова кружилась.

Бо замотала головой.

– Все хорошо, просто не ожидала…

– Вот. Теперь ты целовалась.

«Вот. Теперь ты целовалась…» – после занятия Бо направлялась в аптеку с этими словами, время от время всплывающими в памяти, и пыталась разобраться, значит ли случившееся для нее хоть что-то. Быть может, это было очень важно, а быть может, вовсе нет – не разобрать за тем, как ухает сердце и шумит в ушах кровь.

«Я знаю вас давно, но вы и по сей день остаетесь для меня загадкой», – отозвалась вдруг Роза.

А когда Бо не ответила и не попросила пояснить, она продолжила:

«Любовь протягивает вам и семя, и почву для одного из самых великолепных цветов в жизни. Но когда побег вытягивается и наливается первый бутон, вы делаете что угодно: обрываете в любопытстве лепестки, чтобы добраться до сердцевины, либо срезаете его, чтобы узнать, как долго он простоит в вазе, сушите, подвесив за стебель, украшаете им одежду, развеиваете по ветру, чтобы полюбоваться на подхваченные ветром беззащитные лепестки, и не понимаете очевидной простоты вещей».

– А что нужно делать? – спросила Бо, озадаченная столь длинной речью от прежде лишь изредка восклицавшей Розы.

В голове раздался легкий смех, подобный грустному переливу музыки ветра.

«А цветку всего-то и нужно, чтобы о нем заботились в меру и иногда любовались».

– Но любовь – не цветок, – тихо возразила Бо, зная, что Роза и так услышит. До аптеки оставался квартал, и она пересекла дорогу, дождавшись, когда городовой даст отмашку для пешеходов.

Было холодно, тротуары блестели после дождя, а верхние этажи зданий тонули во мраке над головой.

«Нет ничего такого в мире, что нельзя было бы сравнить с цветами. И уж тем более любовь. Люди верят в исцеляющие свойства моих роз, но чем дольше живут, тем более стирается из их памяти, что прежде роз исцеляла любовь».

Бо этот разговор смутил не меньше, чем до того поцелуй Берти, и она была рада оказаться под выцветшей вывеской, на которой был изображен аптечный знак: символ розы, окруженной раскрывшим пасть змеем.

Скрипнула дверь, звякнул колокольчик, и тепло казенного помещения приняло ее в свои объятия.

Бо прошла за прилавок, коснулась в знак приветствия плеча отца, занятого с покупателями, и заглянула за перегородку, что пряталась за шкафами, наполненными порошками, таблетками и микстурами.

У отца с начала лета работал новый помощник – юноша восемнадцати лет, Нэл. Невысокого роста, смуглый и кареглазый, он уверенно управлялся с бюреточной установкой, ручными весами и со всеми теми вещами, к которым не подпускал ее отец, говоря, что это слишком ответственно.

– Как дела? – Бо сунулась к нему за рабочее место, но Нэл и не вздрогнул. Он продолжал отмерять порошок.

– Ни звука, – предупредил он, сосредоточенно продолжая свою работу. Бо отступилась и принялась ждать.

Наконец нужные пропорции были отмерены, и Нэл неторопливыми, размеренными движениями убрал инвентарь и отложил конверты с порошком в сторону.

– Это для завтрашних клиентов, – проговорил он с той доброжелательной уверенностью, что сквозила в каждом его слове, жесте и взгляде. – Как ты, Бо? Как учеба? Как там Мюррэ?

Бо подтащила стул, села рядом, сложив руки на стол, выдохнула устало и принялась рассказывать. Они с Нэлом успели подружиться, ведь все лето она провела помогая в аптеке. Он всегда интересовался ее жизнью: школой, танцами, книгами, которые ей доводилось открывать, и книгами, которые она все же умудрялась дочитывать до конца, новыми куклами, что появлялись в ее комнате, и именами, которые она им давала, – в общем, почти всем, что составляло ее жизнь.

Кроме Юкке – про него Бо не упоминала. То ли оттого, что где-то в глубине души понимала: заинтересованность Нэла не просто дружеского свойства, то ли потому, что именно перед ним, старшим товарищем, который всегда вызывал у нее симпатию и уважение, совершенно не хотелось выглядеть жалко.

***

Вечерний город тонул в неясном, тусклом свете лунных башен, которых хоть и было установлено во множестве, а все равно было недостаточно, чтобы ярко освещать проспекты, аллеи и проулки. Но некоторые улицы уже грели своим мягким желтым светом электрические фонари – недавнее новшество, дань современности.

