Читать книгу Взгляд Ангела, или По следам жениха - Мирослава Дорофеева - Страница 10

Осень играла багряными красками, увлекая воображением в сказочный мир грез. В Стрежне вековая тайга, подступает к самому городку, наступая на пятки высоких строений. Осень хозяйка, окрасила березки и липки, о полях не забыла и травку сделала жухлой, поливала холодными дождями природу. Небо темно – серыми тучами опустилось к самым вершинам кедрачей. Редкое солнце стремилось разогнать серость, и сырость, и когда это ему удавалось, искрящему свету радовалась вся округа. Выбрав один из погожих деньков, я решила, посетить свою любимую лавочку в глубине парка. Просидев часа два на лавочке, мой нюх уловил запах одеколона «Интерект», смешанного с запахом леса. Я огляделась по сторонам, решила, что вытащила этот запах, из своего сознания вспомнив Олега. Где-то в глубине сознания, у меня хранилось чувство любви, плотно завернутое в бархатный мешочек. Я не позволила себе его разворачивать. Я запрещала себе, даже притрагиваться к бархату, объявив его святыней. Повернув голову вглубь леса, куда убегала уже не аллея, а дорога по парку, я разглядела силуэт мужчины в черном плаще. Он шел медленно от меня вдаль. Я зажмурила глаза, обвиняя себя в наваждении мыслей и галлюцинаций. Преодолев миг слабости, я стала снова всматриваться вдаль, но увидеть силуэт не смогла, его там не было. Меня охватило смутное беспокойство, это был голос интуиции, но его-то я не слушала. Интуицией жила моя подруга Маша, а я, обругав мысленно свое разыгравшееся воображение, быстрым шагом пошла на выход из парка.

В утренние часы шеф вызвал меня в рабочий кабинет в редакции, его вызов меня очень удивил. Ведь последние месяца все ЦУ он давал мне дома на кухне, что меня очень радовало. В его кабинете восседала тетя Галя, скромно сложив руки на пухлые колени.

– Вот прошу Илью Николаевича, командировать тебя со мной на Украину. Отпуск мне положен, а тебе пташка погреться бы на солнышке. Бабье лето на большой земле в разгаре, а здесь, вон, каждый день дожди, – тетя Галя вроде меня уговаривала.

Я посмотрела на шефа вопросительно, он пожал плечами, как-то неопределенно, не верилось мне в сказанные слова. Не понимаю, почему я не верю всему, что говорит тетя Галя, какие-то смутные чувства меня захлестнули, как-то сильно не хотелось ехать на Украину, хотя там я никогда не была. Я не понимала, почему нет восторга, ведь мне представляется редкая возможность посмотреть другое государство. Нет, я не сомневалась в добродетели, с которой относилась ко мне тетя Галя, она искренний и порядочный человечек. Дело в чем-то другом, что происходит в глубине моего сознания, по-другому люди называют это состояние, наверное, «шелест утренней звезды», про который рассказывает Вадим Зеланд в «Трансерфинге реальности». Я уставилась на шефа.

– От чего не съездить, воля твоя решай, – как-то совсем не настаивая проговорил шеф, наверное, сейчас со мной говорил отец, – подумала я.

– Но Надежда хотела, чтобы мы… – как-то не смело, прислушиваясь к интуиции, заговорила я.

– Обойдется, Надежда не маленькая, – почему-то оборвал меня шеф. – Я Ларисе уже дал распоряжение оформить тебе командировку на Украину. – закончил главный, тоном, не терпящим возражения.

– Ну, раз решение есть, что мне еще решать? – Я немного расстроилась, желание шефа сплавить, меня с глаз долой, было явное.

О причинах я не стала гадать, вылет как обычно завтра, любил хозяин не тянуть резину. Забежала домой в 313 дом, меня встретила Надежда с красными глазами от слез. Я решила, что она знает о моей командировке и переживает.

– Надежда, я не могу спорить с шефом, он не дал мне право выбирать, – я утешала и оправдывалась.

– Ну, что ты Ярочка, собирайся в командировку все образумится, – хрипловатым голосом утешала меня Надежда.

У меня мелькнула мысль в голове, что Надежда ответила не в тему и моя командировка вовсе не причем. Но я заставила себя не думать о плохо, погасила на корню искру мнительности. Заставила себя думать, что я им нужна, и они беспокоятся обо мне, в чем позже мне предстояло убедиться.

С тетей Галей мы встретились в 9:00 в аэропорту. Нам предстояла дорога в два дня пути с пересадками. Сначала АН-24 приземлился в Томске. Мы побродили в аэропорту, вникая в расписание и выбирая маршрут. Решили, что нам лучше всего ехать через Москву в Донецк на поезде. Взяли билеты до Москвы, и я помчалась к почте давать Маши телеграмму с номером рейса, я ликовала, предвкушая встречу с подругой. Я радовалась тому, что смогу ее обнять. Думая о встречи с Машей, я перестала анализировать факты последних событий. Я перестала анализировать странности в поведении людей, которые меня окружали, а чуть позже у меня тряслись руки от волнения, но я смогла на сотовом телефоне натыкать ее номер и буквально закричала в телефон, с нетерпением дождавшись, когда она ответила.

– Маша я завтра прилетаю в Москву.

– Тебя что уволили? Неподдельно изумилась подруга, – даже не сделав мне замечание, не кричать в телефон.

– Ой, прости, нет, я проездом на Украину, – я говорила, подпрыгивая на одной ноге.

