Читать книгу Всё начинается с женщины - Мирраслава Тихоновская - Страница 5

То, чего так боялся Виталий Николаевич, неизбежное событие в жизни каждого человека, приближаясь с ужасающей неотвратимостью, застало его врасплох. Ранним утром его разбудил телефонный звонок. Ещё не сняв трубку, он уже заранее знал, что услышит. И всё же когда больничная сестра сообщила о смерти матери, он не мог поверить в это. Нет, нет! Этого не может быть! – повторял он, понимая, что своим отрицанием не может вернуть её.

– Мама, мамочка, родная моя, как же я теперь без тебя буду один!

Рядом никого не было, и он мог, не сдерживаясь, предаться своему горю. Он положил трубку, опустился на стул рядом с письменным столом и, уткнувшись головой в ладони, заплакал, с тем же отчаянием с каким плакал в детстве, когда мама вынуждена была оставлять его по самой крайней необходимости.

Его привязанность к матери была необыкновенной. Все дети, вырастая, со временем перестают чувствовать эту связь. Но с ним этого не случилось, его привязанность не ослабла с годами. Как будто с рождения он был соединён с ней невидимой нитью. Он был хорошим, заботливым сыном. И даже когда престарелая мать слегла, и ему пришлось ухаживать за ней самому, он молил бога, чтоб она только жила. Спасением для него стал приезд младшей, тоже не молодой материной сестры.

А теперь он остался в одиночестве.

Он вспоминал, как хорошо ему было рядом с матерью. Жизнь, пугающая своей непредсказуемостью, возле матери казалась безмятежной. Что бы он ни натворил, она никогда не наказывала, а разве что только журила за его детские шалости и подростковую грубость. Осмысленно родив во «взрослом возрасте» для себя ребятёнка без мужа, она любила своего ангелочка больше жизни, надышаться им не могла. У неё сердце кровью обливалось от плача родного чада. Она хватала его на руки, и нежно утешая, говорила: «Не плачь, я с тобой». Ради ребёнка она ушла с хорошей работы и устроилась в садик, лишь бы всегда быть при нём. Что и говорить, он стал для матери центром вселенной. Все надежды, все несбывшиеся мечты она возлагала на сыночка, поэтому для него предназначалось только самое лучшее.

Имя выбирали всей семьёй. Из предложенных, тех, что, по общему мнению, покрасивши: Эдик, Пашка и Генька, – матери не понравилось ни одно. Сказала, он – моя жизнь, моё счастье, будет Виталиком. Отчество дали по дедушке – Николаевич.

Картины детства всплывали из памяти, и сердце ныло от этих сладостных воспоминаний. Виталий Николаевич перебирал отдельные эпизоды разных лет, пока не докопался до самых ранних воспоминаний, когда его, маленького, мать привезла в деревню, где жила вся её родня.

– Радость-то какая! Иди ко мне, кровиночка моя! – протянула к нему руки бабушка. – Виталик отвернулся, ухватившись за шею матери.

Прошло несколько дней. Мать вызвали на похороны, в соседней деревне умерла её подруга детства.

– Ой, мама, что делать, ума не приложу. Как ехать с ребёнком на руках?

– Ну куда ж ты его потащишь, оставляй здесь.

– Сама видишь, какой он у меня, ни на минуту не отпускает, чуть что – в рёв. Замучил меня.

– Оставляй, оставляй, чай не первый, семерых вас вырастила, как-нибудь с дедом справимся.

И мать, уложив ребёнка спать, уехала, на ночь глядя.

Виталик проснулся среди ночи и, не обнаружив рядом с собой мамы, заплакал. Бабушка подхватилась, пытаясь успокоить его. Но он стал реветь ещё сильнее. Прибежали две тётки – материны невестки.

– Кто у нас такой хороший мальчик? А что у меня есть, дать тебе конфетку? – Все старания успокоить малыша имели обратное действие, он заходился от крика.

– Мама-а-а! Ааа! Мама! – вопил он изо всех сил, для убедительности всё больше и больше повышая громкость.

– Иди ко мне на ручки, капелька моя, – уговаривала его одна тётя.

– Что ж ты орёшь, как оглашенный? – раздражённо сказала другая. – Нет мочи больше терпеть, так бы и придушила его! – Она решительно схватила подушку, и потрясла ею перед мальцом. Малой, глядя на неё круглыми глазами, замолчал. Решив, что нашла к ребёнку подход, она положила подушку в сторону, а он глубоко вдохнул и заорал с ещё большей силой.

В доме напротив зажегся свет.