Бо они сразу полюбились, и она с удовольствием прокладывала маршрут своего ежедневного патрулирования мимо нарядных чугунных столбов, каждый из которых был увенчан двумя сияющими «головами».

Отец спросил, дождется ли она окончания рабочего дня, чтобы они вместе отправились домой, но Бо соврала, что задали много уроков. Роза настойчиво требовала, чтобы сегодня они дошли до самой Оранжереи; ее тревога передавалась и Бо, что уже порой не разделяла свои и ее чувства – и те и другие смешивались в искристый, игристый водоворот, который затягивал их обеих.

Часы на башне префектуры пробили девять. Гулкий торжественный звон разнесся окрест, он раздавался даже за несколько кварталов от самого здания. Бо поплотнее запахнулась, надвинула берет, закуталась в шарф.

Юкке же брел другой дорогой, но тоже в сторону Оранжереи. Он пообедал и поужинал, он смел все подчистую и вылизал тарелку под недоуменным полувосхищенным, полубрезгливым взглядом Лунни. Будто тот только и ждал, когда он начнет жрать его дрянь и просить добавки, или же просто его позабавило само зрелище.

Еще вчера Юкке бы нашел, чем заняться до сна. Послонялся бы по городу, быть может, увидел, как с Моста Спасения сигает в реку очередной самоубийца – ему доводилось лицезреть подобное дважды. И однажды он был свидетелем того, как с башни префектуры прыгнула в объятия каменной площади молодая женщина.

Но теперь в нем жил Голос, тварь, которая не желала молчать. И хоть Юкке и упорствовал до сих пор, когда речь заходила о якобы взаимовыгодном сотрудничестве, однако ж ему подумалось, что в первую очередь нужно увидеть те розы. Или хотя бы саму Оранжерею.

Сам он никогда не интересовался ни цветами, ни их свойствами. И если и бывал когда-то на экскурсии, то, наверное, будучи еще совсем ребенком, потому что помнил лишь смутные картины.

Пешеходный поток редел, часы пробили девять, и все меньше звуков доносилось до слуха. Раньше случалось, что вечером в парках раздавался лай и вой собачьих стай, с которыми городские власти безуспешно боролись, но нынче было тихо, чему Юкке не мог не радоваться. Достаточно разлада вносил в его мысли Голос, не хватало еще собачьих перекличек.

«Будет лучше, если ты примешь форму, раз уж ты предпринял вылазку».

– Это просто прогулка.

Вместе со словами с губ слетело облачко пара. Юкке натянул перчатки, поднял воротник пальто.

«Ну как скажешь, юный друг. Но не говори, что я тебя не предупреждал».

Складывалось впечатление, что Голос знает больше, чем говорит. Это понимание щекотало нервы. Юкке и так чувствовал себя марионеткой, так еще погруженным в безызвестность.

Бо к тому времени добралась до Оранжереи. В столь позднее время та, конечно же, была закрыта, но ей и не нужно было внутрь. Она обошла окруженное дубами и кустами орешника здание. Кругом было тихо. Жилые кварталы остались позади, а поблизости виднелись лишь трехэтажное кирпичное здание с зеленой крышей – ситценабивная мануфактура, освещенная желтым светом фонарей аллея с пустыми скамейками вдоль Розового канала, да старое закрытое кладбище за высокой оградой, почти что лес.

– Здесь ничего, – подытожила Бо неуверенно. Вот если бы хотя б какая стая собак пробежала мимо, ей стало бы спокойнее, но уж больно тихо было кругом.

«Не уходи! – взмолилась Роза. – Моя тревога не ослабевает, а значит, это случится скоро».

– Что именно? – Бо притаилась в тени раскидистого дуба, невидимая для тех, кто мог показаться со стороны аллеи.

Но Роза не ответила. Вместо этого она возвестила торжественно:

«Бо, пора принять мою форму».

О чем бы ни шла речь, но ее слова заставили сердце Бо биться чаще, и паника подступила к горлу.

– Что это значит?

«Ты должна слиться со мной».

– Я… я не умею.

«Я покажу, не бойся. Тебе нужно только пожелать».

– Но ты не говорила, что мне придется меняться! Что это значит? Я не понимаю. Я изменюсь? А как же мои родители?

«Прости, что я так напугала тебя, милая моя! Я не хотела! Но если ты не сделаешь этого, ты можешь оказаться в опасности!»

Бо побледнела. Теперь сердце билось где-то в гортани, ладони вспотели. Что, если она попадет в беду?!

«Мои силы, они понадобятся тебе! Без слияния ты не сможешь управлять ими должным образом, а тело твое слишком хрупкое, чтобы служить проводником. Ты можешь навредить сама себе».