– Ну, Лавка ты мастер сюрпризов. Жду, встречу, целую, – восторженно отозвалась Маша.

– Алявидерчи, скучаю, люблю. Ой, чуть не забыла, телеграмму я дала с номером рейса, аэропорт Домодедово.

Я не заметила, как мы приземлились в Москве. Тетя Галя умилялась моему настроению. Я парила на крыльях воспоминаний о Маше и любви к ней, понимая, какая разная и богатая «любовь» своей гаммой красок бывает в жизни. Я знала точно одно, любовь – это чувство даровано миру Создателем, как дар небес. Ведь сам

Творец создал мир с чувством любви к свету.

У самых ворот стояла Маша, красивая и неповторимая. В черных брючках, бордовой ветровке нараспашку и высоко поднятым хвостом черных волос. Улыбалась и, сияла огромными глазами, в которых отразился весь мир, покрытый розами любви. Я с размаху кинулась к ней на шею, даже сдвинув ее немного назад. Рядом с ней меркла вся округа, я видела только ее сияющие глаза.

– По – спокойнее северянка, а то вместе будем валяться на асфальте, нас люди не поймут, – рассмеялась Маша, принимая меня в объятия.

– Маша, какая ты умная, красивая, – говорила я, чмокая Машу в щеки и глаза.

– Ты у меня тоже ангелочек, – она оторвала меня от себя на вытянутые руки и чмокнула в макушку.

– Ну, что едим на Киевский там, в ресторане ждем ваш поезд, – деловито скомандовала Маша.

– Ой, Маша я ведь с тетей Галей, – я вдруг вспомнила, что не одна.

Мы оба уставились на хохлушку, которой пришлось подобрать брошенную мной сумку, дотащить две сумки к воротам и смотреть на нас, утирая пот с лица, любоваться нашей бурной встречей.

– Теть Галя простите, – извинилась я. – Знакомьтесь, это моя Маша, – с гордостью произнесла я.

– Ох, какие вы красивые деточки, – хохлушка проговорила, принимая поцелуй в щечки, которым наградили мы её.

Мы, не сговариваясь, чмокнули толстушку, в щеки, и она приняла Машу как родную. Весело проболтав в ресторане до самого поезда. Мы расстались с Машей на перроне, она помахала мне на прощание, сказала: «будешь ехать, назад звони». Я ликовала что, пробыв две, три недели в Донецке снова смогу обнять свою подругу. Поезд медленно тронулся с места, мы заняли свои места в купе. Застучали ритмично колеса, впереди нас ждала Украина.

Красота спасает мир и губит судьбы.

Прошло три дня после тоя в Кизляре. Жених один приехал к родителям Шарафат, как добропорядочный сын с извинениями, по поводу того, что он нарушил традиции и не появился утром на продолжении торжества. По правилам традиции, он должен был оставить невесту, там, где живет на попечение своей родни и вернуться на той, что бы молодая невеста могла освоиться в новой жизни, привыкнуть к окружающей её обстановке.

– Отец, мы приедем к вам в гости, как только Шарафат забеременеет, – склоняя голову в почтении, говорил новоиспеченный зятек.

– Береги девочку сынок, – советовал растроганный отец уважением.

– Я, что вам маленький калым заплатил? – почему-то раздражаясь, произнес зятек.

– Нет, все хорошо, я так по-отцовски волнуюсь, – забормотал отец, понимая, что в каждом доме другой мужчина хозяин.

– Не волнуйтесь, нельзя же вековым традициям плевать в лицо, – зачем-то укоризненно проговорил зять.

– Да сынок наши традиции такие, с ними не поспорить, – успокаивая себя хорошими мыслями о счастливом будущем дочери, отец отдал дань должного традициям.

На этой ноте расстался жених с отцом своей будущей жертвы. Его сознание ликовало, предвкушая азартную игру с жертвой. Он был одержим своей идеей, сценарий, которой писал сам. Не сейчас, не сегодня, начало было положено в далеком детстве, в его искалеченном детстве…

– Все милочка твой рай закончился, впрочем, и жизнь тоже, – проговорил шипящим голосом жених, его красивое лицо исказила гримасы злобы.

Он говорил стоя возле дверей и брякая ключами. Он распахнул двери, в комнату брызнул свет с лестничной площадки. Шарафат вздрогнула, сжалась в комочек. Семь дней, которые она прожила в особняке раем назвать сложно. Она ехала в черной волге и мечтала, что будет вечно счастлива, так как у него нет родни, что она самая счастливая невеста, что ей повезло, она дома одна без свекрови и толпы гостей, что ей ублажать только мужа, но иллюзия развеялась в первый день прибытия в большой особняк мужа. Задать вопрос, почему у них нет брачной ночи, не успела, наверное, он дает мне привыкнуть к нему, к новой жизни, он такой красивый, так думала Шарафат, когда они спускались на нижний этаж особняка, но это были фантазии юного воображения, и они рухнули со звоном металлической двери. Жених пропустил невесту вперёд, грубо подталкивая в полумрак, и захлопнул двери, щелкнул замком. В мрачной комнате подвала Шарафат потеряла счет дням, томилась в неизвестности, ожидая своей участи. Кошмар продолжился сегодня утром. Жених вернулся из родительского дома.

– Иди, приведи в порядок свадебный наряд, – приказ звучал холодным тоном.

