Читать книгу Салат со вкусом тарелки - Мирза - Страница 3

О семейных отношениях существует масса анекдотов, среди которых есть и вполне удачные. Вот, например, когда в многодетной семье у первого ребенка изо рта выпала соска, это событие породило крик, бег, панику, консилиумы, кипячение соски, несколько стадий дезинфекции и наконец, возврат ее младенцу.

Когда подобное происходило со вторым ребенком, мама спокойно облизывала соску и отдавала малышу.

При появлении на свет третьего чада мать следила за тем, чтобы он не ел из кошачьей миски.

Когда же четвертый ребенок начинал есть из кошачьей посуды, мама понимала, что это проблемы кота.

Я в семье был седьмым и последним ребенком. Отец следил в процессе моего воспитания только за тем, чтобы долгожданный сын не умер и, по возможности, не покалечился раньше времени.

Помню, как он каждые полгода затевал со мной разговор на тему будущей специальности, рассказывая, что его отец (мой дед) после войны желал, чтобы отец стал врачом или учителем. Папа сделался шофером, и завещание деда перешло ко мне.

Поэтому от меня требовалось хорошо учиться. Школу я закончил с тринадцатью тройками, на хорошо знал: алгебру, геометрию, черчение, литературу, а пять было только по физкультуре.

В восьмом классе он мне сказал, что успеваемость – это моя проблема, но успеваемость эта должна позволить мне стать врачом или учителем. Я понял отца и до конца школы посещал только те занятия, по которым в аттестате потом было выше тройки. Прогуливал почти все, иногда появляясь, чтобы совсем не выгнали.

В старших классах у парней начиналось автомобильное дело и вождение. Я родился в феврале, поэтому по окончании школы права мне не светили, так как мне было бы только 17 лет. Как легко догадаться, я не ходил на эти занятия, а учитель на мои объяснения, что-де это не интересно, сказал, чтобы бестолковый ученик убирался на труды к девочкам. На этом и порешили: он мне ставит тройку, а я не насилую его мозг. К девочкам тоже не ходил, и у меня была уйма свободного времени (по деревенским меркам).

Я всегда сразу делал домашнее задание по нужным предметам, забивая на все остальное. С 5-го класса стал почитывать. Все началось с Толкиена, у которого прочитал все, вплоть до «Сильмариллиона», так же поступил с Дюма, кроме рецептов, Эдгар Берроуз, Артур Хейли, история Нечволодова, Стивен Кинг, немного Пушкина, еще меньше Достоевского, «Война и Мир», фантастика и много всякой всячины.

Так вот, чтобы получать тройки по прогуливаемым предметам, было нужно суметь в психологию преподавателей. Позже стал это практиковать искуснее, называя сам процесс: продавить человека.

Так получилось, что в старших классах литературу и русский язык начала вести наш директор. Сначала я ее боялся, к концу школы этот человек, Людмила Ивановна, стала моим любимым учителем. Я полюбил ее, а после и ее предмет. Как-то она поверила в меня, что ли? К одиннадцатому классу такой ученик многих достал до печенок так, что учителя просто хотели от меня избавиться, ставя тройки и пропуская вперед, навстречу армии.

Так поступали все, кроме учителя химии. Галина Корниловна по большому счету меня и породила, сказав в марте месяце, что, имея за первое полугодие двойку, получу во втором вторую и окончу школу со справкой. Под ногами у меня загорелось. Я ее ненавидел. Она меня тоже, судя по всему, но в руке у нее были сильные козыри. Никаких уступок, кроме одной. Она мне сказала, что вариант есть: нужно только выучить химию, сдать единый государственный экзамен, чтобы то, что получу, и пошло в аттестат. На тот момент с этой дисциплиной меня связывало только соединение растворителей с конопляными соцветиями. Это был провал!

Неделю я потратил на сопли и слюни. Потом расписал себе план, после чего взял учебники за три года по этому предмету и принялся учить. В мае мы поехали на ЕГЭ, который поддался мне на 50 баллов, что по тем временам приравнивалось к тройке. Дело было сделано. За мужество и профессионализм учителя химии – ей бы дать медаль, но от меня пожизненная благодарность.

Позже этим способом самостоятельно изучал русский язык, историю, биологию, да и вообще все. В медицинский университет в тот год не поступил, так как меня за биологию в школе не выгоняли, но, подтянув еще химию за лето, смог на отлично сдать ее и русский язык уже в медицинский колледж, где проучился 2,5 года, бросив перед последней практикой в аптеке. Однако мы здесь собрались говорить о стиле и вкусе.

Родители мне с собой в город дали 700 рублей. В общежитии поселился в комнату с номером 419, где, не зная бед, проживали три мальчика: Рио, Чук и Гек. Два лаборанта и фармацевт. Я тоже был фармацевтом. Они через пару недель сообразили мне кличку – Alien или Эл (сокращенно). Я им не мешал. Деньги быстро кончились. Питался отдельно и нестабильно. Иногда помогали сестры и их мужья, но всем жилось плохо. Я работал дворником в школе, шлифовщиком-реставратором в столярке и так далее.

Учился хорошо, пытался что-то писать, продолжил учить русский язык. В комнате со временем появилась советская печатная машинка. Функцию бумаги выполняли разрезанные пополам цветные объявления одного ночного клуба, расположенного неподалеку, которые мне с избытком удалось заиметь после слов заказчика, мелкого, толстого и наглого администратора, о том, что город должен одеться в эти листовки. Клеить такое было стыдно, а бумага потом пригодилась. Стенографисткой была моя подруга. У меня появлялись друзья.

Мальчики, жившие со мной, считали себя неформалами, играли на гитаре, принимали гостей, учились, отрывались как могли, но мне они были безразличны. Через полгода совместного проживания они обращались ко мне по имени, без сокращений, правда, им это делать было разрешено редко, а спустя год совместного бытия в комнату они заходили со стуком в дверь, но, когда у меня были подруги, они не заходили совсем. Спустя еще время без единого удара заменил парк жильцов нашей комнаты, и со мной стали жить друзья. То время было примечательно обилием впечатлений, курьезов и глупостей. Молодость. Ничего не поделаешь.

Эти же медики нечаянно пропали из поля видимости. Однажды я слышал краем уха, что после очередной своей тусовки где-то в городе они решили распечатать памятные фотки своих утех. Так им эти фотокарточки в салоне отдали, надев перчатки и двумя пальцами, брезгливо, чтобы не испачкаться. Жалкие, они думали, что в границах своего мирка являются непоколебимыми столпами.

Позже я нашел этому объяснение у Чехова в «Палате № 6». Там доктор Рагин сказал, что не следует мешать людям сходить с ума. Вот и не мешал. Тогда поступал таким образом интуитивно, но позже, в армии, стал делать это искусно. Перед уходом из колледжа ко мне подошел его директор, уважаемый грузин, и сказал, что дает мне неделю одуматься, но решение не поменялось, хотя и оставалось доучиться несколько месяцев.