– Ты смотри, чё деется, а! Всю округу перебудил. – Надо б его покрестить, – сказал дед.

– Так он крещёный, – ответила бабушка.

– Надо чё-то делать, а то он всех соседей на ноги поставит.

– Запрягай, дед, кобылу, повезём его к матери, или привези её нам сюда, – сказала бабушка, не видя другого выхода.

– Ну куда его везти – ночь на дворе. Утром к маме поедем, – пытался возражать дед, но его не было слышно.

– Иди! Иди скорей, Николай, запрягай Гарду, – приказала бабушка и, обернувшись к внучку: – Всё, всё, не ори, горлопан. Поедешь к маме? На лошадке поедем? Во орёт, труба иерихонская. С таким голосиной прямая дорога в Большой театр.

– Далеко пойдёт, будущий Шаляпин, – согласился дед.

Бабка оказалась вещуньей: в школьном хоре Виталик был солистом. Училка по пению просила: «Да не кричи ты так, штукатурка отвалится». В армии был запевалой и, получив направление, стал студентом консерватории. А тут и перестройка подоспела, открыла возможности. Но ни входного билета, ни лохматой лапы у него не нашлось, поэтому он устроился в отдел культуры на копеечную должность массовиком-затейником «два притопа три прихлопа». Для денег играл на свадьбах, для души пел в церковном хоре, любил литературу, писал неплохие стихи.

Так пролетела пара десятков лет. За эти годы Виталий Николаевич пережил множество романов и непродолжительный брак, в котором родился сын. Женился он совсем зелёным. Пришёл из армии, влюбился в первую встречную, она сразу и забеременела. Делать нечего, он, как порядочный человек, должен был идти в загс.

Семья стала большим испытанием для всех. Две женщины – мать и жена видели в нём свою собственность. Перед ним постоянно стоял вопрос выбора: на чьей он стороне, кто ему больше дорог, родная мама или законная половина. От упрёков, сыпавшихся с обеих сторон, Виталий чувствовал себя как между молотом и наковальней. Вскоре жена не выдержала, ушла и забрала с собою сына, бросив напоследок упрёк: «Я думала быть за му́жем – это быть за каменной стеной. А ты – ничтожество, ноль без палочки. Так и будешь всю жизнь держаться за материну юбку, маменькин сынок!»

– В этом ты абсолютно права, никто не будет бескорыстно любить и заботиться обо мне так, как родная мама. И ты зря надеялась, что ради тебя я забуду мать.

Но приобретённый семейный опыт не изменил Виталия Николаевича, сохранившаяся с детства привязанность к матери нисколько не ослабла.

Похороны прошли как в тумане. Он вернулся в пустую квартиру, каким-то шестым чувством ощущая образовавшийся провал. Не раздеваясь, лёг на диван, отвернувшись к стене. Время как будто остановилось. Нет возврата в прошлое, но и будущего нет. Он остался один. Внезапно он почувствовал нежное прикосновение, кто-то невидимый обнял его. Он поднял голову и открыл глаза. Яркий свет, возникший из ниоткуда, озарил комнату. Виталий Николаевич увидел, как упавший на ладони луч покрыл их позолотой. Скользя по поверхностям стола, стен и потолка он превращал в настоящее золото всё, что попадалось на его пути. Так продолжалось с минуту. Виталий Николаевич ошарашено наблюдал за этим чудом, пытаясь объяснить происходящее сном наяву. Сердце наполнилось радостью. Это Небесное утешение было ответом на его слёзы и молитвы. Растворились нити, связывавшие его всю жизнь. Он ощутил освобождение, как новорождённый, стал дышать самостоятельно. Пришло полное освобождение.

Ему захотелось на улицу. Он вышел во двор. Лёгкий морозец наполнял воздух свежестью. Шёл снег. Медленно опускаясь, снежинки искрились в солнечном свете. Дойдя до железнодорожной станции, что была неподалёку, решил купить билет и, сев в электричку поехал в известный дом отдыха творческой интеллигенции, где частенько бывал. Там взял одноместный номер, ополоснулся под душем и спустился в ресторан.

Народу в зале было немного. Виталий Николаевич уверенно поднялся на подиум, играющий роль эстрады, перекинулся парой слов с ди-джеем, взял микрофон, и под льющуюся из динамиков музыку запел своим бархатным, как сладкое густое вино баритоном.

На манящие звуки в ресторан стал подтягиваться народ. Среди прочих Виталий Николаевич увидел приятную дамочку бальзаковского возраста с яркими, молодыми глазами, чем-то напомнившую образ Карениной. У Толстого Анна была женщиной дородной, эта тоже была мяконькой и ладной, вполне в его вкусе.