Шарафат метнулась в спальню, спешила, не хотела гнева мужа. Из рассказов и традиций все знала, ей нужно подчиняться всем капризам мужа. На ходу стала стягивать с себя одежду, потом поняла, что жених следует по пятам и смотрит взглядом хищника на девственность. Вспоминать о невинности и краснеть нельзя, надо его ублажать. Осталось снять одни штанишки, девичья грудь шестнадцатилетней девочки не нуждалась в нижнем белье, привлекла взгляд зверя. Шарафат заливаясь краской невинности, розой, пылающей на смуглом личике, горели щёчки, оголилась, свадебный наряд привела в порядок и стала медленно его одевать, потому что волнения взяло вверх над желанием угодить. Жених стоял в дверях, наслаждаясь картиной выполнения указания. Приказал, когда невеста закончила возню с платьем…

– Косы расплести, – раздался даже не голос, а скорее всего рык, но слова были понятны.

Образ зверя, невозможно было разместить на красивом лице жениха, но хищник уместился внутри тела, внутри всей личности, выдавая себя жестами и голосом. Руки дрожали, косы с трудом поддались задеревеневшим пальцем. Страх заполз внутрь девичьего сознания, непонимание светилось в глазах, немой вопрос – что происходит? – застыл на припухших девичьих губах.

– Подавай мне обед в зал, – развернулся и ушел.

Жених сидел на стуле с высокой спинкой, доедал вкусный обед. Возле его ног сидела, сжавшись комочком Шарафат, в том же свадебном платье, которым гордилась, когда одевала его, семь дней назад. Семь дней она не мылась, не переодевалась, привела в порядок наряд и последовала за женихом, она страдала в полутемной комнате подвала. Жених тыкал пальцем, во что ни будь на столе, невеста должна была ему подать и смотреть в глаза, такие правила игры установил, если она отводила взгляд, он вытягивал руку, резким движением ударяя ее по лицу или груди.

– В глаза смотри! – следовал окрик, после удара.

Она незамедлительно должна была поднимать голову и смотреть ему в глаза. Если замешкается, жених ее бьет, пока только руками. Когда он доедал обед, она сидела комочком у его ног с задранной головкой, стараясь угодить, заглядывала в глаза ему, как собачонка, к тому же голодная. Он кидал маленькие кусачки еды, если она не могла поймать их ртом и хватала руками, он выбивал еду из рук. Легкая дрожь била все её тело, ведь разум совсем молодой, в шестнадцать лет не принимает кошмара как реальность. Ее огромные глаза на крыльях черных ресниц собрали капельки слезинок. Шторы плотно были занавешены, в комнате стоял полумрак. Закончив с обедом, жених ногой в лакированных ботинках отодвинул невесту.

– Лежать, – команда для собак, но предназначено невесте.

Жених распахнул шкаф, вытащил коробку набитую разно колерными свечами. Расставил их везде, где только ему в голову взбрело. Решил, что пришло время для любовных утех. Подобным образом проявивший себя человек, соответственно и все стальное будет делать совсем не по-человечески. Сейчас страдает девственница, ведь это ее первый опыт в сексе. Принимая, что мир может быть таким извращенным, а люди могут быть животными. Он сидел на краю дивана, раздвинув ноги.

– Ползи сюда, я дам тебе леденец, – хищно прищурившись, сказал жених.

Шарафат и не думала отказываться, она поползла, выпрямляясь из согнутого комочка, после пинка. Подползла, не зная, что делать дальше. Он протянул руку, схватил ее за загривок, больно стягивая волосы в пучок. Он тоном доброго учителя объяснил, что надо делать дальше, помня о том, что она девственница, уточнял тонкости процесса.

– Это мой член, твой леденец, ха-ха, – он громко и весело смеялся, красивым смехом, красивого мужчины, – Что впервые видишь? Посмотри поближе. Можешь трогать, нежно пальчиками гладить. Это яички их надо любить. Поцелуй их, моя девственница, полежи язычком, так как собачка лакает воду, только не спеши медленнее, медленнее. Умничка, старайся.

Он застонал, наслаждаясь ощущениями, что не говори, а плоть хитра, ей нужно прикосновение, даже если извращение ума стремится к экзотике в действиях. Он закончил насиловать ее в рот, залив всю гортань белой жидкостью, постоянно выкрикивал.

– В глаза смотри, – резкий окрик, резал слух.

Он спрятал леденец в штаны, вытерев его ее волосами. Она обессиленная повалилась на пол, надеясь, что все закончилось, что это самое страшное и противное, что происходит в любви, семье, сексе, но это были цветочки, так плоды посыпались тяжелыми ударами на ее хрупкое тельце. Невеста не понимала зачем, за что ее бьет муж. Жених купил ее для того чтобы завести свою машину дури. Он бил невесту, ему важно было, что бы она была в свадебном платье и смотрела в глаза. Невеста страдала, стонала, плакала, но не кричала до одури и ничего не просила, не просила, пощадить её или не бить, с детства зная, что он муж и господин дарован традиций, обычаем, судьбой, в конце концов, или злым роком. Знать, ее судьба такая и она подчинялась судьбе, воле, внушенной с детства. Жениху неважно было ее имя, ему нужна была невеста в свадебном платье, униженная, в глазах со страданием и болью. Он не желал слышать ее слова, он запретил ей их произносить, и если звучало слово, то он бил по губам, по лицу. Губы уже были разбиты в кровь.

– Ты еще не испытывала вкус первого поцелуя. Иди сюда, тебе понравиться, – жених подхватил невесту за загривок черных длинных волос, отрывая от пола, на котором позволил себе пинать ее лакированными ботинками. Уселся на диван, устроил невесту на коленях.

