Читать книгу Последняя Тайна Поля Гогена - Мишель Демион - Страница 4
Накануне вечером
ОглавлениеОт Лармор-Пляж к Лорьян, дорога вела к Кервенанек, престижному району из особняков, построенному недалеко от небольшого озера Тэр. Эта запруда с морской водой, связана шлюзом с заливом. У залива была бывшая немецкая подводная база, ужасное бетонное сооружение. Напротив морской базы сотни парусных яхт находили себе пристанище на ночь.
Я забрал свою машину и, медленно направился к пригороду Лорьяна. Сумерки сгущались над спускающемся проспектом, бледные дома которого розовели в лучах заходящего солнца. Это создавало странное впечатление города, всплывающего из неизвестности.
Дорога у светофора была свободна, и я быстро повернул направо. В центре квартала находился коммерческий центр с кое-какими магазинчиками и бистро со стенами с облупившейся штукатуркой. Я припарковался на стоянке, с давно протёршимися белыми разметками, рядом со старым драндулетом, марку которого трудно было понять.
Группа молодых людей, усевшись на землю, распивала пиво прямо из бутылок, прислонившись к стене, загораживая проход в здание. Я прошёл мимо них, направляясь к бару. Вывеска «Хамелеон», плохо различаемая с приходом вечера, была прикреплена на выкрашенном в белый цвет деревянном щите сверху здания. Окна завешены серыми шторами, дверь в центре закрыта.
Открыв дверь, я вошёл в бар, что тут же озвучил непрерывный звон колокольчика за моей спиной.
Уже на пороге я понял, что исчезновение Гвен поменяет ход событий и ожидания. Это не просто бегство, мятеж подростка против отца, это нечто иное.
Опасность, витающая в бистро, пугала, как, рыскающая вокруг пустых урн, голодная собака. Я очутился в грязном засаленном баре. Запах плохого табака и пива смешивался с запахом людей, забывших, что такое душ. Свет скупо пробивался сквозь грязные окна, наполовину скрытые шторами. Около двадцати посетителей, группами по пять шесть человек, сидели у столов, которые когда-то были полированными. Они играли в домино или кости, поглядывая одним глазом на блеклый экран телевизора, показывающий бега. Пивные стаканы, наполненные и пустые, быстро менялись перед посетителями.
Ни одной женщины, никого кроме тех типов, что проводят время за игрой и выпивкой. Время от времени, один из них ударял домино по столу. В глубине бара у телевизора сидел смуглый парнишка с красивой мордашкой и тонкими сжатыми губами. Другой развалился на двух стульях, он был одет в спортивную одежду из светоотражающей ткани. Ещё один крепкий паренёк, как бы насмехаясь над запретом курить, пускал в потолок голубые кольца табачного дыма.
За барной стойкой, заваленной влажными подстаканниками под пиво, не отрывая глаз от меня, стоял бармен, подперев своё одутловатое лицо руками. Спичка, зажата между пеньками, напоминающие зубы. Я прошёл к стойке, ощущая спиной тяжесть всех взглядов, направленных в мою сторону, и уселся напротив большого, засиженного мухами, зеркала, чтобы лучше наблюдать за залом. Взяв фотографию Гвен, где она была снята в платье, я сунул под нос бармену:
– Помнишь эту девушку? Я знаю, что она села в машину Гюса в понедельник.
Он что-то промямлил, машинально пожёвывая свою спичку прежде, чем сказать, пришепётывая:
– Не знаю, но Гюс здесь.
Он слегка повысил голос, показывая на типа, который оказался за моей спиной.
– Гюс, этот парень тебя ищет!
Моя голова машинально втянулась в плечи, когда тип опустил шторы и закрыл дверь ключ. Я медленно обвёл зал глазами. Громила негр резко встал, пинком опрокинув свой стул. Два других африканца нарисовались за его спиной, два больших расхлябанных парня с остекленевшими рыбьими глазами. Остальные глазели на нас ухмыляясь. В воздухе повисло предчувствие драки.
Я повернулся, опустив руки вдоль тела, чтобы придать видимость спокойствия, зная, что тот, кто нападёт первым, будет иметь преимущество. Гюс взял бильярдный кий и приблизился ко мне с подходом танцора. В трёх шагах напротив я почувствовал его дурное дыхание:
– Чего тебе надо от Гюса, старичок? Что ты хочешь, белая задница?
Я посмотрел на него. Его глаза налились кровью и злобным расскалённым блеском. Взгляд метал молнии, а лицо напоминало магму вулкана, вот-вот готовую к извержению.
– Я хочу знать, где Гвен Шнебель! Она села в твою тачку в понедельник, с тех пор её никто не видел!
– Ты, твою мать, кто для неё, ты белая задница?
Я посмотрел на кий бильярда, который начинал возвратно-поступательные движения в правой руке Гюса, напоминая маятник часов. Двое других за его спиной ухмылялись с видом послушных щенков, следующих за своим хозяином. Наркотическое опьянение плавало в их глазах.
Лицо Гюса, с выступившими каплями пота, выражало злость. Оно походило на маску мёртвого Вуду, увенчанную вьющейся шевелюрой. Покачивание бильярдного кия, готового к удару, усиливалось.
Неожиданный бросок в сторону моей головы заставил меня машинально увернуться влево, и кий с шумом обрушился на руку бармена, раздробив его кисть. Он не мог предвидеть такого и от неожиданности принялся горланить. Резко развернувшись, я нанёс мощный удар по рёбрам Гюса так, что он скрючился, наклонившись вперёд. Апперкотом слева я нанёс удар по челюсти. Распластав руки, как будто ища опоры, он с грохотом упал, разбив с шумом стол. Улучив момент, я уже был сверху, и нанёс резкий удар ботинком по голове. Кровь хлынула из его носа как сок из спелого плода.
Бармен вырыл из-под барной стойки обрез ружья. Я признал в нём шести зарядный обрез Марвик 88. Будучи в невыгодном положении от полученного в руку ранения, он не мог быстро двигаться. Я воспользовался этим, вырвав у него ружьё, и показав, что я не шучу, повернулся к другим, выстрелив в потолок. Крупная лампочка, разбившись, разлетелась стеклянными брызгами на типов, которые скучились в углу зала. Обогнув стойку и сжимая ствол как бейсбольную биту, я ударил им по голове бармена. Его голова уткнулась в стеклянную витрину, заставленную бутылками аперитива. Всё шумно рухнуло, и жидкости разных цветов, стекая по полкам и его одежде, превратились в золотистую вожделенную лужу на полу бистро. Бармен упал, как подкошенный, между мойкой и шкафами буфета.