Не сводя глаз с незнакомки, вкладывая в каждое слово чувство, переходящее в жгучую страсть, цепляя за самые тонкие струны женской души, он пел исключительно для неё. «А без тебя… А для тебя… Только ты. Таммм, таммм где тебя нет, тамм, тамм летом идёт снег… В моей судьбе есть только ты… С тобою повстречались мы, родная женщина моя… То ли на радость, то ли, на беду. Ты знай, что я одну тебя люблю!»

Публика не могла не заметить, как прямо у них на глазах человек сгорает от страсти; хватается то за сердце, то за голову, протягивает руки в сторону одиноко сидящей дамы. «Не, ну мужик реально сходит по ней с ума». Посетители стали оборачиваться, чтобы разглядеть его пассию. «Он ведёт себя так, как будто кроме них рядом никого нет, а эта мадам делает вид, что не знает его, скромно прикрывает лицо ладонью, лишь изредка бросая взгляд на сцену».

В атмосфере, наполненной романтикой романса, невозможно было усидеть на месте. Публике, раскочегаренной жаром страстей и одурманенной алкогольными парами, захотелось танцевать. Врубили музон. Зал пришёл в движение. Мужчины торопились, женщин, как ни странно, здесь было мало, и они были нарасхват. Одиночки рассыпались по танцполу, кто-то переминался с ноги на ногу, топчась на одном месте, кто-то отплясывал, дрыгая ногами. Но к одинокой дамочке никто не решался подойти. Виталий Николаевич пригласил на танец свою визави.

– Я часто бываю здесь, но раньше никогда вас не видел.

– А я здесь впервые. Сказать по правде, сбежала, просто сбежала от своих проблем. Всё надоело, огорчения дома, неприятности на работе… Захотелось отвлечься от всего. Да ладно, всё это ерунда. Не хочется распространяться в такой прекрасный вечер.

– Мне можно ничего не рассказывать, я всё понимаю с полуслова, – сказал он, подумав, а что тут особенно понимать: разведёнка, тащит на себе семью и за маму, и за папу, работает день и ночь, чтобы обеспечить достойную жизнь себе и своим домочадцам. – Я сразу вас заметил и попал под власть вашего обаяния, – сказал Виталий Николаевич, чувствуя, что тает от её живого тепла. – Как вас зовут?

– Алла.

– Виталий. – Он поцеловал ей руку, вызвав у Аллы кипение в крови. – Прошу принять во внимание, что всё сказанное имеет самый искренний характер. – Перейдя на официоз, он попытался притушить разгорающийся огонь.

Она с трудом преодолела стеснение и произнесла:

– С вашим голосом вам нужно петь в опере. Здесь он не вмещается – зал маловат.

Алла не преувеличивала, Виталий Николаевич это знал. Но каждый раз, когда слышал подобный комплимент, воспринимал его как намёк на свою несостоятельность.

– Я человек скромный, не пробивной. Помните, как нас учили: «скромность украшает человека».

– А вам ничего пробивать не надо, вы просто пойте, и женщины будут от вас без ума. – Она не скрывала, что с ходу пала жертвой его таланта и чарующей силы.

Держа Аллу за талию и утопая в флюидах её обаяния, он прочитал ей на ухо своё стихотворение о встрече двух сердец.

– Прекрасные стихи, но я не помню, чьи.

– Мои, – сказал он, пристально глядя ей в глаза.

Она вспыхнула, принимая стихи на свой счёт.

– Аллочка, вы не находите, что здесь слишком шумно, а нам есть о чём поговорить? Хотите, пойдём ко мне, у меня одноместный номер.

Рушились стены оборонительных сооружений, чувства победили разум и захваченная его магнетизмом, она готова была капитулировать.

– Нет, тогда уж лучше ко мне, у меня и шампанское есть.

Пережив развод и решив раз и навсегда рассчитывать только на себя, под напором его обаяния и страсти, опьянённая его голосом и вниманием она забыла о своём обете безбрачия. Женская натура её подвела, оборона была прорвана, броня растаяла, как тает лёд под действием паяльной лампы.

Они провели незабываемую ночь.

Проснувшись как заново рождённый, Виталий Николаевич чувствовал в теле необыкновенную лёгкость. Аллы рядом не было. Из душевой сквозь шум воды доносилось женское мурчание, повторяющее как на заезженной пластинке «Ах, какой он мужчина, ах, какой он мужчина…»

Виталий Николаевич сладко потянулся и тут обратил внимание на лежащий на прикроватной тумбе листок бумаги с номером телефона и подписью «Твоя Аллочка». «Только этого мне не хватало», – подумал он, поспешно оделся и направился к двери.