– Смотри в глаза, будем целоваться. Говорят, когда целуются с открытыми глазами, то видят в них Ангела – Любви. Если тебя это утешит, моя невеста, то могу тебе сказать, ты у меня седьмая. Шесть уже порхают в мире ином. Совсем скоро ты отправишься к ним, когда догорят свечи, ты выпустишь последний вздох воздуха. В глаза смотри, – закричал жених, невеста начала моргать, он закричал – в глаза смотри. Мне важно видеть твой взгляд. Я буду жить воспоминанием о твоем взгляде, о твоем взгляде Ангела, полного страданий, выполнив обряд мести, я буду жить воспоминаниями. У меня невест будет десять, остались еще три. Я так хочу, – он засмеялся.

Она ему простила грубость, глядя в красивое лицо. Избитое тело боли не чувствовало, униженное сознание не понимало слов, боль в теле и шум в голове мешали осознать близость смерти. Она поняла одно, догорят свечи и все кончиться, мучения закончатся. Жених целовал ее припухшие губы. В нем вспыхнули искры похоти, превратившись в похотливое животное, стал раздирать свадебный наряд, не щадя нежное тело, на котором оставались царапины. Он издавал рычание, перемешанное с мычанием, подчеркивая животное начало в каждом существе. Он насиловал шестнадцатилетнюю невесту, истекающую слезами девственности и кровью невинности. В один из моментов оргазма, когда он, поставив ее на колени, орудовал сзади, его руки ухватили ее за глаза и пальцы в миг его оргазма провалились в глазницы. Душераздирающий крик невесты, был коротким, потому что, оторвав пальцы от пустых глазниц, он перехватился за тоненькую шейку, с хрустом сломав шейные позвонки, отпустил обмякшее тело, которое с его «леденца» скользнуло на диван, а он его побрызгал остатками спермы с конца упавшего достоинства.

Довольно потянулся, как человек сдвинувший гору с места, осознавая окончен бал, погасли свечи, но у жениха было все наоборот, погасшие свечи знак окончания бала, точнее, знак исполнившегося возмездия. Смерть невесты, не что иное, как символ мести, так спланировал для себя жених и привел в исполнение свой жуткий план. Но смерть невесты еще не конец действий.

Жених приступил к последнему акту в этой трагедии. Он медленно разделся до наготы. Отправился в ванну смывать следы крови, тщательно шоркая ногти мочалкой, избавляясь от кожи невесты, что застряла, когда он рвал ее платье и тело. Мизансцена трагедии была в зале, жениху больше туда не нужно. Он прошел в спальню вытащил свои вещи, в которых приехал в первый раз с чемоданчиком в руке и разговаривал с таксистом, который довез его к той тихонькой бабульке. Перед женихом лежал чемоданчик с двойным дном, он вытащил паспорт, положил его во внутренний карман черного плаща. Это все, что он возьмет с собой, даже чемодан, свидетельство преступления ему не нужен, он заметает следы. Два дня назад он возвращался от отца невесты, заехал на вокзал, приглядел себе жертву, выбирал парня примерно его роста и телосложение. Подошел, предложил заработать, показал красивую визитку, посадил в машину, привез в гараж, оглушил резким ударом. Затащил в смежную комнату со спальней и добил парня сильным ударом в область сердца. На случай страховки одел на голову целлофановый пакет. Труп будет играть роль жениха, потом. Приготовившись на выход, жених зашел в смежную комнату, сдернул пакет с головы, тело уже покрылось трупными пятнами. Но жениха это не волновало, он взял две канистры с бензином и принялся обливать им смежную комнату, где лежал труп и зал, где лежала невеста. Решив, что бензина достаточно, он кинул спичку в зал и быстро захлопнул двери. Быстрым шагом прошел к дверям смежной комнаты и повторил прием со спичкой, из дома выскочил бегом, в ночной прохладе добежал до гаража. Машина была взята на прокат в Душанбе на его паспорт, который сейчас лежал во внутреннем кармане плаща, поэтому он смело двинулся вперед, уносясь из кишлака, точнее с его окраины, где вдали расположился коттедж, который сгорит дотла. В любом случае потушить его не успеют, жених замел за собой следы, не то что веником, а взмахом идейной головы. Даже имитировал своею смерть.

Необъятные просторы.

На вокзале города Донецка нас встретили родственники тети Гали. Все пухлые, полные, воздушные, все говорящие на украинском языке улыбчивые люди, с широко распахнутой душой. Внимательно прислушиваясь к говору, я начала понимать их речь уже сидя за праздничным столом. Мы остановились не в самом Донецке, а в пятнадцати километрах от него, в нарядной уютной деревне, точнее хуторе. У всех домов было в пользование много земли, то есть были большие огороды. Почти у каждого дома на затворках стояли огромные скирды сена. Хутор жил на своем молоке и мясе. Трудолюбие – это характерная черта украинского народа. Они живут девизом: – «кто работает, тот вкусно кушает».