Наспех открывая все ящики, я нашёл коробку боеприпасов в глубине одного из них и быстро перезарядил ружье недостающими патронами. Оба охранника Гюса бросились к посетителям, которые испуганно скучились в углу зала под телевизором.
Снаружи начинался дождь. Дождь стучал по крыше над головами как барабанная дробь. Из переполненных желобов хлюпала вода. В «Хамелеоне» воцарилась мёртвая тишина. Я заорал:
– Я хочу знать, где Гвен Шнебель!
Никто не открыл рта, как если бы они были заклеены скотчем. Казалось, что-то вроде негласной договорённости плавало в воздухе между людьми в баре. Нервный гнев заставил кулаки резко сжаться.
– Я не собираюсь повторять дважды. Если я не получу ответа, вначале пристрелю весельчаков, прихвостней Гюса, затем остальных пока кто-то не заговорит.
Я направил ружье на первого из охранников Гюса и выстрелил по его ногам. Тип заорал как резанный, кровь начала сочиться от ранения свинцовой дробью. Он упал на пол, держась за ноги. Сила куда-то сразу подевалась, исказив его лицо глубокими морщинами и темными кругами под глазами. Глаза наполнились слезами от боли и унижения. Рыдая, он прислонился к ножке стола и был похож на грязного пацана, задумавшего что-то неладное на улице.
– По второму!?
Я медленно перемещаю прицел по залу и целюсь во второго прихвостня Гюса.
Он заорал в панике:
– Я ничего не знаю! Если бы я знал что-то, я вам сказал бы!
Он испуганно закрыл лицо руками, хотя его оскал с приподнятой губой не предвещал мне ничего хорошего. Нужно было сматываться отсюда и побыстрее.
В глубине бара я заметил двух типов, которые пытались перемещаться, прикрываясь другими. Вдруг меня резко осветили огни фар автомобиля. Это машина остановилась перед входом. Первая мысль была направиться к ней. Но я быстро осознал, что один и вооружён всего лишь шестизарядным ружьём. Если они все ринуться на меня, я не смогу сопротивляться. Их надо опередить. Я снова выстрелил в потолок выше толпы. Неоновая лампа взорвалась, обрушившись каскадом осколков на головы. Все попрятались кто куда, за стулья, под столы. Внушительного вида человек с чёрными с проседью усами и лысеющей головой, со слишком отодвинутой назад большой шляпой, укоризненно покачал головой. Казалось, он вовсе не встревожен перестрелкой, а его глаза на выкате просто ухмылялись. Я всегда остерегался невозмутимых типов в такие напряжённые моменты, поэтому зацепил за него свой взгляд. На полу копошился Гюс рядом с парнем, которому я прострелил ноги. Я вышел из-под укрытия стойки, нанеся удар ногой по бармену, чтобы привести его в чувства.
– Куда ведёт дверь рядом с баром?
Кровь заливала его рот и сочилась из носа. Изуродованный, он промямлил слабым голосом:
– Ко мне и наружу…
Я подошёл к Гюсу, схватил его за шиворот и потянул за собой, одновременно не отрывая взгляда от других шутников, присутствующих при этой сцене. Открыв дверь, я затолкал Гюса в служебный проход. Два запора на двери позволяли закрыть дверь наглухо. Я потянул задвижки, заперев дверь, и резким ударом свалил Гюса с ног. Он потерял сознание. Повернув налево, я оказался во дворе, полным ящиков для бутылок и бочек пива. Что-что вроде грязного стеклянного купола служило потолком на этом складе. Я быстро пробежал между хламом и мусорными баками. В противоположной стене я нашёл выходящую на улицу металлическую дверь. Открыв её ударом плеча, я огляделся. Улица, соединяющая коммерческие лавки, была пустынна. Дождь лил как из ведра.
Моя машина ждала за углом. Я быстро завёл авто и, дав задний ход, вернулся за Гюсом. Дотащив, я запихнул его на заднее сиденье. Полностью промокший, я быстро обежал автомобиль, и не имея времени на передышку, уселся за руль, придерживая ружье на коленях.
Фары на мгновение осветили «Хамелеон». Внутри была темнота, бар казался пустынным. Я выехал из Кервенанек и после светофора повернул направо в направлении берега. В зеркале заднего вида никого не было видно, значит меня не преследовали.
Дождь не прекращался, дворники авто будто взбесились. Я ехал медленно. В свете фар струи дождя на лобовом стекле, казалось, вырисовывали тюремную решётку. Настоящий потоп обрушился на Лорьян, ещё больше омрачая ночь. И почему я взбудоражил это осиное гнездо в баре? Из-за телефонного звонка три дня назад или из-за горечи, которая не давала мне покоя, как ноющая назойливая боль. Я вспомнил тот вечер такой близкий и такой далёкий и моё навязчивое желание играть роль доброго Самаритянина.
* * *
Я был во Франции уже более месяца, чтобы урегулировать свои дела, которые были на стадии завершения. Умер мой отец, а с ним и часть моей счастливой юности. Мрачная меланхолия накрыла моё сознание непроницаемым туманом. Совсем не ностальгия, а глубокая грусть укоряла за мои годы отсутствия. Я покинул отца в девятнадцать лет, чтобы объездить весь мир, позабыв о его существовании. Он остался совсем один. Письмо нотариуса, полученное месяц назад, заставило меня вернуться во Францию. И вот я здесь.
Я оставил Клэр в Париже. Она вернулась в своё маленькое жилище департамента Эна. Должно быть, там она нашла своих бывших друзей лётчиков с базы Крей.
Я стоял у окна и смотрел на море. Этот дом теперь был моим, и я не знал, что с ним делать. То была буржуазная вилла, построенная на побережье больше 50 лет назад, окружённая соснами. С дубовой мебелью, покрытой воском, со старомодными кружевными занавесками и облупившейся краской на стенах, она больше напоминала некий реликт, что-то вроде остатков кораблекрушения, выброшенных на берег моря. У дома был запах печали и затхлости.
