Читать книгу Юкке и его Роза - Мина Уэно - Страница 3

Стояли прекрасные, погожие дни, пестрые, как крылья рыжих бабочек, что порхали еще между клумбами, обманутые ложным теплом последнего дыхания лета, опалившего холодные щеки осени и выжегшего деревья до рыжего и багряного.

Город жил и не тужил. Те газеты, чьи первые полосы украсил репортаж о случившемся возле Оранжереи загадочном происшествии, уже можно было обнаружить выброшенными на мостовую со следами подошв и колес повозок поверх черно-белых фотографий, которые наглядно демонстрировали беспорядок вывороченных почерневших корней. Громкий заголовок: «Заговор или чудовищный вандализм?» всколыхнул интерес горожан на день-другой, но, перемолотый жерновами пересуд и кривотолков, был выброшен на задворки жизни, где его под лупой изучили администрация Оранжереи и совет префектуры. После новость окончательно издохла и попала на стол коронера, где к ознакомлению с ее гнилой, как те корни, подноготной снизошли аптекари и заключили, что это природное явление не стоит того, чтобы печься о нем больше, чем об исчезновении собак.

Однако цены на розовый эликсир поднялись на пять процентов.

Кого уж точно не заботила пострадавшая корневая система, так это школьников. По крайней мере, тех старшеклассников, что ожидали в нетерпении осенний бал-маскарад, который каждую осень давала Администрация.

В день бала, впервые за две недели, ясное небо покрылось пеленой серых облаков, разродившихся к вечеру мелким дождем. Температура ощутимо упала, сырость и холод заставляли нарядных молодых людей, торопящихся на праздник, кутаться в накидки и плащи.

Среди тех, кто добирался пешком, была и Бо в сопровождении отца. Тот поцеловал ее в лоб на прощание и оставил на ступенях префектуры. С наступлением темноты фасад дворца подсвечивался, создавая игру света и тени, искажая цвета и узоры лепнины. Наблюдать его великолепие вблизи, быть частью чего-то настолько торжественного – от подобных впечатлений Бо была сама не своя и сердце ее билось в предвкушении.

Она поудобнее перехватила маску, готовая в любой момент прикрыть лицо, поправила теплый плащ-накидку, чтобы не озябнуть. Мимо нее взбегали к распахнутому входу крикливые юноши и смешливые девушки.

Некоторые из них прибывали в арендованных экипажах – золоченых каретах, запряженных лошадьми и украшенных развевающимися на ходу разноцветными лентами. Школьники и школьницы выбирались наружу, мня себя настоящими принцами и принцессами, и Бо не смогла бы возразить, ведь именно так они и выглядели в своих великолепных нарядах.

Мюррэ, например, тоже прибыла в карете и даже с молодым грумом на запятках. Тот, стоило только экипажу остановиться, ретиво спрыгнул на землю, поспешил открыть ей дверцу и подать руку. Бо жадно разглядывала ее платье: белое, с золотой вышивкой, оно ниспадало тяжелыми складками. Маска, которую Мюррэ пока опустила, тоже была белой, расписанной золотыми цветами, и накидка, подвязанная лентой у горла, сияла золотом. Все это невероятно шло белокурой Мюррэ и ее молочной коже.

Девушка замерла на ступеньке кареты, наблюдая очевидную помеху в виде лужи на тротуаре, прямо там, куда должны были ступить ее белоснежные туфельки. Молодой слуга в синем костюме по-хулигански усмехнулся и протянул ей руки, Мюррэ закатила глаза, но вздохнула и махнула ему маской, а после – коротко вскрикнула, когда он подхватил ее за тонкую талию и вместе с ней перемахнул через лужу.

Бо затаила дыхание, когда румянец вспыхнул на щеках Мюррэ. Та поспешила спрятаться за маской, поднимаясь по ступеням и одной рукой придерживая юбки. А юноша, задержав на ней пристальный взгляд, вскочил на запятки срочно отъезжающего в сторону экипажа – ведь нужно было уступить место другим гостям.