Гостеприимное радушие украинского народа располагало к нынешнему застолью, которое затянулось до утра. С таким размахом нас встречали, что даже тетя Галя восхищалась, не ожидала. Мне очень понравились их яркие красные юбки с оборочкой, белые фартуки – передники, перехватившие толстые животики и блузки из шелка с пышными рукавами. Красивая вышивка украшала все наряды. Меня познакомили с Ульянкой, племянницей тети Гали, она была почти моей ровесницей, поэтому мы подружились, к тому же любознательной и общительной, девушке легко найти общий язык с любым букой. Но я букой не была, сама изъявила желание дружить с Ульяной. В самый разгар веселья Ульяна мне предложила переодеться в национальный костюм, заявив, что в ее гардеробе вещей наберется для двоих. Мы с весельем молодости бросились в хату переодеваться. И уже через полчаса стояли на крыльце две украинские красавицы с венками из искусственных цветочков и длинными атласными лентами, свисающими от венков с головы по всей спине рассыпавшими цветную гамму. Тетя Галя захлопала в ладоши, видя то, как меня радушно приняли. Ведь по-другому и не могло быть, они все любили, северную тетю за ее регулярные посылки с кедровым орехом, и за душу добрейшего человека, ведь не одного земляка она устроила на Севере подзаработать.

Мы уже неделю как гуляли на Украинской земле. Я много кушала молочных продуктов, особенно мне понравилось национальное блюдо «вареники Украинские», я макала их то в масло сливочное топленное, то в сметану и кушала, с огромным удовольствием не стеснялась, что сметана, течет по подбородку. Даже тетя Галя заметила, что мои щечки округлились. Я вздыхала по поводу увеличения моей талии и сетовала, как же я такая толстая найду жениха, тетя Галя смеялась.

– Вот найдется жених, он полюбит тебя, за любые необъятные размеры, в тебе же душа Ангела живет, – она ласково гладила меня по кудрявой голове.

– А, где жених? – задавала я наболевший вопрос, и дула губки.

– Ну, леший его знает, видимо еще не судьба вашей встречи, – успокаивала меня тетушка. Так что ешь себе в удовольствие, не оговаривай аппетит, – пожурила меня тетя Галя.

Я улыбалась и кушала, уж очень мне нравились вареники, и запивала молочком. Я поняла, почему все украинки «кровь с молоком», как говорят в народе. Они не могут быть другими, ведь их жизнь спокойна и сытна, в помощь им трудолюбие.

Небольшая роща разместилась в сотне метров от хутора. Деревья были золотом одеты, листва еще не успела упасть шикарным ковром на землю. Права была тетя Галя еще в Стрежне, говоря о том, что на Украине бабье лето в разгаре. Я радовалась паутинкам, что летали по лесочку, и слушала щебетание птиц. Мне очень нравилась природа, по своей сути, я была романтик. Ульяна позвала меня в гости к тетке, сестра матери с четырьмя детьми жила в соседнем хуторе.

– Мою тётю зовут Лина, она похоронила мужа давно, когда Елене было девять лет, а полтора месяца назад Еленка вышла замуж, только жить уехала на окраину Донецка в большой коттедж. Это хорошо, муж богатый и очень красивый, я его видела, только в гости к Елене ехать далеко, но тетя Лина вчера собиралась съездить, наверное, уже вернулась, расскажет, как там Еленка, – рассказывала Ульяна, когда мы, опираясь на велосипеды, шли через поле к лесочку. – Тропинка приведет на хутор.

– А фотографии есть свадебные, покажешь? – спросила я, мне как профессиональному фотографу всегда интересно посмотреть на чужие работы.

– Да конечно посмотрим, тетя Лина цельный альбом собрала. Нас дядя Леша фотографировал. Да еще с ателье приглашали фотографа, – отозвалась Ульяна.

В соседнем хуторе, в который мы добирались на велосипедах, было домов пятнадцать. Люди жили дружно, выращивали скотину и засаживали огромные огороды картошкой и разными овощами. Мы побросали велосипеды и кинулись к ставку. Ставком на Украине называли ключ, с которого била вода на поверхность земли из подземелья. Местные обустраивали свои ставки, вырывали яму глубже, выкладывали подступ гладкими булыжниками. Вода стояла в ставках чистая, свежая, хрустальная, сверкала, искрилась, как горный идеал.

– Какая вкусная водица, – я присела на одно колено, загребая горстями воду, подносила к губам. – Попей Ульянка, – предложила я, и брызнула с пальцев на Ульянку остатки водички.

– Водица здесь действительно изумительная, ведь Украина – это Карпаты, – отозвалась Ульянка и повторила мой маневр с питьем воды и брызнула в меня не остатками воды с пальцев, а зачерпнула всей пригоршней и окатила меня, хрустальной водой.

Я не рассердилась ее поведению, мне понравилось её игривое настроение. Мы засиделись возле ставка на аккуратной лавочке, вырубленной из большого бревна. В таких ставках, чуть ниже по течению еще и белье приходили полоскать хуторяне, и воду для скота набирали в емкости, стоявшие во дворах, черпая воду ниже по течению из ставка. Вода пробила себе русло, как ей вздумается, и напоминала полноводный ручей.

– Здравствуйте душеньки! – с нами здоровалась молодуха с коромыслом.

– Здравствуйте Ирина, – голос Ульянкин звучал уважительно.

Я заметила Ирина старше Ульяны лет на 8—10, и кивнула, отвечая на пожелание здоровья.

– Ульяна, ты увиделась уже с теткой? – задумчиво продолжила беседу Иришка.

– Нет, мы недавно прибыли и вот задержались у ставка, – отозвалась Ульяна.

– Ох, не хотелось мне быть первым вестником горя, – посетовала Ирина.

– Что-то случилось с тетей Линой? – Ульяна заторопилась.