У нотариуса мне пришлось маневрировать между моим прошлым и моим настоящим с фальшивым паспортом. Эта сумятица требовала от меня чрезвычайной осторожности. В конечном счёте я удачно выпутался из всех формальностей и унаследовал отцовский дом. Дом, у которого был свой запах и свои привычки.
Через окно я наблюдал, как силуэты людей поднимались с пляжа под начинающемся дождём, пока большая волна, ударившись о скалу и разбрызгивая снопы пены, не заставила их вовсе удалиться.
В осиротевшем доме такая глубокая тишина, что я боялся потревожить её, чтобы не пробудить воспоминания прошлого. Иногда скрипучие половицы и стропила нарушали тишину виллы, как будто для того, чтобы внести ноту тревоги в то спокойствие, которое, казалось, царило в жилище.
В такой зимний вечер, когда пейзаж тонул в мороси дождя, ничего не оставалось, как усесться в старое кресло и наблюдать. Струи дождя цеплялись за всё, обвиваясь вокруг единственного фонарного столба в его жёлтом мягком освещении.
Моросящий дождь, обволакивающий голые скелеты деревьев, казалось, проникал везде и повсюду.
Глядя сквозь оконные квадраты, я терзался мыслью, что сделать, как забыть о насилии, перенесённом в прошлом году. Это чувство накапливалось во мне, как бомба замедленного действия.
Мелкий дождь облизывал пляж, а ближе к западу, где заходит солнце, со стороны Лорьяна небо стало проясняться. Влажная дрожь пробежала по тёмному песку. Вдруг луч света прорезал колыхание воды. Должно быть, яхта возвращалась в порт. Белая кромка пены обвивалась вокруг мыса, пытаясь нарисовать незыблемый круг. Эта кромка ещё больше подчёркивала тёмную монохромность морского пространства. Ветер завивал кружева набегающих волн. Они просачивались невидимыми в песок, наполняя морской прилив.
События, которые я пытался забыть, вновь и вновь возвращались, будоража моё сознание, как зловонные пузыри, вырывающиеся наружу из застоявшейся тухлой воды. Пережитый кошмар опять давал волю разгуляться невыносимым страданиям. Память, полная тех воспоминаний, вновь возвращала к той тонкой грани балансирования между жизнью и смертью. Это было время, когда СМЕРТЬ смотрела мне в глаза с ухмылкой.
«Струя холодной воды в третий раз отбросила меня к стене. Моя голова сильно ударилась о каменную кладку. Меня бросило в дрожь. Десны болели и кровоточили из-за сильно сжатых зубов. Я пробовал защищаться, как мог, двумя скрещёнными руками, закрываясь от его лица…»
Я потряс головой. Мне хотелось напиться до смерти, чтобы изгнать эти кошмарные сцены из глубин моей памяти.
Внезапно телефон прорвал тишину, возвращая меня к печальной действительности. В пустом доме он звучал пугающе и нелепо. После шестой попытки, я всё же подошёл. Кто мог мне звонить сюда? Мало кто, в общей сложности, кроме Клэр и нотариуса, знали, что я находился в старом отцовском доме недалеко от Лорьяна.
– Франк?
Я ответил раздражённым голосом, не узнавая человека на другом конце:
– Да.
– Я вам звоню по рекомендации Клэр.
Голос человека, казался тревожным с придыханием на конце линии. Он отдавался эхом в трубке. Это был голос старика, чья шумная отдышка сокращала слова, плохо проговариваемые в подавленном дыхании.
Я ответил угрюмо:
– Да, и что?
Тембр голоса упал до шёпота:
– Она мне сказала, что вы могли бы мне помочь, я хотел бы с вами встретиться.
Он промямлил что-то, как в пьяном пришепётывании слов. Я не хотел его слушать, не хотел говорить ни с кем. Во всяком случае, я должен был вернуться в Никарагуа в следующую субботу в моё пристанище, в мой мир в Плайя дель Сюд. Но голос был настойчивым.
– Пожалуйста, помогите мне, я не знаю, что делать! Я вам звоню с моего мобильного из бара «Сельтик», который находится в километре от вас, на входе Форт Блоке.
Он глубоко вздохнул, как будто для того, чтобы прибавить себе мужества и добавил:
– Я познакомился с Клэр в больнице Лорьян после несчастного случая. Это я прооперировал её, и мы подружились.
Клэр рассказывала мне о своей автокатастрофе, когда она была на практике в Лан Биуе. Это приковало её на три месяца к постели. Она была в двух шагах от запрета летать, но хорошо выпуталась. Без особой твёрдости я ответил:
– Ладно, но как я вас узнаю?
– Я сижу у окна с видом на залив. На мне джемпер сине-белую полоску. Жду вас.
– Можно поесть в этом чистилище?
– Думаю, да.
– Тогда еду.
* * *
Мне нужно было время переодеться и сменить рубашку. Машина ждала в гараже. Я тщательно закрыл все двери и ставни дома прежде, чем отправиться в путь вдоль побережья. Ветер усиливался, бросая на скалы снопы морской пены. Унесённые порывом ветра они попадали, как снег, под колеса. Вскоре начался сильный дождь, заливая лобовое стекло. Я ехал медленно, стеклоочистители едва справлялись с таким сильным ливнем.
Стоянка находилась с другой стороны дороги недалеко от моря, как раз напротив того места, где меня ожидали. Три машины стояли у белого длинного сооружения с верандой, которое служило закусочной. Фасад был декорирован старым шифером, чтобы придать зданию более сельский стиль. Сверху мерцающая зелёная вывеска оповещала, что это бар-ресторан «Сельтик».
По соседству с рестораном находилось агентство недвижимости, которое было закрыто. Фотографии домов на продажу собрали всю пыль в витрине с грязным кафелем. Картонный промокший циферблат с движущимися стрелками обещал открытие агентства в десять часов. Но и циферблат и сами стрелки, похоже, потеряли всякую надежду на открытие. Два других заведения рядом были зашторены. Это три этажа крошечных комнат для туристов. Никакого света, никаких обитателей внутри.