– Виталий, ты куда? – удивлённо подняв брови, остановила его на пороге Алла.

– Опаздываю. Дела.

Она обняла его и, прильнув к груди, постаралась незаметно засунуть бумажку в его карман.

– Что это? – Он выдернул записку у неё из рук.

– Это подтверждение моих серьёзных намерений, – игриво ответила она. – Надеюсь на долгие отношения.

– Зачем? Переспали для здоровья – и всё.

– Как зачем? Ведь нам же было хорошо? – недоумевала она.

– Да, хорошо. Получили удовольствие и разбежались.

– Виталий! Виталий Николаевич! Возьмите, я вас прошу, вы же потом будете жалеть. Наша встреча не случайна…

Виталий Николаевич был обескуражен, ему было неловко от этой неприглядной сцены. Умная женщина, а унижается, совсем забыв о своём достоинстве. Нужно было найти способ поставить точку.

– Я, – он сделал многозначительную паузу и высказал первое, что пришло на ум, – решил вернуться в семью.

– В семью? Да, семья – это святое. – Для Аллы семья действительно была святым понятием.

Виталий Николаевич долго не мог успокоиться после встречи с Аллой. Всё-таки она его зацепила. Почему же тогда он не взял её телефон? «Другой мог бы взять, и просто не звонить. Другой, но только не я. Зачем обнадёживать женщину. Она будет ждать звонка. А так никаких иллюзий. Должна же она понимать, вся жизнь – игра, и люди в ней – актёры. А наша встреча – всего лишь эпизод, сцена».

Вместе с тем в душе росло разочарование в этом любовном приключении. Раньше такого с ним не бывало. Но сейчас, после той высоты, на которую его подняло Небо, он переживал падение в своих собственных глазах. Ему хотелось освободиться, очиститься, пойти в храм исповедаться. Но как рассказать батюшке о своём скотстве? Какая же тварь человек, как легко в нём уживаются животное и возвышенное.

Он рассматривал эту встречу с разных сторон, но так и не смог сознаться себе в том, что испугался обязательств, не хочет ответственности за новые отношения.

Как она сказала? «Семья – это святое!» А что если… если, – поговорить с сыном? Может, есть возможность воссоздать семью, возраст у нас такой, что обоим нужна опора. Да и не чужие мы, у нас уже взрослый сын. Виталий Николаевич не чувствовал угрызений совести, алименты платил исправно, дарил подарки на день рождения и Новый год. Совесть его была чиста. Правда, ему было неведомо, как можно было в одиночку на эти копейки ребёнка растить: кормить, обувать-одевать, платить за садик, учить, обеспечивать всем необходимым для школы, содержать студента. А когда до него дошли слухи, что его бывшая занялась торговлей, решил самоустраниться, – не помогать же богатым. Это ему самому, бедному, помощь нужна.

Как-то раз, проходя мимо местного рыночка, он увидел её у павильона с одеждой. Вот так сюрприз! У него на глазах она продала дублёнку. Дождавшись, когда она отпустит покупателя, Виталий Николаевич как бы случайно подошёл к её месту.

Обвёл глазами развешанный товар.

– Процветаешь?

– Ага. А ты как? Выживаешь? – глядя на его затрапезный вид, спросила она.

– А что нам остаётся делать? Мы мешками деньги не ворочаем, живём на зарплату.

Она повернулась к витрине, сняла оттуда мужскую дублёнку и подала её своему бывшему:

– Ну-ка примерь.

А что, примерил: куртка была в самый раз.

– Это тебе.

– Подарок?

– Нет, гуманитарная помощь бедствующему люмпену от зажравшихся буржуев.

– Ну, спасибо. Не ожидал. Это ж, наверное, дорогая вещь?

– Конечно дорогая, я с дешёвкой не работаю, у меня клиентура из Москвы приезжает.

И правда, это куртку он носил много лет, и она была всё как новая. Только Виталий Николаевич и представить себе не мог, как заработать на такую куртку. А она, его бывшая, брала деньги в долг, ездила в шоп-туры и таскала на себе неподъёмные мешки, экономя каждый доллар. Ей нужно было растить и учить сына. Она вкладывала в него душу, стараясь воспитать из него такого надёжного мужчину, о котором сама мечтала.