Ульяна вскочила с лавки, сделала шаг на встречу Иринки, и мне показалось, что она споткнулась на ровном месте, присела ойкнув. Я вскочила, ухватила ее за локоть.

– Так не тяните, говорите же, раз весть принесли, – почему-то я разозлилась.

– Так я ведь и говорю. К дочке она вчера поехала к Еленки. Вернулась вся не в себе, расстроенная. Умерла Еленка, – бормотала Иринка.

– Делать надо что-то, – Ульяна расстроенно округлила глаза.

– Давай сначала доберемся в дом твоей тетки, – предложила я, и тянула Ульянку за локоть, она поднялась. – С тобой все в порядке?

– Да вроде, пошли, – как-то неловко отозвалась Ульяна.

Мы пошли в хутор, а в спину нам смотрела Ирина. В сарае привалившись спиной к стене, сидела тетя Лина, горе она уже видимо выплакала, но говорить с нами вразумительно не могла. Уж очень она любила свою старшую дочь Еленку, уж очень радовалась, что ей встретился такой красивый жених.

Под венец со смертью.

Еленка в тот день поздно возвращалась с сенокоса. Присела под березку, воздух чистый, конец августа, мечтается легко и не принужденно, а лет ей исполнилось шестнадцать этим летом. Как вдруг рядом подсел мужчина, красивый как вся природа Украины. В его рыжеватых кудрях играло солнце, собранное со всех лугов. В его глазах сверкали все ставки и чистотой, и светом.

– Привет! – и голос бархатный, заворожил девичье сердце.

До поздней ночи проболтали. Еленка появилась на пороге хаты, и мать хотела ругать загулявшую дочь, но взглянула в лицо, увидела блеск любви в глазах.

– Ох, влюбилась душенька, – хлопнула по толстым бедрам и присела. – Кто он? – спросила озадаченная мать.

– «Бог» из города, хочет с тобой знакомиться, – мечтательно сообщила влюбленная.

– Так сразу? – удивилась мать.

– Мама, а что разве не бывает любви с первого взгляда? Я смотри какая красавица, – Еленка завертелась по комнате.

– В кино доченька, – отозвалась мать, а сердце екнуло, ей подумалось, что дочь она видит в последний раз, интуиция матери проснулась и закричала во всю мочь, предупреждая не отдавать дочь – любимочку, чужаку.

– А со мной случилось кино, – Еленка рассмеялась.

Наступило завтра, пришел жених в дом матери и ахнули все. Затмил он своей красотой и мать, и двух младших сестренок тринадцати и четырнадцати лет, и бдительность усыпил.

– Хорошо, бери Еленку в жены. Засылай сватов, – безвольно мямлила мамаша, с усыпленной бдительностью.

– А, нет у меня ни сватов, ни родни, только друг. Большой дом под Донецком, да вот машина. Устроился я сам в жизни. Есть хорошая работа, за границу езжу, так вот скромненько живу. Нужны мне наследники, – пел правдоподобно жених, лучше соловья.

Красота сделает правдоподобной любую ложь, что и было в случае с женихом. Он, не напрягаясь, своей красотой располагал к себе любую публику, заставлял верить всему, что он говорил.

– Поехали ко мне в хоромы. Поглядите все, и обговорим на счет свадьбы, – пригласил новоявленный жених.

Все поехали и сестренки собирались очень быстро. Ох, и радость сияла в глазах у всех, а Еленка от гордости пылала алыми щеками. Жених на нее смотрел прямо, чисто, откровенно, одними губами посылал по целуйчики. Тетя Лина посмотрела хоромы, ходили в Донецке в ресторан. Душа ликовала, какой богатый, красивый, душевный дарован Еленке судьбой жених. Свадьбу гуляли всем хутором и всей родней Еленки из ближайших селений. Никто не обратил внимания, что жених на свадьбе без родни, что в мире есть одинокие странники, никого не волновало. Может ли врать такой красавец, да конечно нет? Отгуляв три дня. Молодых проводили до машины.

– Мама, Эдик просил, сообщить тебе по-женски, кое-что, – склоняясь к уху матери, сказала Еленка.

– Что-то серьезное? – счастливо улыбаясь, отозвалась мать, гордая за дочь, что ей достался такой красивый жених.

– Ну, конечно серьезно, не беспокой нас мама ровно месяц, он у нас медовый, – в голосе Еленке звучала романтичность.

– Медовый месяц, – мать округлила глаза, потом вспомнила, что так бывает. – Ах да, конечно же, а ладно, сами потом приедете. Машина-то вон у вас имеется, – не уловив не чего странного в просьбе и напомнив о машине, тетя Лина загрустила.

– Эдик, мы сами приедем через месяц, ладно? – и уже обратилась к матери. – Мам, не грусти приедем, вон Эдик кивает и рукой нам машет.

Ну, все, сцена расставания прошла, мать и сестрички поверили в искренность жениха. Облобызали Еленку, захлопнули дверку в машине. И унесли ее крылья судьбы, точнее, колеса машины, увезли на плаху, точнее на смерть от рук жениха. Но кто об этом узнает? Через месяц молодые в хутор не приехали. Выждав две недели, тетя Лина сама двинулась в хоромы, когда приехала к большому дому, пологая увидеть дочь с зятем, встретила там солидную семью, и ничего не понимая, где дочь с зятем, собрав все силы воли в кулак, принялась за расспросы. Тогда выяснила правду, поняла, что жених аферист. Оказалось, что хоромы были сданы риэлтерской фирмой, на один месяц, за хорошую плату в пользование Казанову Эдику Викторовичу, родом из Латвии. Срок аренды закончился десятого сентября, то есть тогда, когда Эдик привозил их в хоромы, оставалось совсем мало времени, поэтому он спешил со свадьбой. Лина хотела сначала, чтобы свадьба была в конце сентября, но молодые уговорили, уступила. И зря как выяснилось, настояла бы на своем, дочку бы спасла от смерти. Пошла в милицию, рассказала о случившемся. Подала в розыск Еленку, молодой сыскарь, посочувствовал горю матери, предложил обзвонить морги.