Конечно, кареты и прочая мишура были лишь данью старине, ведь все уже давно пересели на самокатные повозки, да и прислуги даже в самых богатых домах становилось все меньше. У родителей Бо не было столько денег, чтобы она разъезжала в каретах, а у нее самой не было столько важности, но она не прочь была посмотреть на тех, кому все это по карману. И как же красиво было! Бо не могла отвести глаз. Пускай она, как и многие другие, добралась сюда на своих двоих, забрызгав грязью подол платья, однако разве зрелище, что разворачивалось перед ней, не было подобно ожившей сказке?

А уж когда Бо завидела всадников, то даже вытянула шею. Потому что поглазеть на тех желающих было даже больше, чем на экипажи.

Восторженными выкриками и улюлюканьем приветствовала толпа тех фанфаронов, что прибыли верхом на черных скакунах, разрисованных белым, точно скелеты. Четверо молодых людей, двое из которых учились в одной школе с Бо, в одном классе, напоследок пустив коней в галоп, лихо натянули поводья, едва не въехав в ахнувшую толпу, что только пуще разразилась смехом. Бо же порадовалась, что стоит выше и может наблюдать за происходящим издалека. Лошадей она боялась.

«Милые позеры! – воскликнула Роза, словно ей нравилось и одновременно не нравилось происходящее. – Но сущие дураки!»

Юноши в костюмах черных всадников своим появлением учинили беспорядок, обмениваясь приветствиями со знакомыми и незнакомыми, спрыгивая с седел и вручая поводья тем слугам, что встречали гостей. Они порядком подзадержали очередь подъезжающих.

Бо еще раз оглядела ступени и окрестности и, не увидев ни Юкке, ни Берти, решила, что могла и проглядеть их, ведь многие уже на подходе к префектуре закрывали лица масками. А Юкке так и вовсе мог не явиться…

«Давай уже зайдем внутрь! – изнывала Роза. – Там должно быть чудесно!»

Бо решила более не ждать и преодолела те несколько ступеней, что отделяли ее от прохода, выстланного красным.

Не прекращая пели трубы. В холле толклись гости: их пока еще не приглашали в бальную залу. Бо заметила и одноклассников, столпившихся ближе ко входу: те, кто опустил маски, помахали ей, но она не торопилась присоединиться к ним, потому что по-прежнему искала взглядом светлую макушку Юкке и пушистые кудри Берти. Не так уж и сложно потеряться посреди этой пестрой толпы, даже с такой пылающей рыжей копной. Но подруги нигде не было, как и милого сердцу друга.

Еще Роза втолковывала ей что-то про тайного союзника – про того самого таинственного незнакомца, что явился к ней на помощь, когда произошло нападение у Оранжереи. Но ее наставления вместе с опасениями по поводу новых атак и нервными размышлениями о грядущем «слиянии» с сущностью Розы этим вечером спешно покинули разум Бо. Ей было о чем еще переживать.

Бо вспомнила, что нужно раздеться, и кинулась к гардеробу, стягивая с плеч плащ. Облицованные мрамором стены здесь всюду украшали зеркала в золоченых рамах – у одного из них Бо остановилась, разглядывая свое отражение.

Да, платье сидело на ней в точности так, как и на вчерашней примерке перед старым зеркалом в ее комнатке. Высоко приталенное, под самой грудью, оно струилось вниз каскадом атласных воланов с белым кружевом, – словно пена на гребне вишневой волны, – и так до самого низа, где из-под подола выглядывали носки черных лакированных туфелек на низком толстом каблучке. Венчали этот образ рукава-фонарики, белые перчатки и черная бархотка, обхватывающая тонкую шею. Ее волосы были убраны в тугую косу, оплетающую голову кругом – от этой прически тянуло кожу и будто даже саму Бо вытягивало в струнку. Ужасно неудобно, несвободно.

Она была сама не своя.

Вновь торжественно пропели трубы, и отворились двери залы, впуская гостей. Шумно и суетно молодые люди устремились внутрь, совершенно не пытаясь изобразить даже подобие порядка. Из взрослых на празднике присутствовали только молчаливые слуги по обе стороны от прохода, да распорядитель бала и те лакеи, что разносили еду и напитки.