Виталий Николаевич всерьёз стал обдумывать как вернуть семью. Прошло больше двадцати лет как они расстались, и он не задумывался, как им живётся без него. Он знал только, что замуж она не вышла. Сын окончил институт, по специальности работу не нашёл, поэтому устроился менеджером на фирме, на работу ездил в Москву. «У него скоро день рождения, надо бы ему позвонить, хорошо бы увидеться…»

Договорились встретиться в кафе в торговом комплексе у Киевского вокзала. Взяли покушать. Виктор Николаевич расплатился широким жестом. А когда сын запротестовал, достал бумажник и, вытащив четыре купюры по пять тысяч, протянул сыну:

– Купи себе от меня подарок, телефон или как он там называется.

– Батя, ты что, разбогател, такими суммами разбрасываешься?

– Мне для сына ничего не жалко. А вот скажи: ты, наверное, обижаешься на меня что мало помогал, внимания не уделял?

– Что ты, папа, я вырос и понимаю. Когда был маленьким, мне очень не хватало тебя. Я боялся, что мама приведёт в дом нового мужа, и мне придётся называть чужого человека папкой. Думал, сбегу из дома к тебе, и мы с тобой будем жить вдвоём. Боялся, вдруг будет как у моего друга, – отчим лупцевал его почём зря. Егор дождаться не мог, когда его в армию загребут. Ждал как освобождения, а потом остался служить контрактником.

Виталий Николаевич впервые услышал, что сын назвал его папой, и почувствовал, как одно это слово привязало его к этому почти незнакомому парню.

– Мать, наверное, меня проклинала?

– Нет, что ты! Никогда не слышал от неё ничего подобного. Наоборот: каждый месяц мама приносила подарки. Говорила: вот папа прислал, видишь, не забывает нас.

– Ты, сынок, вот что… – Виталий Николаевич замялся. – Как ты смотришь, если я вернусь в семью?

Сын отвёл взгляд. Ну что ему ответить? Где ты был все годы? Разве ты не понимаешь, как далеки вы с матерью друг от друга? Что сделал ты для семьи, чем помог матери? Трудности, которые можно было разделить пополам, она тянула на своих плечах одна. Хорошо я был рядом, просто понимал, что нужно самому стараться. Учился неплохо, поступил в институт на бюджетное обучение.

– Пап, я думаю, ничего из этого не выйдет. Мама уже привыкла жить самостоятельно. Если что – я рядом. Она стала самодостаточной, у неё свои интересы. Она не захочет менять свою жизнь. И знаешь, не надо её беспокоить, нарушать привычный уклад. Ей несладко пришлось. Она только недавно с облегчением вздохнула, когда я устроился на работу. А то еле-еле перебивались.

– Ну как скажешь. Ты взрослый, уже понимаешь, какая сложная штука жизнь. Не держи на меня зла. Я ведь тоже не барствовал. Береги маму. Мать – вот кто наша опора в жизни. Дай я тебя обниму. – Он обнял сына и незаметно стряхнул предательскую слезу.

В канун Нового года на кольцевой линии метро было не протолкнуться. Толпясь на платформе, пассажиры брали вагоны приступом. Но ничто не могло помешать предновогоднему настроению. В одном из вагонов оборотливый музыкант залихватски наяривал на баяне, выполняя заказы окружающих. Заряжая граждан позитивом, он при этом не забывал подставлять шапку для денежных взносов. «Мани, мани, мани…» Время бежало, народ в вагоне менялся, состав наматывал круги по кольцу, а баянист продолжал без устали шпарить по кнопкам, репертуар у него был неисчерпаем.

Постепенно то́лпы поредели. Когда народу стало совсем мало, музыкант обратил внимание на немолодого мужчину, сидящего рядом. Среди радостно возбуждённого народа он выглядел неприкаянным и одиноким.

– Отец, ты что, остановку свою проехал?

– Да нет, – смутился тот. – Заслушался. Хорошо играешь. Главное, с душой. Не устал?

– Я на работе. У меня сегодня аврал. Отдыхать буду завтра. – Он посмотрел на часы. – А время-то тю-тю, уже половина одиннадцатого.

«Поезд следует в депо. Просьба освободить вагоны», – сообщил по радиосвязи машинист. Баянист поднялся, чтобы выйти. Но одинокий пассажир по-прежнему оставался на своём месте, и не думая покидать вагон.

– Отец, пойдём, а то в депо увезут. До утра не выйдешь.

– Ну и хорошо, мне спешить некуда.

– Освободите вагон, не задерживайте состав, – потребовала появившаяся в вагоне дежурная по станции.

– Никуда я не пойду. Мне идти некуда.