За окнами ресторана, завешенными тюлем, я заметил силуэты, движущиеся как в театре Гиньоля. Входная стеклянная дверь завешена наполовину отклеившимися плакатами, которые объявляли о празднике бретонского танцевального фестиваля в следующую субботу и о блошином рынке. Я толкнул дверь и вошёл в бар. Около дюжины выпивающих обсуждали последнюю встречу местной футбольной команды. За барной стойкой, облепленной посетителями, стоял человек больше напоминающий монстра из научно-фантастического фильма. Алкоголь, похоже, вымыл все мозги бармена, превратив в расплывшееся чудовище. Его белые руки были покрыты черными волосами.
В полутёмном углу слева я заметил человека, одетого в ирландский трикотаж. Он прислонился головой к огромной пивной кружке, изображённой на витраже бара. Я не видел его глаз. Тень падала на верхнюю часть его лица. Зал был покрыт полумраком. Только бар был освещён отдельными пятнами света, что создавало впечатление спектакля под маленькими прожекторами. Заметив, что я вошёл в зал, патрон, а я думаю, что это был именно он, включил свет. Яркое освещение после нескольких миганий залило помещение из двух параллельных рядов неоновых ламп.
Большое пространство тут же превратилось в зал ресторана. Столовые приборы уже стояли на белых скатертях, только посетители не торопились занимать свои места.
Я подошёл к мужчине, уткнувшегося в окно. Только в этот момент я понял, что не спросил его имени.
Стоя перед ним, я представился:
– Я – Франк.
Он встал так неуклюже, как если бы из плохо собранного деревянного стула вывернули все шурупы.
– Доктор Шнебель. Присаживайтесь, пожалуйста.
Его тихий голос был поглощён белыми стенами большого зала. Затем наступила пауза, как будто он не знал, что говорить. Наконец, чисто механически он сделал знак присесть и продолжил:
– Вчера я говорил по телефону с вашей подругой Клэр, я не был уверен, могу ли я вас побеспокоить.
Он перевёл дыхание. Похоже, его сердце начало биться слишком быстро.
– Я оперировал её, пять, нет, шесть лет назад. Она смогла продолжать летать. Именно она предложила вам позвонить.
Я смотрел на него молча. Его исхудалое лицо было сморщено. Глаза избегали моего взгляда. Он потерял уверенность в себе и походил на тень.
– Что произошло, старик?
– Она исчезла!
– Кто исчез?
Ему было трудно начать свой рассказ. Лицо исказили глубокие морщины.
– Моя дочь, ей пятнадцать лет. Я несу ответственность за неё после развода. Надо вам сказать, что моя жена интересуется только собой, любовниками или любовницами! До остального ей нет дела.
Гримаса отвращения перекосила его рот. В этот момент он был похож на печального клоуна, который будто потерялся в этом слишком большом для него мире.
– Вы, я думаю, предупредили полицию?
Он сделал возмутительный жест рукой, продолжая:
– Полиции бегство подростков не кажется чересчур серьёзным. Вы знаете, у меня никого нет кроме неё.
Я чувствовал себя слишком усталым, чтобы заняться его проблемой. Груз раскаяния, что пришёл сюда, повис на моих плечах. Я пытался побороть это чувство, но это ещё больше сковывало. На самом деле, мне было не интересно бегство его дочери, поэтому я ответил машинально:
– Я не думаю, что могу сделать что-то лучше, чем полиция, – сказал я прямо глядя в глаза.
Он поднял голову. Это был человек вполне успешный, но сейчас абсолютно уничтоженный. Его лицо напоминало гипсовую маску, внезапно покрывшуюся возрастными трещинами, а остекленевшие глаза выдавали сильно подпитого человека. Не осталось даже фасада, так говорят о роскошной внезапно обветшавшей вилле.
– В действительности, я не вижу, чем я мог бы вам помочь?
– Клэр мне сказала, что вы всегда справляетесь с трудностями. Конечно же, я предупредил полицию, но я не слишком полагаюсь на неё. Если бы вы меня выслушали, возможно у вас появились бы идеи. Я могу вам заплатить и хочу использовать всё возможное, чтобы найти её.
– Я слушаю вас, расскажите всё, что произошло…
Тип глотнул побольше воздуха, как ныряльщик после длительного погружения, выпрямился и начал свой рассказ.
– В среду, она уехала в лицей. Надо сказать, у неё там хорошие результаты. Она обещала вернуться к шести часам, как всегда. С тех пор я ничего о ней не знаю. Я поехал в лицей поговорить с её преподавателями и одноклассниками. Никто её не видел. Её не было в школе с самого утра. С того времени я в неведении уже четыре дня!
– Вы часто ссорились?
– Нет, у нас не было привычки ругаться, после того, что она пережила из-за матери…
– Следовательно, она не у матери!
– Она её не видела уже больше месяца. Я искал везде, у друзей и подруг, никто не знает, где она.
У бедного отца был такой жалкий и подавленный вид, что я всё же решился взяться за дело:
– Я могу осмотреть ваш дом, её спальню?
Вздох облегчения снял груз внутреннего напряжения. Он задышал с открытым ртом, как дайвер, вынырнувший на поверхность мутной реки.
– Если хотите. Но она ничего не взяла с собой, ни одежды, ни обуви, ничего.
* * *
Подгоняемый яростным ветром, дождь сплёл на витрине ресторана паутину из струек воды. На другой стороне дороги смутно просматривался городской парк отдельными пятнами деревьев и газона сквозь эту пелену. Свет от фонарных столбов дрожал, предвещая смерть, а освещение вывески «Сельтик» напоминало бледность зеленоватого савана.
Я сел в машину, немного подождал и затем последовал за машиной хирурга. Он вёл машину быстро, слишком быстро, словно хотел избавиться от проблем настоящего, обретя душевный покой прошлого. Он резко тормозил на поворотах, а задние фонари освещали дорогу тревожными красными метками. Так мы ехали один за другим минут двадцать под струями сильного дождя. Вдруг он замедлил ход и въехал в открытые деревянные ворота. Я припарковался возле его машины. Это была вилла в форме куба, довольно богатая, с необычным входом в виде веранды из алюминиевого каркаса. Вдали был слышен беспрерывный шум прибоя.
– Следуйте за мной.