Бо перестала крутить головой и искать взглядом подругу и Юкке: вместе с толпой она протиснулась внутрь и все ее внимание оказалось приковано к убранству залы. Мало того, что под ногами сиял начищенный дубовый пол и золоченый узор вился по деревянным панелям, украшавшим стены, так еще и сводчатый потолок изумлял переливающимся сиянием изумрудного полотна, занимавшего главенствующую роль посреди кудрявой лепнины. Казалось, что свод выложен драгоценными камнями, но нет, то были панцири особых насекомых. На свету они переливались всеми оттенками зеленого и синего, а уложенные в огромную картину, подобную бархатистому звездному небу, отражали свет настенных зеркал, что, в свою очередь, множили огни искусственные и огни живые – это настоящее факельное пламя плясало вдоль стен. В дальнем конце залы широкая лестница делилась надвое и поднималась на верхний этаж, образуя собой опоясывающую галерею.

Бо пялилась, опустив маску, и ей казалось, что даже Роза замерла в немом восхищении.

Напоследок трубы пропели особенно громко и протяжно и замолчали, и, хотя опоздавшие еще торопились внутрь, на галерее показалась группа взрослых, впереди которой чинно шествовал пузатый человечек в черно-белом костюме. Это был сам Главный Министр.

Все взгляды устремились вверх, гомон сделался ненамного тише, но определенно глуше.

У Главного Министра было доброе, блестящее, как блин, лицо. Его сильный голос умудрился перекрыть шум:

– Дети мои! Рад видеть здесь каждого из вас! Такими яркими, такими живыми. С ясными глазами и пытливыми умами. Вы – цвет нашей земли. И сейчас, когда вы находитесь на пороге взросления, я хочу напомнить об одном – самом истинном и неоспоримом.

Министр перевел дух.

– Не забывайте мечтать! Помните, что мечтатели – двигатели прогресса. Они вестники просвещения, наши лидеры и предводители. Они – те, кто прокладывает путь сквозь туманное настоящее – в светлое будущее! Мечтатели изобрели все нынешние блага цивилизации, мечтатели подняли в воздух дирижабли, мечтатели продолжают исследовать небесную сферу и земную кору. Когда-то мечтатели основали и этот город.

Министр обвел притихших гостей восторженным взглядом.

– Не позволяйте вашему разуму закостенеть, не позволяйте жизни опостылеть. Направляйте ваши стремления выше и выше, к тому, чего еще не касалась человеческая воля, и вы обрящете вдохновение и силы. Неспроста на гербе города изображена белая горлица, что вспорхнула с розового куста и устремилась ввысь. Вам всем суждено вскоре опробовать свои крылья. Так что – летите!

Толстый человечек на удивление грациозно раскинул руки в стороны, чем и закончил свою речь, сорвав гром оваций. А после Министр надвинул на лицо черно-белую маску и, присоединившись к своей свите, скрылся с глаз.

Сразу же грянула праздничная, разудалая музыка – музыканты, все в костюмах менестрелей, словно только и ждали, когда настанет их черед. И будто даже факельное пламя сделалось ярче.

Тут уж гости загалдели в полную силу. Да, им всем накануне настойчиво напоминали о бальном этикете, но мало кто относился к этим древним правилам всерьез. Порядок танцев, регламент приглашения партнера, список недозволенного на балу – все это выветрилось из юных голов быстрее прочих формул и уравнений. Ведь головы эти и так были отяжелены знаниями, от которых их хозяева предпочли бы поскорее избавиться.

В конце концов музыканты разразились открывающим танцем, и гости – кто робко, а кто лихо – закружились в красочном вихре.

Пар было предостаточно, но танцевали далеко не все. Хоть им долго и нудно твердили, что бал в первую очередь для танцев, а не для шалостей, многие разбрелись по зале, образовывая по углам целые собрания по школам, классам и интересам.

Вечер обещал быть жарким.

Однако ж Бо чувствовала себя растерянной. Если несколькими минутами ранее, еще там, в холле, все представлялось ей довольно обыденным, несмотря на атмосферу праздника, и тут и там мелькали знакомые лица, то сейчас, в пляшущем свете, под зеленым мерцающим сводом, она вдруг обнаружила, что не видит лиц – одни маски. Маски, маски. Кругом маски.