– Меня это не касается. Я сейчас милицию вызову. – Дежурная достала свисток, и звенящая трель разнеслась под сводами станции.

На тревожный сигнал подоспел толстопузый охранник.

– Вот, говорит, идти ему некуда. – Дежурная нервничала.

– Вы нарушаете порядок. Пройдёмте со мной. – Охранник взял пожилого человека за рукав, и тому ничего не оставалось, как подчиниться.

Поднявшись по эскалатору, прошли в дежурку.

– Паспорт с собой? – спросил охранник.

– У меня всё с собой. – Нарушитель порядка полез в сумку, порылся немного, и наконец достал паспорт.

Охранник стал записывать паспортные данные.

– Во, жизнь! Я вынужден работать в новогоднюю ночь. Сейчас бы с семьёй и друзьями сидел за столом. Тазик с салатиком, шампусик, ёлка, мандарины. Дочка – снежинка, сын – зайчик танцуют вокруг ёлки. А вы, пожилой человек, такой праздник проводите в метро, – миролюбиво сказал охранник.

– Новогодняя ночь самая тяжёлая. Здесь легче пережить одиночество. Мне самое главное продержаться эту ночь.

– Как же так? Прожил жизнь, а Новый год встретить не с кем?

– Да, вот именно. Так сложилось. Была жена, развёлся. Есть взрослый сын, но не хочу ему навязываться. – Он помолчал и добавил: – Виноват я перед ними. Поздно каяться, но сейчас понимаю – неправильно я жил.

В кармане задержанного зазвонил телефон. Он достал трубку.

– Отец, ты где? – Звонил сын.

– Я… где я? Я в метро вот тут сижу. На Пресне.

– Выходи, через десять минут я подъеду.

– Ладно.

Охранник заметил, как повеселел человек.

– Ну что же вы, товарищ, задерживаетесь, когда вас ждут за новогодним столом? Как говорится «С Новым Годом! С новым счастьем!» – сказал он, выпроваживая посетителя.

Виталий Николаевич вышел на улицу. В морозном воздухе чувствовались нотки весны. Он смотрел на торопящихся прохожих, на поток машин в свете огней, на хоровод снежинок в свете фонаря и думал, кто это создал такую замысловатую игру – Жизнь.

Сын подошёл сзади.

– Мама велела привезти тебя домой.

– Домой это куда?

– Домой это к себе, то есть к нам.

– Так и сказала?

– Сказала: Новый год праздник семейный, нужно встречать в кругу родных.

– С Новым годом! – голосом Деда Мороза провозгласил Виталий Николаевич, скрывая бравадой своё смущение, когда хозяйка открыла им дверь.

– Давайте, заходите быстрее. Всё уже готово, – поторопила она.

– Хорошо выглядишь, совсем не изменилась, – произнёс дежурную фразу Виталий Николаевич.

– Ты тоже, – взглянув на его старую дублёнку, сказала она.

– А, это? Да, люблю, ценю, – ответил он, не пояснив только, к кому относились его слова: к бывшей жене или к куртке.

– Скорее садимся за стол, будем догонять Новый год, – повелительным тоном сказала хозяйка.

Разлили шампанское. В приподнятом настроении Виталий Николаевич воодушевлённо произносил тосты, юморил, рассыпая шутки до безупречности отшлифованные на своей культмассовой работе. Старался держаться молодцом, но трудный день давал о себе знать – его стало клонить в сон.

– Сына, проводи отца в его комнату. Я постелила ему на диване, – сказала мать, как будто не было тех двадцати лет отчуждения.

Часть 2

Закончились новогодние праздники, начались трудовые будни. Сын и бывшая жена вышли на работу, а Виталий Николаевич, оставаясь дома, из-за своей никчёмности чувствовал себя не в своей тарелке. Такое положение его тяготило. Нужно было чем-то заняться, искать работу. Но где её найдёшь? Он уже перебрал все варианты. Возрастные ограничения были самым большим препятствием, – устроиться в его возрасте просто нереально.

Он листал записную книжку, испещрённую именами, адресами и телефонами людей с которыми когда-то работал. Многие адреса устарели, многих знакомых уже не было в этом мире. Эти записи вызывали в памяти уже поблёкшие воспоминания. Но один телефон и связанная с ним давняя история, когда он вылетел с работы, разбудили в нём бурю эмоций. Молодой был, горячий. Но и сейчас, случись с ним такая страсть – не стал бы оглядываться на последствия.