– А, что может и быть такое, уже все готовенько, – что имел, ввиду сыскарь, не важно, но тетя Лина кивнула, и они принялись обзванивать.

В одном из моргов им сказали, что дня три назад пастухи в горах нашли два тела и просят приехать на опознание. Вот все и тайный смысл «готовенько» раскрыт, подумала тетя Лина, приехала в морг, с этим же сыскарем, опознала два трупа, и доченьку, любимую узнала и зятька вроде как опознала. Опознала сегодня утром, договорилась обо всем точнее, что заберет два трупа и похоронит дочку с зятем в одной оградке рядышком и памятник один поставит на двоих и фото прилепит свадебное.

Человеку помогает то, во что он верит

– Галенко, успокойся, все мы поняли. Хватит рыдать, сарай затопишь слезами, – я говорю ласково, пытаюсь этими словами успокоить Галинку, сестренку Еленки рассказавшую нам все слово в слово, что рассказала ей мать о том, как нашлась Еленка, – тетя Лина горем делу не поможешь. Давай готовиться к похоронам. Я все сфотографирую, когда привезут тела? – подсаживаюсь к тете Лине, говорю спокойно, но меня начинает задевать за живое чужое горе.

– Завтра в 8:00 утра привезут, на автобусе от морга, милиция выделила, – тупо глядя в пространство, говорит тетя Лина.

– Понятно, – отозвалась я, – Ульянка, что кол проглотила? Беги за тетей Галей, скажи труповоз приедет утром, пусть дует сюда, надо заказать венки и полотенца. Свечки пусть не забудут.

– А гробы? – Ульянка вышла из стопора, начала соображать.

– Ни надо, они обмыты, одеты и в гробах. Гробы заколочены, тела изуродованы. Смертушка их была жуткой, – бесцветный голос тети Лины звучал приглушенно.

Мы с Ульяной переглянулись, я толкнула ее в бок, что, мол, стоишь? Она меня правильно поняла, развернулась и кинулась бегом выполнять поручение, прочь из сарая. Я едва успела ей крикнуть в спину.

– Фотоаппарат накажи тети Гали, чтобы обязательно взяла в моей зеленой сумке.

Ульяна обернулась за три часа. В хуторок прибыли все, точнее много родни из хутора, где жила Ульяна. Все засуетились, суетой траурной, степенной. Люди вообще очень интересные существа, могут создавать любое настроение. К вечеру уже привезли штук пятнадцать венков. Освободили горницу, выстроили табуретки под гробы. Народ ушел на кладбище ямы копать. Ну, все ладилось, я даже не заметила под чьим руководством. Меня терзало, что-то смутное, предчувствие какое-то комком стояло в горле. Я проявила какое-то не мыслимое любопытство. Вспомнила о свадебном альбоме, в суете, разглядывать фотки некогда было, я зачем-то вытащила штук пять фотографий и спрятала в карман, понимая, что так нельзя поступать. Но пересилить себя и вернуть фотки на место, я не смогла, не смогла объяснить себе, зачем они мне.

На следующий день все с печалью в душе и скорбью на лицах, с самого утра толклись возле ограды, ожидая катафалка. Он прибыл с задержкой на полчаса. Два гроба установили в одной горнице. Процесс прощания с закрытыми гробами сопровождался слезами близкой родни, и дальней, впрочем, тоже. Народ перешептывался, задавались вопросы типа:

– А, что жениха родня не хоронит?

– А почему гробы заколочены, что уж так сильно покалечены? Что не взглянуть, не проститься?

– А что за трагедия случилось?

– А, где их обнаружили?

– Что молодые делали в горах?

– Зачем их в горы понесло?

И все вопросы были в таком духе, ко всему приплетали милицию и власти, куда они смотрят, если твориться беспредел. Меня саму одолевало любопытство, но ответы на многие вопросы могла дать только тетя Лина, а она была вся в похоронах. Разрывала душу всей округи своим рыданием и причитанием. Кто мог так поступить с ее детками, уже зятя красавчика не отделяла от дочери. Горе великое никогда не может оценить масштабов трагедии. Поэтому в душе моей творилось что-то не понятное, шаткое, расплывчатое. Я всегда отличалась логическим складом ума, а в этом случае «свадьбы и похорон» не могла уловить последовательности, что-то мешало, наверное, отсутствие информации. Самое смешное в том, что я себя не понимала, зачем мне это нужно, зачем я вникаю в тонкости чужого горя?

Фотографировала похороны везде: и в хате, и во дворе, и возле двора, и по дороге на кладбище, и на кладбище, мой профессионализм взял вверх, и я не стеснялась в выборе позиции для будущих кадров. На кладбище я снимала все со всех мыслимых и не мыслимых позиций. Вот и всё, все бросили по последней горсти земли в яму и заработали лопатами копальщики. Отошла толпа в сторонку, ожидая конца работы и скрипа лопат о породу, что попадалась в земле, рвал звук горя на мелкие клочья душу. Я сама прониклась чужими клочками горя и не понимала почему «клочки горя» так липнут к моему сознанию, я ведь переживала душой.