Она словно попала в зазеркалье.

Бо двинулась по краю зала в надежде, что так поймет, где все знакомые. Но движение сквозь гудящую, взбудораженную толпу только усугубило ее положение.

Легкое головокружение настигло Бо, как вдруг какой-то юноша подхватил ее под руку, не дав потерять равновесие. Словно во сне, она подняла взгляд к черной маске – та была темна и таила за собой волнующий секрет, и хоть прочие юноши вырядились по-разному: кто в шутовские костюмы, кто в принцев, кто в бесстрашных охотников, а кто-то и в бродяг, но этот был одет во фрачную пару, а на голове красовался шелковый цилиндр. На пестром фоне вид этого гостя рисовался вычурным и даже строгим.

И единственным, чьё лицо Бо могла представить себе за этой маской, был…

Маска наклонилась, и ее встретил насмешливый взгляд лучшей подруги.

Бо обрела равновесие физическое, но не душевное. Берти хохотнула, наблюдая ее затруднение.

– Стоило так нарядиться хотя бы ради этого момента.

– Что это ты?.. Как?..

Бо еще раз оглядела костюм подруги. Вот уж действительно! И как хорошо сидел на ней фрак – фигура смотрелась совсем по-мальчишески.

– Ну, а ты, ты кто сегодня? – Берти и стояла, и держалась сегодня как мужчина.

– Я… – Бо запнулась.

Она так и не придумала, кем будет, а потому мама сшила ей просто… платье. «Будешь нарядной, – довольно заключила она. – А что еще нужно? Необязательно быть кем-то, можно просто быть собой».

Нет, на самом деле, быть может, даже не признаваясь самой себе, Бо мечтала предстать перед всеми друзьями, знакомыми и незнакомцами балериной.

Той самой, тонкой, белой и грациозной, что не ходит, а порхает или плывет. Движения которой так изящны и плавны, что дух захватывает и хочется провожать ее взглядом.

Но Бо и не тешила себя надеждой, что ей бы удался подобный образ.

– Я – Кукла.

– Куколка. – Берти подмигнула ей шутливо и развязно, а Бо, прыснув со смеху, шлепнула подругу маской по плечу, как отмахнулась бы от назойливого кавалера.

– Только не называй меня так больше, я этого не переживу… О, Юкке, привет!

Проплывающий мимо юноша в тоске замедлил шаг и обратил внимание на занятную парочку. Множество вопросов вызвал у него молодой человек, который вдруг обнаружился рядом с Бо, но уже через мгновение Юкке настигло осознание, что это всего лишь Берти.

– А. Привет вам, – ответил он бесцветно. – Милые костюмы. – И продолжил свой путь.

Бо разочарованно глядела ему вслед. «Милые костюмы». Да. Ну конечно. Премиленькие. И вся сама она милая-премилая как… Как куколка.

– Пойду спрошу у него, почему он без маски.

– Не ходи за ним, – строго наказала Берти. – Не унижайся.

Бо хотела горячо возразить, но поняла, что бессмысленно. Берти права. А может быть, Юкке до сих пор злится из-за того, что она бросила его на Пряничной улице? Ведь последние две недели он почти с ней не общался. Но уж лучше думать, что он на нее обижен, чем то, что у него кто-то появился. Кто-то настоящий, а не только для вечерних поцелуев.

А Юкке вовсе не был обижен на Бо. По правде говоря, он вообще о ней не вспоминал, потому что был занят. В любую свободную минуту Юкке искал одиночества: в своей комнате, на перемене между уроками, бродя вечерами по городу. Ему больше не нужны были подружки, ведь тогда как бы он смог расспрашивать Голос о том, что будоражило разум. Например, о его, Голоса, силах.

Но Голос продолжал играть с ним в игры. Только почувствовав его заинтересованность, он тут же обратил ее в свое оружие, измываясь над его любопытством и не давая прямых ответов, точно мстил за то, что поначалу Юкке проявил к его сущности непростительное безразличие.