Он встретил Ольгу и не мог не поддаться её чарам. В ней была какая-то чертовщинка. Она его захватила, перевернув всю жизнь. Сначала они встречались на берегу, где пахло речкой, щебетали птицы, и закатное солнце, пробиваясь сквозь ажурную листву, чертило на тёплой земле замысловатую вязь. Она горела в его объятьях, он чувствами взмывал до звёзд. Такого с ним никогда прежде не было.

Но закончилось золотое время, Ольга уехала домой. Он не смог выдержать без неё и дня – бросив всё, полетел за ней.

В объятьях друг друга они не помнили о времени.

– Подожди, надо ответить, – очнувшись от любовного угара, сказал Виталий Николаевич. – Мой зам звонит.

Он вышел на кухню.

– Виталий Николаевич, вы где?

– Миша! Миша, дорогой! Я встретил женщину, не могу от неё оторваться.

– Виталий Николаевич! Как я вас понимаю! Как понимаю! Честно скажу, завидую вам. Но всё-таки вам надо приехать.

– Миша, я не приеду. Делай со мной что хочешь!

– Виталий Николаевич, я без вас не могу решить тут ни один вопрос.

– Миша, ты остаёшься за командира. Считай, что я убит! —Он положил трубку.

После недели отсутствия на рабочем месте его уволили за прогулы. А запись в трудовой книжке стала отягощающим фактором при устройстве на работу.

Виталий Николаевич совсем было упал духом, хотел уже закрыть записную книжку, когда увидел между страниц визитку директора подмосковного правительственного пансионата, в котором когда-то работал. Трудно было надеяться, что за много лет ничего не изменилось. Но он всё же решился позвонить бывшему шефу. К его удивлению и радости тот по-прежнему директорствовал и, вспомнив старого работника, пригласил его к себе.

Полный надежд и страха получить от ворот поворот, Виталий Николаевич помчался на встречу.

Бывший шеф тепло, по-дружески стал расспрашивать о его жизни и, узнав, что Виталий Николаевич в данный момент прибывает в праздности, предложил ему как в старые добрые времена не пыльную работу музыкальным руководителем.

– Зарплата, правда, небольшая. Но ты можешь жить в отдельном номере и питаться в служебной столовке.

Виталий Николаевич с облегчением вздохнул. Чёрная полоса закончилась! Теперь надо повернуть на девяносто градусов и двигаться вдоль белой полосы всю оставшуюся жизнь!

Сыну и жене он объяснил, что, поскольку санаторий далеко и на дорогу уходит не только время, но и значительная сумма, лучше, если он будет проживать в служебной комнате. Эта новость обрадовала всех, у них как будто груз свалился с плеч.

Виталий Николаевич приступил к работе с воодушевлением. А что, это же не рельсы укладывать, не стоять у станка! Петь, играть на баяне, создавать радостную атмосферу для людей, разве это не та работа, о которой он мечтал? Тем более, что публика здесь достойная, и даже бывают лица, примелькавшиеся по телевизору.

Виталий Николаевич стал допоздна засиживаться в актовом зале, играя для своих многочисленных поклонников, в хорошую погоду выходил на улицу с баяном. И даже в свои выходные, когда мог поехать к семье, звонил сыну и говорил, что не может приехать, поскольку заменить его некем. Он чувствовал себя на своём месте, наслаждался обстановкой вокруг себя, купался в комплиментах, в пусть и небольшой, но славе. Его с удовольствием слушали вновь приезжающие, он по-прежнему нравился женщинам. Наконец-то он вернулся в свою стихию.

Это давало ему повод задуматься о своём будущем, о женщине, которая могла бы вдохнуть в него молодую энергию, при этом была бы хорошей хозяйкой и заботливой женой. В череде женщин, постоянно сменяющихся в санатории, он исподволь присматривал для себя такую. К тому же она обязательно должна была быть истинно верующей, поскольку сам он недавно пришёл к вере и открестился от греховной жизни.

Среди публики он видел одну миловидную даму, которая ему понравилась, но самоограничение не позволяло ему приблизиться к ней.

Они часто пересекались взглядами и однажды она подошла к нему и, глядя прямо в глаза, произнесла:

– Вы меня просто покорили! У вас такой прекрасный баритон, он вливается прямо в душу.

– Это что! Вы меня ещё не знаете! – встрепенулся Виталий Николаевич.

В мыслях мелькнуло: «Эх, голуба, не знаешь ты, сколько я осчастливил женского народонаселения, не чета тебе. Интересно, что бы ты подумала, узнав, как я здесь по молодости гусарил. Ко мне в номер очередь, ещё не таких как ты, стояла». И был в этой очереди один яркий эпизод, который он носил в памяти, как орден «За доблесть».