– Но что значит «слияние»? Ты хочешь забрать мое тело?

Это было ужасно. Ужасно, ужасно – как ни посмотри!

«Нет! Ты останешься собой, просто это больше не будем ты и я, это будем мы. Я научу. Все наши качества приумножатся, а я смогу дать волю своим силам…»

Неожиданно что-то ударилось о землю поблизости, волна горячего воздуха чуть не сбила Бо с ног. Она удержалась за дерево и не упала.

«Слишком поздно!»

Пахнуло озоном, а следом раздался громкий звук, словно одним отточенным долгим движением вспороли полотно брезента:

«Взжжжжж!»

Бо замерла, стараясь не выдать себя тяжелым рваным дыханием, и глядела во все глаза туда, откуда донесся звук. Тут же, не более чем в десяти ярдах от нее, между деревьями прямо в дрожащем воздухе образовалась черная расселина. Она расширилась, и если сначала Бо приняла ее за некое невиданное существо, то тут поняла, что это просто вход. А вот уже из него появились Существа.

Она ахнула от испуга и тут же замерла, когда увидела, как один за другим на траву ступают странные, похожие на людей монстры. Все в черном, не видно ни пяди кожи. На плечах, спине, груди и бедрах сверкают твердые пластины, не похожие ни на металл, ни на что иное. Глаза огромные, как у насекомых, темные и переливаются радугой. Головы шаровидные, у каждой сверху есть маленький отросток – третий глаз или ухо? А в руках у них приспособления, служащие, по всей видимости, оружием, но вот только Бо никак не могла сообразить, каким именно. Ведь ни на шпаги, ни на кинжалы, либо же арбалеты они не походили. А выглядели словно выточенные все из того же материала агрегаты, которые пришельцы удерживали двумя руками.

Три существа, что предстали перед Бо, не издали ни звука, но осмотрелись, не заметив ее. Они и друг с другом переглядывались, при этом прикладывая пальцы к тому месту, где у обычных людей можно было бы предположить наличие ушей.

А потом один из них поднес свой агрегат к голове и вскинул один его конец. Без звука и без какого-либо другого предупреждения сверкнул тонкий красный луч – раз, и нет его! – и один из фонарей на аллее с тихим хлопком погас. Раздался звон стекла, осыпавшегося на дорогу. Та же участь постигла и другие фонари.

Юкке в этот момент как раз ступил на аллею – до Оранжереи оставалось не больше сотни ярдов, – как вдруг фонари начали взрываться.

«Пошла потеха! – развеселился Голос. – Они явились».

– Черт, ты знал! – простонал Юкке, прячась за ближайшую скамейку. – Что там?

«А ты иди и посмотри».

– Не буду я!

«А вот Она наверняка там», – бросил Голос.

– Так сам к ней и ползи!

Но все же Юкке испытывал любопытство: чем дольше, тем сильнее. Когда аллея погрузилась в кромешную тьму – ведь даже луна, плотно укрывшаяся на сон облаками, не являла ни кусочка своих сияющих белых боков, – он поднялся и неслышно двинулся вперед, к Оранжерее.

Бо же стояла в этой темноте, не смея поначалу шелохнуться. Ведь теперь она совсем не знала, где пришельцы: остались ли на месте или двинулись куда-то. И не в ее ли сторону?

«Бо! Они пришли за моими цветами! За вашими цветами! Ты не можешь позволить им украсть наше общее сокровище!»

Но что она могла?! Она боялась даже пискнуть, ведь оружие чужаков могло запросто уничтожить ее. Одна вспышка красного луча – и она взорвется, как тот фонарь.

«Теперь уже не время принимать форму! – распорядилась Роза. – Сейчас они ворвутся в Оранжерею. Останови их!»

– Но как? – прошептала Бо в ужасе.

«Все, на чем ты стоишь, живое. Люди любят камень: дороги и дома из него выходят прочнее и стоят дольше. Но даже ваш город пронизан корнями. Мы с ними одно. Подними же их!»

Бо замотала головой. Как она может поднять корни?!

«Тебе стоит лишь повелеть! Они уже ждут твоего приказа. И трава, и деревья, от крон до корней, и все цветы этого мира. Приказывай же!»

В отчаянном жесте Бо простерла вперед руку и выкрикнула дрожащим голосом:

– Поднимитесь!