Так что из поля зрения Юкке выпала не только Бо, но и все домашние уроки, и редкие визиты в кабинет к дедушке, и Лунни с его деспотичными выходками – в общем, все, из чего состояла его унылая жизнь. Неудивительно, что и про маскарад он забыл.

Юкке вспомнил о празднике за час до начала, и даже вроде как не расстроился, что пропустит: не надо искать костюм и маску и можно не видеть все эти рожи. Даже Голос промолчал, хотя тот-то, казалось, был заинтересован в любом ажиотаже. Но…

Юкке явился и без маски, и без костюма: лишь накинув поверх чистой рубашки черное отцовское пальто. Он ведь не развлекаться сюда пришел. По крайней мере, не так, как остальные.

Поэтому он и прогуливался между гостей с этим равнодушным, изучающим видом. На его губах еще цвел вкус той гадости из жареных мозгов, что он сожрал в закусочной в квартале отсюда. Теперь он беспрестанно совал себе в рот всякую дрянь. Приходилось даже на переменах сбегать, чтобы пожевать. И все это будто растворялось в нем – Юкке уже и забыл, каково это – чувствовать себя насытившимся.

«Зуб даю, она где-то здесь», – зашипел Голос жадно.

– Мне все равно не найти ее так.

«Да, но ты можешь постараться наконец применить те знания, что ты у меня выклянчил».

Юкке притаился в тени декорации, изображающей вход в гигантских размеров шарманку. Внутри раздавали сладости, пахло сахарной ватой.

«Такому тупице, как ты, следовало бы подумать о маске».

– Думаешь, она узнает меня по лицу? – язвительно отвечал Юкке.

«Думаю, что и Она, и девчонка могут заподозрить того, кто бродит по маскараду без маски. – Его яд Голос не только переварил без труда, но и вернул, удесятерив дозу. – Но, как мы помним, девчонка тоже тупа. Так что не напрягайся».

– Перестань называть нас так.

«Ах, „нас“. Быстро ж, однако, двигается дельце».

Больше Юкке Голосу не отвечал. Он присматривался к толпе. Танец кончился, музыканты переводили дух, пока кавалеры возвращали дам на места, обратно к подругам, хотя некоторые парочки не желали распадаться.

Юкке даже не был уверен, что именно поиск девчонки – избранницы судьбы и нелепого случая – привел его сюда. Но и не желание танцевать. Однако сердце билось чаще, и голодное предвкушение гуляло под кожей.

У него были силы. И единственное, что до сих пор удерживало Юкке от того, чтобы позволить Голосу завладеть его телом, был страх отдать последнее, что в этом мире еще принадлежало ему, – самого себя.

Голос не пытался помочь ему в разрешении этой трудности. Не объяснял, как это будет, не говорил, чья воля возобладает и что по итогу останется в памяти самого Юкке, – в общем, из его туманных ответов, больше похожих на загадки, Юкке заключил, что конкретно для него их слияние окажется той еще подлянкой.

Голос был горазд на всякие гнусные шутки. Два дня назад он сказал, что если Юкке захочет, то сможет с разбегу перемахнуть через широкую канаву, которую раскопала дорожная служба на улице возле его дома. Юкке прыгнул и провалился в грязную жижу, из которой еле выбрался, перепачкавшись с головы до пят. Лунни, завидев его, чуть не скончался на месте, а потом торжествовал до самого вечера, наблюдая за его, Юкке, мучениями в попытках очистить одежду. «Такому гадкому грязнуле не помешает узнать, что значит ручной труд», – все повторял надзиратель. А Голос не подсказывал ему никаких колких ответов, потому что тоже забавлялся. «Не будь таким простаком, Юкке, не верь всему, что я говорю».

Самого Лунни Голос, конечно, называл не иначе как «червем», однако это было слабым подспорьем.

Музыканты грянули разудалую плясовую, маски захлопали в ладоши и одна за другой потянули друг друга в скачущий хоровод, что несколько раз обернул центр залы.

Температура поднималась. Юкке чувствовал ее не столько телом, сколько языком, когда приоткрывал рот и чуть пробовал жаркий воздух на вкус. Здесь все гудело от чужого восторга, было опьянено свободой, тайной и музыкой.