Это было на праздники, когда у артистов и массовиков-затейников настаёт горячая пора. От полудня до полуночи он куролесил с отдыхающими: пел, аккомпанируя себе то на баяне, то на фоно, играл вальсы для танцующих, а когда нужно было передохнуть, включал проигрыватель и ставил какую-нибудь пластинку из своей коллекции. В такой перерыв к нему подошли две женщины из тех «кому за 30». Они отличались от отдыхающей «знати» какой-то особой светскостью. Сказав пару комплиментов, они пригласили его к себе в номер повечерять.

Виталия Николаевича немного смутило приглашение, неудобно было прийти с пустыми руками. Но его успокоили: «Не беспокойтесь, у нас всё есть. Мы всё привезли с тобой».

К назначенному времени он пришёл как в министерство – в парадном костюме и при галстуке.

На журнальном столике стоял классический набор бутылок: шампанское, коньяк и водка, из закусок – икра чёрная, красная, белая рыба, салями, – «скромно и со вкусом».

На правах гостя он предложил первый тост за знакомство. И пошло-поехало.

В какой-то момент Виталий Николаевич обратил внимание, что одна из дам незаметно исчезла. Они остались вдвоём. Допили коньяк, погасили свет.

Утром он спохватился, что её нет рядом. Быстро оделся и спустился в фойе. Его подруги сдавали администратору ключи от номера. Он подошёл к ним.

– Оставьте свой телефон.

– Поймите, мы слишком известны, чтобы раздавать свои телефоны.

Прошло уже много лет с тех пор, а он так и не знает, принесла ли та ночь благословенные плоды: может, и растёт где-то его отпрыск.

Ещё недавно Виталий Николаевич не знал куда деваться от одиночества, чувствовал, что тонет, не знал, что делать. А тут ожил, жизнь засверкала новыми красками. И причиной тому была Валерия – его новая женщина.

От стремительности событий Виталий Николаевич даже немножко ошалел. Потом вспомнил, что сам же в молитвах просил об этой встрече.

Чудные мы, люди: страдаем, просим, молим о своём, а когда желаемое нам преподносят на блюдечке с золотой каёмочкой: уже и не знаем надо ли оно нам.

«А что, Валерия аккуратненькая, в доме у неё чистенько, готовит она вкусненько, – уговаривал он сам себя как малое дитя. – Да, но что скажет бывшая? Небось заревнует, козни начнёт строить. Скажет, что старого осла хотят женить из-за квартиры. Может, не стоит ей говорить? Нет, всё равно узнает. И сыну надо сказать. Да, точно! Надо посоветоваться с сыном. Как он скажет, так и будет!»

Виталий Николаевич позвонил сыну и договорился о встрече.

– Вот как ты считаешь, – начал Виталий Николаевич издалека, – если бы я встретил хорошую женщину…

– Женись! – сходу ответил сын.

– А как же ты, мама?

– Я-то тут при чём, я не маленький. А мама будет только за!

Валерия оказалась женщиной конкретной. Поняв, что из себя представляет этот тип, столько лет ускользающий от брачных отношений, который, подобно переходящему кубку, завоевать непросто, а выпустить из рук легко, решила форсировать события. Не давая ему опомнится, она назначила дату росписи и договорилась с батюшкой о венчании, хотя православной церковью второй брак не благословляется.

Её желание побыстрее стать замужней женщиной было понятно – возраст зрелый, чего тянуть-то?

– А давай согрешим? – торопя события, стыдливо сказала она как-то, кивком показывая на спальню.

– Нет-нет, мы пока не в браке. Вот обвенчаемся – тогда! – ответил он сухо, косясь на разобранную постель.

Она, огорчённо пожав плечами, отвернулась и отошла к окну. Он обратил внимание на её реакцию.

– А-а! Понял! Ты хочешь заранее проверить мою дееспособность? – Он рассмеялся, помня свои победы. – Не волнуйся, я ещё о-го-го!

Став законной супругой, Валерия убедила мужа сразу переехать к ней, освободив квартиру для сына. Она не хотела, чтобы её заподозрили в корысти.

– Ну что, отец, теперь ты доволен? – спросил сын, когда Виталий Николаевич передавал ему ключи от квартиры.

– Доволен – не то слово. Я стал другим человеком. Понимаешь? Не пью, курить бросил. Самое главное – мы вместе ходим в храм. Я в церковном хоре пою. И такая благодать на душе! А дома утром и вечером молимся у икон. За вас – родных, близких, за весь мир.