Задрожала земля, забугрилась и вздыбилась. В темноте не разобрать было, но Бо чувствовала простертой вперед рукой, как по ее мановению восстает дрожь земли, как холодно становится оголившимся корням, но они продолжают тянуться. Как разбегается по ним в стороны мелкая живность. Их сила забурлила и в ее венах, рука налилась болью, как свинцом. Бо с усилием повела ею из стороны в сторону, и корни волнами последовали за ней. Раздался вскрик – она подсекла одного пришельца. Корни кинулись вперед и взяли в кольцо еще двоих.

«Нужно вернуть их обратно!» – распорядилась Роза.

Тогда корни подняли пленников, как волна, и понесли в сторону, где, как Бо казалось, должен находиться «вход», разорванная ткань мироздания.

«Они закрыли его!» – вдруг спохватилась Роза, и тогда в темноте засверкали красные вспышки.

Пришельцы обжигали корни, отсекая отростки, пытаясь освободиться. Умения же Бо не хватало, чтобы скрутить их по рукам и ногам: это было все равно, что из слишком толстой проволоки смастерить узор поизящнее.

Юкке видел эти вспышки, чувствовал и вибрацию земли, хоть и держался в стороне, на тротуаре.

«Мы не пропустили заварушку благодаря тебе. Хотя поучаствовать не получится». Голос явно жалел об упущенных возможностях.

А вот Юкке – нет. У него не было никакого желания соваться в этот клубок из корней, не заметить который невозможно было даже в таких потемках.

– Кто они такие?

«Ворьё».

– А где она?

«Где-то здесь. Она пока не приняла форму, видно, девчонка такая же тупица как ты. И это геройство ей сегодня еще аукнется. Чего стоишь? Открой им проход! Не видишь, она не знает, куда их деть!»

Юкке сделал шаг вперед, потом остановился, осознав услышанное.

– Проход?

Голос зашипел, что на этот раз было похоже на обреченный вздох.

«Руку подними».

Юкке потратил несколько секунд на недоверчивое размышление, но все же сделал одолжение и протянул руку.

«Дурак! Стяни перчатку! Живее!»

Любопытство победило злость и раздражение: Юкке сделал и это.

Вдруг руку обожгло болью, как кислотой, Юкке задохнулся от боли, но Голос приказал: «Теперь сверху вниз – рви!» – и он рванул одним размашистым резким движением. Воздух перед ним оплавился, как в жару, запахло грозой, и чернее черного открылась щель.

«Отлично!» – ликовал Голос. Но Юкке так не казалось: его рука будто ядом налилась, как наливалась отравляющей тяжестью лопатка после прививки, но в сотни раз хуже. Она почернела.

– Я умру?

«Не надейся. Немного требухи, и пройдет. А уж если кусок доброй падали…»

Но тут тротуарная плитка зашевелилась под ногами, Юкке отскочил в сторону, и на том месте, где он только что стоял, поднялись вверх многочисленные корни. Он пожелал проложить между собой и ними приличное расстояние, и теперь наблюдал издалека, как перекатывающийся клубок подбирается к порталу, как кидает туда своих жертв, как оседает, подобно страшному, но послушному зверю, у ног своей хозяйки, что выступила следом из темноты.

Юкке видел лишь силуэт. Вот она проводит рукой по порталу: почти то же самое, что сделал он до этого, только снизу вверх, а легкое искристое свечение намекает на то, что она закрывает прореху.

А после воцарилась тишина.

Корни до сих пор топорщились над поверхностью земли, но лежали, как и прежде, неподвижно. Девушка огляделась и заметила его.

Юкке замер, пронзенный вдруг взглядом глаз, которых не мог различить в темноте, но не почувствовать его было невозможно, как и не примерзнуть к тротуару. Наверняка она видела то же, что и он, – лишь затемненную фигуру, но мгновения, что они стояли и смотрели друг на друга, натянутые до предела, казались мучительно долгими и судьбоносными.

А потом она сбежала…

«Он пришел! – отчего-то пела с восторгом Роза. – Я была уверена, что он придет! Он не мог не прийти!»

Но Бо, напуганная, бедная Бо, не радовалась при этой мысли. Ее онемевшая рука висела плетью, и ей срочно нужно было выпить галлон горячего шоколада…

Юкке пришел в себя. Он подошел к тому месту, где еще недавно стояла незнакомка. Вывороченные из земли корни представляли собой настоящий хаос, через который было не пробраться, не поломав себе ноги.

Рука ныла, словно из нее тянули жилы, однако ж после всего, что он видел, Юкке не мог не опуститься на колени и не коснуться той самой рукой ближайшего корня. Корень почернел и иссох, словно, обрубленный, жарился на солнце целое лето.

Юкке поднялся, задумчиво разглядывая почерневшую руку, и спросил единственное существо, что могло его здесь услышать:

– А что еще я умею?