Он толкнул металлическую дверь, и мы вошли в тёмный зал, украшенный хорошими картинами. Освещённые маленькими лампами, картины играли разными цветовыми оттенками. Металлическая лестница привела нас на второй этаж в огромную гостиную.
– Живопись – моя страсть, люблю открывать неизвестных художников. Мы с дочерью часто посещаем выставочные залы.
Воспоминание о пропавшей дочери взбудоражило его память, и его челюсть начала дрожать.
– Хотите выпить?
– Я предпочёл бы съесть что-нибудь.
– Я вернусь через пару минут. Устраивайтесь удобнее.
Он указал на глубокие черные кожаные кресла в большой гостиной. Как только он исчез на кухне, я приятно устроился в кресле и огляделся вокруг. Это был роскошный зал, но пустой и бездушный, в центре которого находился большой камин чёрного мрамора. Огромный телевизор висел на голубой стене, обитой шёлковой тканью. Свисающие с потолка мелкие прожекторы освещали полихромные картины. В глубине зала другая лестница поднималась на этаж выше. Рядом, незаметное в данном интерьере, стояло фортепиано, казалось, спавшее глубоким сном.
Врач появился через несколько минут, неся перед собой поднос с наспех приготовленной едой.
– Я приготовил яйца. Из меня плохой повар. Я принёс вам фотографии моей дочери Гвен.
Он поставил еду на журнальный столик, покрытый черным лаком, а затем уселся на кожаный диван передо мной. Он небрежно бросил фотокарточки на стол, так как выбрасывают карты во время покера. На четырёх из пяти фотографий Гвен в купальном костюме. На одной она стоит перед океаном в романтической позе. На другой более романтичной, она развалилась на шезлонге. Гвен красива на фотографиях, но, к сожалению, её портит подростковое кривляние. А вот здесь она совсем другая, в летнем платье без рукавов, на ней большая соломенная шляпа. Она уже не позирует, а выглядит естественной. Она сидит на синем шезлонге, облокотившись на столик со стаканом, наполненным двухцветным напитком. Позади видна бухта виллы, и она улыбается. Она не была похожа на хрупкую пятнадцатилетнюю девочку, ей скорее дашь восемнадцать или девятнадцать лет. Короткие светлые волосы были подстрижены так, что видны её глаза, будто два куска льда на смуглом милом лице.
– Я сделал эти фотографии два месяца назад, она красивая, правда?
Уплетая еду, я проворчал, что она слишком красива для своего возраста, и у неё уже развита женская грудь…
Какой бы роскошной не была комната, она выглядела траурной и печальной. Не было такой краски, что отражало бы в ней нормальную жизнь. Это была комната, которая давила нескончаемой неврастенией.
– Мы очень привязаны друг к другу, моя дочь и я, – продолжал врач, – и она не часто видит свою мать.
– Чем занимается её мать?
Глядя на него и не дожидаясь ответа, я задал себе вопрос, до какой степени привязаны друг к другу хирург с дочерью.
– Она работает медсестрой в том же госпитале, что и я, но в другом отделении, так что мы практически не видимся. Во всяком случае, я делаю все, чтобы её не встречать.
– Если я правильно понимаю, вы не были счастливы в браке?
Он поднял голову. Вспышка ненависти ожесточила его взгляд. Это было похоже на резкий порыв ветра над спокойной гладью моря.
– Совсем нет, – ответил он, вздохнув, – совсем нет. Ей нужны были любовники, и, если я правильно информирован, их ей было недостаточно, чтобы не умереть со скуки, как она говорила. Она пристрастилась к женщинам. В настоящее время у неё связь с главной медсестрой учреждения. Пусть она развлекается! Вы знаете, доступные женщины – это всегда женщины с историей. Фригидные, распущенные, алкоголички, они часто нимфоманки и шизофренички. Зачастую они не знают, кто они, и что ищут за сиюминутным наслаждением. Они верят, что живут полной жизнью, превращаясь в пустыню эмоций.
Он говорил таким убеждённым голосом, словно оправдываясь. Не сомневаюсь, что он повторял эту молитву сотни раз, чтобы убедиться, что он прав. Подобная проповедь не позволяла задавать вопросы самому себе.
– Как долго вы разведены?
– Три года!
– Почему не раньше?
– Из-за дочери, я хотел защитить её максимально, чтобы она имела мать.
– Все же, почему не раньше?
– Потому что она перестала скрывать свои пристрастия. Долгое время это было с интернами, затем с учителем биологии, после был целый ряд любовников. Я даже не знаю, помнит ли она всех. Она побывала в постели, по крайней мере, одного из трёх начальников отделений, прежде чем бросится на женщин или оба пола сразу! Это стало настолько публично, что наша дочь узнала об этом.
Его лицо потемнело, а глаза проползли по мне, как улитки, поднимающиеся по стене. Он всё ещё страдал и был в ярости.
– И как ваша дочь реагировала на всё?
– Она замкнулась в себе. К счастью, она занимается спортом и музыкой, дзюдо и скрипка. Она записалась в консерваторию и должна начать учёбу в Ренне в следующем году. По дзюдо она недавно получила чёрный пояс. В остальное время она закрывается в своей комнате, читает или мечтает.
Могут ли эти детали объяснить что-либо? Настоящее не может ничего изменить в прошлом, а на самом деле ещё больше сгущает тайну исчезновения красавицы по имени Гвен.
– Я могу осмотреть её спальню?
– Пойдёмте.
В этот момент мощный луч маяка с моря проник сквозь окно, заливая светом картины, украшающие стены. Салон выглядел как освещённый корабль, который уплывал мало по мало в ночь, пока от него не осталось лишь красное свечение. Врач застыл в изумлении от этой игры света у лестницы, а потом сказал:
– Поднимемся наверх.
Металлическая лестница громко озвучивала наши шаги, как перезвон предвещающий конец света. Мы поднялись к большой библиотеке. Между книжными полками, забитых книгами, стоял белый лакированный стол. Прямо перед нами была дверь, тоже белая, что вела в комнату Гвен. В её комнате царила смертельная тишина. Большое эркерное окно, выходящее на террасу с видом на океан, украшало комнату, которая казалась слишком большой и, тем не менее, темной. Книги на полках, современный письменный стол, качели, свисающие с потолка, небольшая кровать, приставленная к стене, всё выглядело нелепо. Постельное бельё и одеяла свалены сбоку от кровати. В углу комнаты деревянный стол завален кучей одежды: купальники и пляжные костюмы, брюки, морской джемпер.