Стряхивая с себя оцепенение, я поняла, что смотрю вглубь кладбища. Дорога уводит в лес, только потому, что это окраина хутора. Мне видеться силуэт мужчины в черном длинном плаще, и кажется, что я слышу, как полы его плаща хлопаются о ноги при широком шаге. Я уверенная в наваждении зажмурилась. Мое сознание выдало информацию, что я видела уже подобное где-то и когда-то. Мое сознание сформулировало четкий вопрос.

– Яра, тебя преследует призрак, это силуэт мужчины в черном плаще?

– Знаешь, что милое сознание, а может еще и «итеректом» пахнет на кладбище? – проговорила я вслух.

– Пахло Ярочка, пахло. Только ты в это время стояла спиной к тому месту, где стоял обладатель дорогого запаха.

Вот так выяснив отношения со своим сознанием, я бросилась к памятнику, который был в двадцати шагах от места, где соорудили свежие могилки. К памятнику, меня первый раз принесло желание сфотографировать ритуал с высоты, что я и сделала, взгромоздившись на бюст усопшего в параллельном ряду. Я почувствовала запах «Интеректа», но приняв его за наваждение, почему-то побоялась оглянуться назад, когда впереди толпа народа рассеялась, я вернулась в исходную и щелкнула памятник, на котором еще минуту назад гнездилась. И второй раз я смело пришла к памятнику, ничего не боясь, я обошла памятник, и принялась ползать по траве, внимательно разглядывая все травинки, камушки и прочее. Выяснила, что совсем недавно здесь кто-то переминался с ноги на ногу или топтался. Надломленная травинка еще была свежей, и засохнуть не успела, а я следопыт «фиговый», лезу не в свое дело, по-видимому. Еще я обнаружила окурок от сигарет марки «Вест», его щелчком, видимо, отшвырнул мой «стояльщик» за памятник. Хотя, надо выяснить, может быть, кто-то из присутствующих на похоронах курит «Вест»? Впрочем, это была глупая формальность, кроме меня сигареты марки «Вест» ни курил, никто, находясь на территории Украины вторую неделю, я это успела приметить. «Вест» – это дорогое удовольствие для жителей хуторов. Но я-то точно знала, что здесь я не курила и вообще, я курила «Вест», но очень мало две, три сигареты в день. Поэтому окурок не мой и потом он был прикушен. «Опочки, я могу смело напрашиваться в коллеги к Шерлоку Холмсу», – подсказало мне моё сознание.

У меня в голове зароился улей, кто здесь стоял? Зачем? Почему плащ мерещится в дали и запах «Интеректа», кажется, преследует мня. Я решила, что медленно схожу с ума, надо срочно что-то делать. Иначе прощай светлый ум и здравствуй «Маргарита» из произведения Булгакова, никто не видит то, что вижу я, никто не разговаривает сам с собой. Я перебирала ума лишенных или мистических героев в сознании и доказывала своему разуму, что я в порядке. Я была уверена, что в дурдоме, все женщины «Маргариты» без крема «Азазеллы», и все непременно попадают на бал, выступая в роли его королевы и все прислуживают призраки.

Кое-как, сориентировавшись в пространстве, выгнав пчел из улья, то есть, все не отвеченные вопросы засунула глубже в сознание, я пришла в хуторок, но еще посидев неопределенное время на лавочке у ставка. Мы загостились на сердечной Украинушке, и вместо двух недель пробыли там три, фотографии я отдавала на печать в фотоателье с моих кассет, а проявленные негативы, зачем-то забрала с собой. Но и для тети Гали выбрала штук десять фотографий, но почему-то ей не отдала, а бросила на дно своей сумки вместе с теми пятью снимками, где была запечатлена свадьба Еленки.

Нас встречали сердечно и провожали радушно. Дядя Леша ездил в Донецк за билетами для нас сам, потом нас увозил к отправлению поезда нагруженных подарками. У меня самым ярким подарком, ручной работы, была запаска – это подобие фартука, только без лямок одевается через голову в зад короче, а вперед длиннее. Вышивка отличается яркостью и разнообразием узоров. Моя запаска еще и бисером была вышита, еще и Ульянкин подарок.

– Яра я хочу подарить тебе эту запаску. На юбку ее одевай, мне ее бабушка вышивала на приданное, а я передумала выходить замуж. Хочу тебе ее подарить, – грустно сказала Ульяна.

– Спасибо, Ульян, за подарок, но помни одно, в жизни каждому своя дорога, в жизни у каждого своя судьба. Ты непременно будешь счастлива, Еленка своей невинностью купила у творца вам всем, невестам, счастье в браке, – я говорила то, во что сама верила свято, и хотела, чтобы мне поверила Ульяна. Я не знаю, почему я так сказала, я просто верила, что человеку помогает то, во что он верит.

– Спасибо Ярослава, я верю тебе, – поблагодарила Ульяна.

Простившись на перроне с Украиной и родней тети Гали, я почему-то ясно поняла, что больше никогда, ни увижу этих людей. Молчавшую тетю Галю мне развлекать не нужно было, она тихонько сидела в уголочке, возле окошечка и вдыхала. Я сознательно решила не мешать ей, и мысленно готовилась к встрече с Машей, ведь еще с вокзала я дала телеграмму, сообщая о своем приезде в Москву.