Читать книгу Перестройка forever - Миша Токарев - Страница 5

Теперь ты космонавт

Дождь хлестал вперемешку со снегом, вот так случился ноябрь. Этот дождь все капал и капал, а я в своей поношенной рыжей куртке с бесполезной метелкой мел эту кашу. И злился на раннее утро, на недальновидность старшего дворника, который не посмотрел прогноз погоды на сегодня. Сегодня же дождь со снегом, ну, какая метелка, где моя лопата, в конце-то концов? В пять тридцать я заступил на участок, мне выдали спецодежду. Судя по зачеркнутому имени Ибрагим на ярлычке, и вписанному поверх Рустаму, эта жилетка была ветераном уличных боевых действий. Наверное, она многое повидала.

Когда я пришел сегодня в ЖЭК, (кстати говоря, впервые не проспал, это все мамин будильник и мое чувство ответственности) старший дворник, Семен Анатольевич провел инструктаж. Он поглаживал свои большие пшеничные усы и говорил о том, что я похож на ответственного парня, с которым можно иметь дело. Мы выпили с ним кофе, Семен Анатольевич рассказывал о том, чем я буду заниматься следующие пять лет жизни, если я, конечно, планирую стать таким же старшим дворником, как он. Меня чудовищно клонило в сон, кажется, я даже задремал, пока он говорил, где какой участок, где мне взять инвентарь и прочую важную чушь. А потом снисходительно произнес: ладно, боец, сегодня я сам выдам тебе инструмент. И что же он мне выдал? Он выдал мне метелку, хотя за окном начинал идти дождь вперемешку со снегом.

Я чистил дорожку вокруг детского сада. Садик назывался Ромашка, но судя по внешнему виду здания, ему больше подошло бы название Солнышко. Я понимаю, что все эти названия учебных заведений вещь субъективная: Снежинка, Капитошка, Теремок. Но если бы вы увидели его, кроме как Солнышко вы бы его никак не назвали. Двухэтажная усадьба, выкрашенная желтой краской. Ладно, что садик был желточного цвета, у ромашки тоже желтая сердцевина, цвет ни о чем еще не говорит. А вот огромное лицо, изображенное на фасаде, и лучики, доходящие до самой крыши, ясно давали понять, что мы имеем дело с Солнышком. Количество каши под ногами все прибавлялось, а я все мел, не надеясь управиться до девяти утра. Именно в девять мне надо было очистить эту дорожку полностью, чтобы мой первый рабочий день считался Семеном Анатольевичем пройденным. Я смотрел на детский садик, тяжело дышал. Лоб горел, пришлось снять шапку и положить ее в карман комбинезона. Настолько я вспотел за какие-то два часа этих плясок с метелкой. Садик Ромашка походил на дома в городе моего детства. Там были точно такие же коротыши, один, два этажа. Знаете, что, пожалуй, я расскажу об этом месте, а заодно переведу дыхание.

Когда мы жили в Ангарске, я ходил в детский садик похожий на эту Ромашку. Это понятно, что я в него ходил, это естественные вещи ходить в садик, потом в школу, в ПТУ, на работу. Хотя я знал таких детей, которые не ходили в него. Может быть, родители боялись за них, коллектив мог оказаться недружественным или еще что-то. Обычно мы с мамой просыпались под стук лопат за окном. Иногда к стуку лопат примешивались удары ломом. Дворники начинали прибирать улицу примерно в шесть утра, и мы просыпались. На завтрак была традиционная манная каша. Самолетик заходит на посадку! – говорила мама, а потом засовывала мне ложку в рот. А у меня слезились глаза, я всегда поражался тому, как легко мама может накормить меня кашей. Папа с этим не справился бы. Он все время работал, он продавал автозапчасти. Хотя машины у нас не было. Папа, почему у нас нет машины? – спрашивал я его. Кажется, что папа не умел со мной разговаривать, просто не понимал моего языка, он изредка гладил меня по голове и в основном кивал на вопросы, которые я ему задавал. Папа, почему у нас нет машины?

Потом мы шли с мамой по аллее мимо завода Нефтехимиков. Много лет спустя поймали маньяка из этих мест. Да, мы каждый день с мамой здесь шли в детский садик. Мне казалось, что ничего, кроме соседских мальчишек здесь опасного нет. Эти мальчишки со мной не дружили, мама наряжала меня в собственноручно сшитые наряды, мальчишкам это не нравилось. Наряды были красивые, я искренне не понимал, что с ними не так. Позже мама призналась, что я походил на куколку, ей нравилось, что прохожие обращают на меня внимание. И восторгаются: какая чудесная девочка, какой у нее беретик! Мама вроде бы не исправляла прохожих, приходилось осаживать мне. Я говорил им: сами вы девочка, я Миша. Мама с улыбкой пожимала плечами. Прохожие говорили: мальчик, так мальчик, простите.