Рядом дверь, ведущая в большую ванную комнату, здесь на полке перед зеркалом стояло множество маленьких бутылочек с различными духами, расставленных с любовью.
– Она собирает их, – говорит хирург, перехватывая мой взгляд.
Осмотрев всё, мы опять вернулись в комнату.
– У неё мало друзей, – продолжал Шнебель, – я знаком только с двумя или тремя.
Через моё плечо он грустно посмотрел на тёмный пляж. Сквозь окно был виден залив. Волны, словно жемчуг перекатывали по пляжу белую морскую пену. Дождь, не переставая струился по окну.
– Я ничего не трогал, – сказал доктор подавленным тоном.
Он и его дочь жили в созданном ими мире, отягощённым множеством воспоминаний, готовых обернуться в любой момент катастрофой. Зеленоватая лампа, похожая на маленького светлячка освещала поверхность письменного стола.
– Компьютер включён. Днём я этого не заметил.
Я открыл крышку компьютера и нажал пуск. Изображение появилось моментально, как вспышка. На экране была картина Гогена. Я медленно прокрутил все изображения и насчитал шесть картин Гогена полинезийского периода. Это были группы молодых томных разнеженные женщин, написанных яркими и темными цветами. На одной картине рыжая собака в углу казалась безразличной к их ужимкам.
Я вспомнил, как много лет назад я был на Маркизских островах. Это что-то вроде навязчивого воспоминания, которое терзает тебя, как не проходящий ожог на коже. Там у океана нет никакого покоя, сплошное изнуряющее пережёвывание идей, что томятся в твоей голове. Это уникальное место, которое может довести судьбу до порога в никуда, а на заливе Атуона мечта и вовсе пропадает в пустоте. У Врат Вечных Поль Гоген и другие неизвестные поэты, искатели приключений, заключённые между горами и морем, понимали в конце своей жизни, что поиск закончен, и ничего не остаётся перед их жаждущим взором, кроме странной смерти, которая разорвёт их в клочья.
Изображения пронизывали сознание как молния. Мне было странно видеть их в компьютере 15-летней девочки. Груз своих ужасных воспоминаний давил мне на плечи.
– Она так же, как и я, обожает живопись. Кстати, я могу вам хорошо заплатить.
Я быстро просмотрел сайты и файлы компьютера. Гвен не была зарегистрирована ни в одной из социальных сетей, что удивительно для девочки этого возраста. Лицо Шнебеля, который наблюдал за мной, вытянулось. Его веки сузились, как будто кто-то ударил его сзади. Он закрыл глаза. Для человека в его возрасте и ситуации, он быстро теряет самообладание, если только потеря дочери не представляет своего рода конца света.
– Хорошо, я постараюсь найти её, по крайней мере, пройду по её пути. Дайте мне адрес, номера телефонов вашей жены, кое-кого из друзей, а также её привычки…
– Я вам всё приготовлю.
Я не знал, смогу ли я позволить втянуть себя в эту историю. У меня не было особых навыков в поиске пропавших, я попал сюда, что называется, транзитом. Доктор казался добрым парнем. Я давно вышел из подросткового возраста, и вполне вероятно, что эта девчушка убежала с ровесником, гонимая безудержным желанием покинуть отчий дом, похожий на надгробную плиту. Я представил, как её отец занят своими дежурствами в операционной в ночные часы, а девушка остаётся наедине со своими мыслями на вилле, слишком большой для неё. Что она могла сделать? О чем она могла думать? Какой саван одиночества мог опуститься на её плечи?
Я встряхнулся, как кот надолго оставленный под дождём, стараясь избавиться от навязчивых мыслей. Вернулся отец с покрасневшими глазами и протянул мне конверт:
– Я вложил туда всё, что вы просили и написал номер своего мобильного. Звоните мне и днём, и ночью, когда посчитаете нужным…
Я положил конверт в карман, и попрощался с доктором Шнебелем. Когда я направлялся к выходу, я обернулся. Он стоял посреди гостиной бледный неподвижный, как гипсовая статуя. Необычные соломенно-жёлтые часы у входа показывали десять тридцать пять. Волна жалости окатила меня на короткое мгновение. Я сел в машину, развернулся и поехал. Позже в машине я открыл конверт и обнаружил пять банкнот по пятьсот евро каждая. Механически я скомкал их, потому как мне не нужны были деньги, особенно эти деньги. Годы скитаний и приключений, не обогатив меня, давали мне доход, чтобы жить комфортно. И к тому же место, где я жил в Никарагуа, а точнее, Плайя Дель Сюд, всё это позволяло мне вести вполне скромную, но интересную жизнь.
* * *
На следующий день, около девяти часов, я отправился в Лорьян познакомиться с бывшей женой Шнебеля. Её дом находился на улице Ратье, в районе, который некогда был роскошным. Теперь его застроили маленькими стандартно-одинаковыми домиками с прилегающими к ним небольшими садами, высаженными голыми деревьями. Я нашёл её дом в конце тупика. Это был высокий, оштукатуренный под мрамор барак с огромной, покрытой шифером, верандой, по центру которой установлены две солнечные панели, отражающие сад, больше напоминающий запущенную рощу. Запоздалые цветы розового куста свисали, как красный реликт. Толкнув деревянную калитку, я направился по песчаной тропке к дому. Справа я заметил сарай, который использовали под гараж, в нем стоял кроссовер Honda.
Я позвонил в дверь с матовым стеклом. Через какое-то время в передней послышался шум и приглушенные голоса. Дверь открыла женщина в фиолетовом халате и спросила мало любезным тоном:
– Ну, что ещё? Мне ничего не нужно.
Это была вполне симпатичная с приятным голосом женщина, хотя светлые волосы в беспорядке наталкивали на сравнение с пуделем.
– Я пришёл поговорить о вашей дочери по просьбе вашего бывшего мужа…
– О, она хорошо сделала, что вырвалась из дома. Жить с таким гробовщиком – это не жизнь!