Но на Юкке эта магия не действовала – на него здешняя атмосфера производила иной эффект. Эти люди, его сверстники, слуги и актеры, что были призваны развлекать толпу: жонглеры, фокусники, гимнасты и клоуны на ходулях, – вдруг все они представились ему насекомыми, суетящимися, беспокойными, набившимися в залу, точно мухи в банку. Или мыши. Да, это было похоже на мышиное логово: как все они смешно скачут и покрикивают. Попискивают. Интересно, что стало б с ними, если б в эту пещеру заполз, скажем, змей?

Юкке выбрался из своего укрытия и вновь побрел сквозь толпу. Это было непросто: те гости, что не танцевали, создавали едва ли не больше хаоса и беспорядка.

– Юкке?

Он обернулся и заметил девушку. Не сразу, но память удосужилась подсказать ее имя – Виолетта.

Эта Виолетта отвела в сторону маску цвета ночного неба и поглядела на него со смесью укора и надежды. Юкке поприветствовал ее и думал идти себе дальше, но вдруг мелькнула догадка: что, если это она? Уж не с ней ли он познакомился накануне явления Голоса?

Огни кругом неясно мерцали, чадили факелы, а Виолетта была, как и описывал Голос, юной и прекрасной.

– Потанцуем?

В отличие от остальных кавалеров, на его руках не было перчаток, что в обстоятельствах бала выглядело неучтиво, и можно было полагать, что дело обернется отказом. Но Виолетта с озорной улыбкой стянула свои перчатки и вложила оголенную руку в его ладонь.

Юкке прекрасно умел танцевать: хоть он и не любил это дело, но был отлично научен, и их пара плавно влилась в строй танцующих. Он любезно улыбался девушке, гадая, она это или нет, а та сияла ласковой улыбкой в ответ.

В это самое время Бо, до последнего мечтавшая, что Юкке пригласит ее, окончательно потеряла надежду. Всем кругом было весело в этом потустороннем мире, но не ей.

– Хочешь потанцевать?

Бо оглянулась. Берти, все еще играя свою роль, протягивала ей руку в белой перчатке. Шутка была хорошая, и Бо вполне ее оценила, неловко рассмеявшись. А почему бы и нет? Все равно больше никто не приглашает.

Но потом взгляд вновь устремился к центру залы, где пропали из виду Юкке и та девушка в темно-фиолетовом платье. Бо с упавшим сердцем вспомнила, что уже видела ее, что это его подруга.

– Знаешь, мне совсем не хочется танцевать, – ответила Бо, и Берти качнула головой: мол, твое дело.

– В любом случае, не отказывайся только из-за него. Вдруг тебя пригласит кто-то еще.

На самом деле Бо хорошо танцевала и любила танцы. Но ей и правда совсем не хотелось. Она не знала, что в тот момент Юкке уже нагляделся в большие, сияющие глаза Виолетты и не обнаружил там того, что искал. Не было похоже на то, чтобы она хранила такой же, как у него, секрет. Она была совершенно очарована моментом, и взгляд ее был восхитительно пуст.

Юкке остановился, не дожидаясь окончания танца; Виолетта замерла вслед за ним, испуганная и нерешительная.

«Что-то мне дурно, пожалуй, прогуляюсь. В одиночестве», – равнодушно бросил Юкке ей. «Мне нужно в уборную», – соврала Бо подруге. И оба они направились прочь от своих спутниц: Юкке в сторону холла, а Бо к лестнице. Юкке искал тишины и прохлады, Бо – действительно искала уборную, но лишь потому, что ей очень нужно было посмотреть на свое отражение и удостовериться, что она по-прежнему смешна и нелепа в своем наряде.

У гардероба было пусто. Там Юкке остановился и поглядел в зеркало. Он не пытался сбежать, как, должно быть, подумала его дама, но и к ней возвращаться – тоже не входило в его планы. Просто что-то творилось внутри, в голове, – столько людей кругом, от них исходило слишком много тепла, слишком много… желаний. Они были слишком живыми. И такими хрупкими.