В садике нас, заспанных, недовольных и капризных детей собиралось человек 20. Причем недовольными казались и наши родители, которые вынуждены были приводить ни свет ни заря нас в садик. Мой шкафчик был с леопардом. Тогда, в детстве морда леопарда не вызывала у меня никаких эмоций. Сейчас, вспоминая, все эти звери на шкафчиках кажутся мне ужасающими кальками реальных животных. Такими рисуют их абстракционисты или просто люди с нарушениями психики. Как хорошо, что леопард не успел повредить мою психику. Мы приходили, мама переодевала меня, убирала комбинезон в шкафчик, застегивала сандалики. А потом я начинал плакать. Я начинал взывать к совести мамы, говорил, что это несправедливо, оставлять меня в таком месте. Рядом всегда крутилась девочка Рая, смотрела на нас с непониманием. Ей нравилось ходить в садик. А еще у Раи был странный нос. В какой-то степени он меня пугал. Там, где должна быть выпуклость, у нее была впуклость. Но это не влияло на наше общение, девчонкой она была классной. А еще с нами дружил Павлик Морозов. Нас называли неразлучной троицей, мы даже спали в тихий час на соседних койках. Павлика приводили раньше всех, и во время того, как нас переодевали родители, он обычно уже где-нибудь резвился в своих вельветовых шортиках на подтяжках и клетчатой рубашке.

Как-то раз утром, когда родители передали своих детей на попечение воспитательнице, имени которой я сейчас не помню. Мы сидели за столиками и поглощали вареные яйца с бутербродами. Я с заплаканными глазами размеренно жевал хлеб с сыром, рядом крутился вечно подвижный Павлик, а напротив сидел новенький мальчик. На вид он был старше нас всех, от него пахло какой-то плесенью. И когда я почувствовал запах, я прекратил жевать свой бутерброд и уставился на него. Его одежда была похожа на холщовый мешок, в котором вырезали отверстия для рук и ног, а потом пришили брючины и рукава, сшитые из другого мешка. Он почти ничего не кушал, из его носа высунулась полупрозрачная сопля, а глаза смотрели куда-то в бесконечность.

На тихом часе ко мне подошел Павлик и стал докладывать. Он рассказал нам с Раей, что новенького зовут Никита. Павлик трясся от нетерпения, так ему хотелось первому узнать новости и всем рассказать. Где сейчас этот Павлик? Наверное, стал журналистом. Павлик сказал, что родители новенького недавно переехали в наш город. А еще Никита просил передать, что дома у него есть склад боеголовок, которые он может нам показать, если мы будем с ним дружить. Я сказал на это Павлику, что игра не стоит свеч, парень похож на придурка. Мы долго спорили, принимать ли его в нашу компанию, пока воспитательница не закричала на нас, чтобы мы ложились спать, пришлось подчиниться. Мы лежали в постельках. Новенький был через одну койку от меня. И тут он обращается ко мне: послушай, давай так – он омерзительно почавкал и продолжил – кто первый заберется на лестницу, тот и прав. Или ты слабак? Лучше бы он не говорил этого, каждый мальчик знает, что если его называют слабаком, то это конец. Все, никто не будет иметь с ним дел. И я сказал этому Никите: без проблем. Как раз в этот момент воспитательница вышла из комнаты, где мы должны были спать. Мы пошли с Никитой к шведской стенке. Знаете, такие металлические конструкции, тянущиеся на самого потолка. Стоим перед ними с новеньким в одних плавках. Он выше меня на голову, на нем вместо майки водолазка, из-под которой проступает рельефное тело. Опасный соперник – думаю про себя. А за спиной шуршание, те, кто не спит, смотрят на нас. Хорошо хоть ставки не делают.

Стоим секунду, стоим две, и тут Никита несильно пихает меня плечом и прыгает на первые ступени лестницы. Прыгаю вслед за ним и мы, две обезьянки карабкаемся к небесам. Все происходит чертовски быстро, я не успеваю как следует устать, только сердце стучит и руки дрожат от адреналина. Поднялись мы одновременно. За спиной слышу разочарованные вздохи. Значит, все-таки делали ставки. Никита поворачивает на меня голову, мы стоим под самым потолком, потом он подмигивает, и толкает меня в бок. А я лечу, падаю, вижу бежевые туфельки воспительницы, слышу ее недовольные крики. Вот так я первый раз сломал себе руку. Поначалу больно не было, больно было потом, в травмпункте. Зато мама перестала водить меня в тот садик. По-моему, я вообще перестал ходить в садик.

Меж тем я перевел дыхание и готов домести эту бесконечную дорожку вокруг детского сада. На часах восемь с копейками, впереди еще час времени. Хорошо, наверное, Семену Анатольевичу там, в кабинете, сидит, пьет чай. Но мы легких путей не ищем, спастись можно только в труде, как говорили мудрые люди в свое время, нам остается только к ним прислушаться. Такая получалась у меня сегодня история из детства. Ворона садится на горку, которую я намел этой бесполезной метлой. Под весом вороны холмик начинает осыпаться опять на дорожку. Пошла вон, кыш! – кричу ей, она склоняет набок голову, смотрит своей бусинкой глазом на меня, не уходит. Тогда я кидаю в нее метлой, холм рушится, птица крякает и улетает. А я принимаюсь мести по второму разу. Повторенье – мать ученья, как говорили мудрые люди, к которым хочется быть немножко причастным.