Ей вдруг стало очень стыдно за выходку. Не зная, что делать с лицом, она пыталась скрыть конфуз улыбкой. Но её оскал выглядел вымученно неестественным. Тон стал заурядно вульгарным.
– Он – опекун, пусть и выясняет, где она путается.
Выбитый из равновесия, я опять спросил:
– А вы не знаете, куда она могла отправиться?
– Кто вы такой, чтобы заботиться об этом?
– Старый друг вашего бывшего мужа, но он слишком заметен, чтобы заниматься расследованием. Он не знает, что делать, поэтому попросил меня о помощи. Вы не догадываетесь, где она может быть? В любом случае полиция уже предупреждена.
– Это лучшее, что он мог сделать. Я понятия не имею, где она может таскаться. Она вполне зрелая девица для своего возраста. Не удивлюсь, если она убежала с любовником. Это похоже на неё, куда мил дружок, туда мой сапожок… Я уверена, что через день – два она снова появится.
Я пристально взглянул ей в глаза. Она тут же замолкла. Её лицо залилось краской, как цветная фотография во время экспозиции. Оказывается, временами она может быть естественной. Её глаза залились блеском, и скудная слеза упала на щеку. Это явно противоречило тому, что она только что сказала. Она сделала шаг ко мне и обвилась вокруг спиралью. Её голова склонилась мне на плечо, как опущенный цветок подсолнуха. Я пытался её утешить, но почувствовав дрожь в танце похотливого желания, и быстро понял, чего она добивается. Освободившись от её объятий, я успокоился, расшифровав игру, в которую чуть было не был втянут.
Вдруг голос другой женщины из глубины дома, окликнул:
– Валери, дорогая, что там?
Она быстро отодвинулась от меня и ответила:
– Это по поводу моей дочери, один тип её ищет. Он от моего бывшего.
– Оставь это, она убежала с приятелем. Она сообщит тебе, где она, уже не маленькая девочка, только твой бывший думает, что маленькая. Мне очень нравится твоя дочь. Что скажешь, если я займусь этим…
– Прекрати свою болтовню, я знаю, что она всё ещё ребёнок для него. Он не видел, как она росла. Он никогда не заботился ни о ком, ни о своей дочери, ни обо мне, только о своих больных. Да, Месье, я приукрашивала своё одиночество, как могла! Так что, моя дочь должна была сделать то же самое, она сообразительная, как и я, – закончила дама, показав презрительно средний палец.
Кажется, она была не в себе. Вне всяких сомнений она обижена на весь мир и, прежде всего, на саму себя. Всё, что она могла сделать, это утонуть в настоящем грехе, ища немедленного наслаждения. Помимо горечи, жалость и боль, похоже, её уже не трогали.
За её спиной голос начал что-то напевать. Она посмотрела мне в глаза, пренебрежительная гримаса искривила её рот как у загримированного клоуна, затем она упёрлась в мою грудь обеими руками и резко вытолкнула из дома.
– Уходите вон, вам здесь нечего делать! Если я и услышу что-либо о ней, я позвоню своему бывшему мужу, а не вам.
Она сделала шаг назад и с шумом закрыла дверь прямо перед моим носом. Я услышал лязганье ключа в металлическом замке.
Я возвращался разочарованный и недовольный собой. Я спрашивал себя, что значит материнский инстинкт для такой женщины, как она! Я никогда не верил в этот пресловутый инстинкт. Достаточно посмотреть, как обращаются с детьми в бедных странах, где только рабочая грубая сила может гарантировать выживание. Для неё дочь, вероятно, ничего не стоила.
Вспышка ненависти пронизала весь мой мозг. Уходя, я проклинал её, зная, что должен сдерживаться от чувства ненависти, которое внезапно скрутило мой живот и сдавило грудь. Несколько лет назад я уже потерял все иллюзии относительно людей. Комедия жизни разыгрывается из-за денег, наслаждений и власти, остальное мало берётся в расчёт.
В маленьком саду скрюченное чёрное дерево ухмыльнулось мне ужасной гримасой. Опустившись на бесформенную ветку, птица с серым оперением, возможно, сойка, взяла несколько певчих нот прежде, чем застыть в оцепенении от удивительной тишины.
* * *
В час пятнадцать автобус, следующий в город, остановился точно по расписанию на остановке в двадцати метрах от виллы Шнебеля. День был ясный солнечный. Ветер стих, воздух немного прохладный и кристально чистый. Далеко от берега шумел прилив, напоминая о присутствии океана. У подножья низкорослого кустарника плавно улеглись песчаные дюны. Я поднялся в автобус и купил билет у водителя в кепке. Он показался мне слишком маленьким, так как его подбородок едва достигал уровня руля. Воспользовавшись дорожной сутолокой, переминаясь с ноги на ногу, я спросил его:
– Вы знаете друзей Гвен?
Повернув голову, он жестом показал на табличку сзади: во время движения разговаривать с водителем запрещено.
– Она исчезла, и я её ищу. Позвольте мне проигнорировать это правило.
Повернув слегка ухо в мою сторону, он ответил без особого удовольствия:
– Да, слышал, что она исчезла, но не видел её эти дни. Здесь её подружки, три девчонки сидят на заднем сиденье. Вы можете поспрашивать.
Я бросился по проходу, цепляясь за ручки сидений обоих рядов, когда автобус раскачивало из стороны в сторону. В глубине автобуса сидели три девушки в возрасте формирующихся обольстительниц.
– Вы знакомы с Гвен Шнебель?
Одна из девушек, одетая в комбинезон, с пренебрежением повернула ко мне голову. Её глаза блестящие и подвижные, как ртуть, едва были видны из-под чёлки светлых волос. Другая залилась смехом, как колокольчик, услышав вопрос. Вдруг плохая гримаса превратила её милое личико в лицо молодой ведьмы, ноздри раздулись, как у поросёнка.
– Вам то какое дело до Гвен?
– Хочу узнать, где она. Её отец очень волнуется.
– Уже четыре дня, как мы её не видели. Обычно мы ездим вместе на этом автобусе до лицея.
– Она вам говорила, что должна уехать?
Девушка с носом поросёнка спросила, отвергая всякую возможность получить ответ на мой вопрос:
– А вы кто такой, чтобы задавать такие вопросы?
Она была одета в джинсы и провокационно свободную блузу, скрывающую её маленькую грудь, но не желание соблазнять. С курткой на коленях, здесь же в автобусе она делала себе маникюр.
– Я друг её отца. Он попросил меня помочь узнать, где она.
Самая высокая, поправив бретельку комбинезона, развернулась к другим и прошептала:
– Давайте расскажем ему, нам самим интересно, мы ведь тоже волнуемся.
Молчание было согласием.
– Это случилось в понедельник. Как обычно, мы вместе ехали в лицей, когда ей кто-то позвонил на мобильный. Она ответила. Разговор длился примерно пять минут. Она больше слушала и отвечала время от времени, вот и всё. У неё был счастливый вид. А нам она сказала:
– Я на следующей остановке выйду, на занятия сегодня не пойду. Завтра вам всё расскажу. Она вышла из автобуса, с тех пор мы её не видели. Через пару минут будет та остановка, где вышла Гвен. Это-стадион Лармор.
Самая худенькая из девушек всё время молчала. Вдруг её кожа вокруг глаз и рта собралась, как будто она набралась смелости броситься в воду. Она выпалила:
– Не в первый раз она выходила на этой остановке. На следующий день она была там же. А в тот раз мы её больше не видели.
– Она часто пропускала школу?
– Нельзя сказать, чтобы часто, но случалось время от времени, особенно на физкультуре. За ней приезжал один и тот же автомобиль, старый Мерседес с арабом или чёрным за рулём. Какой-то старик.
В её полупрозрачных глазах я заметил страх.
Вдруг мальчишка, скорее симпатичный юноша, сидевший впереди, одетый, как к первому причастию, повернулся к нам, вмешиваясь в разговор своим крикливым голосом:
– Это тип из Кервенанек, абсолютно противная морда. Говорю вам, если она хотела больших неприятностей, лучше не придумаешь.
– Ты его знаешь?
– Думаю, он один из местных криминальных боссов. Не понимаю, что такая девушка как Гвен, могла найти общего с таким типом!
В речь парня закрались нотки ревности, как перчинки в сладкий десерт.
– Ты знаешь, как его зовут?
– Его имя? Мне кажется, его зовут Гюс. Он немало натворил. Во всяком случае, о нём знают в полиции.
– А ты знаешь, где его найти, этого Гюса?
– Такие ребята собираются в Бистро Хамелеон. Оно находится в торговом центре рядом с социальной службой, которая занимается малышами. Найти то его легко, только репутация у него дурная!
Смутное ощущение как дымка пронизало весь автобус. Оно окутало все сиденья, приглушая свет из окон. Нависшее молчание стало напряжённым, как и лица старшеклассников с их неуловимыми взглядами. Даже шофёр деловито наклонился над панелью управления автобуса.
* * *
Вероятно, я взял след! Я решил выйти на той же остановке, что и Гвен. Я дал девушкам номер телефона доктора Шнебеля. Когда автобус остановился, быстро вышел.
Я очутился в небольшом посёлке у дороги, ведущей в Лорьян. Виллы, скрытые, за высоким хвойным забором, казались молчаливыми и необитаемыми. Я огляделся. Место казалось пустынным, ни одной машины в поле зрения в это время. Вдоль извилистой дороги, бегущий вдоль вилл, выглядывали высокие башенки вдалеке. С моря дул ветер, а шорох деревьев, скрывающих виллы, сливался с шумом морского прибоя. Приближающийся прилив моря пробивал брешь в оглушительном безмолвии домов.
Вдруг у входа одной из вилл сквозь деревянный забор я увидел высокого человека военной выправки и жёстким взглядом. Его худое лицо было украшено усами, придающими ему вид сома. Он был одет в добротное серое пальто из верблюжьей шерсти. Я направился к нему.
– Прошу прощения, я разыскиваю одну несовершеннолетнюю беглянку по просьбе отца. В последний раз её видели именно здесь, в понедельник утром. Она села в старый Мерседес, с тех пор от неё нет никаких вестей. Её зовут Гвен Шнебель.
– В понедельник меня не было во дворе, но я знаю Гвен, красивая пятнадцатилетняя девушка, дочь известного хирурга с хорошей репутацией. Не могу знать о её похождениях, но она часто выходит из автобуса в этом месте, садится в автомобиль, который вы описываете. За рулём какой-то чёрный, скорее мулат, хорошо одет, иногда в сопровождении женщины, затем они направляются в сторону Лорьяна.
– Парнишка из автобуса, её одноклассник назвал его Гюс.
Похоже, это имя возымело сильный эффект, потому как он сухо поклонился, пытаясь понять, какое впечатление произвёл на меня. Затем метнул взгляд на площадь, будто землетрясен свалило все деревья, а почва разверзлась перед глазами, и тихо, но твёрдо сказал:
– Это всё, что я знаю, Месье.
Как раз в это время мимо проезжал автомобиль доктора Шнебеля. Заметив меня, он резко затормозил в клубах пыли и брызгах грязи. Он был за рулём большого чёрного авто марки Audi. Открыв боковое окно, он позвал меня:
– Франк.
Я попрощался с мужчиной, с которым только что разговаривал и направился к автомобилю. Шнебель открыл дверцу:
– Садитесь.
Его усталое лицо землистого цвета с темными кругами под глазами доказывало, что он провёл бессонную ночь.
– У вас есть новости?
– Я был у вашей бывшей жены. Похоже, её это мало заботит.
– Меня это не удивляет. Она была одна?
– У меня не сложилось такого впечатления. В понедельник ваша дочь вышла на этой остановке. Её ждал мужчина в автомобиле. Вы знаете мужчину мулата, который мог бы быть её другом? Они уехали вместе.
Он сделал гримасу непонимания. Морщины глубокими паутинами, покрыли его измученное лицо. Он ответил, как бы извиняясь.
– Я отдаю себе отчёт, что ничего не знал о поведении своей дочери. Она не говорила мне с кем дружила.
Он покачал головой с удручённым видом.
– Вы не могли бы меня подбросить до Кервенанек. Я оставил свою машину недалеко от вас.
– Поедем искать вашу машину, – ответил он.
По дороге я отчитался перед ним обо всем, что успел сделать.