Читать книгу Нефертити - Мишель Моран - Страница 10

Двадцать четвертое фармути

На сей раз, когда мы собирались отправиться на арену посмотреть, как Аменхотеп Младший ездит верхом, он предварительно пригласил нас на конюшню и поинтересовался у Нефертити, какая лошадь нравится ей более всего. Кия наверняка бы жеманно захлопала ресницами и заявила, что ей по нраву кобыла с самой роскошной гривой. Но Нефертити сначала внимательно осмотрела лошадей: их поступь, ширину груди, силу мышц под шелковистой кожей, огонь в их глазах и только потом решительно ответила:

– Вон та, темная. Гнедая лошадь, что нетерпеливо гарцует у ворот.

Аменхотеп кивнул:

– Подведите сюда гнедую!

Кия обернулась к трем дамам, что всегда сопровождали ее, высоким женщинам, на целую голову возвышавшимся над моей сестрой, и одна из них громко проговорила, постаравшись, чтобы моя семья все хорошенько расслышала:

– В следующий раз он позволит ей выбрать для себя схенти. – Они дружно захихикали, но Нефертити решительно направилась к Аменхотепу, стоящему рядом с Панахеси и моим отцом, и стала смотреть, как он застегивает кожаные перчатки.

– Ты давно ездишь верхом? – поинтересовалась она.

Ей резко ответил Панахеси:

– С тех пор как фараон был еще мальчишкой в Мемфисе. Нефертити покосилась на группу молодых мужчин, застывших в ожидании. Это были сыновья других визирей, упражнявшиеся вместе с царем. Аменхотеп проследил за ее взглядом и уверенно добавил:

– Они уступают мне в скачках каждое утро вовсе не потому, что обязаны это делать. Верхом я езжу лучше любого солдата в армии моего отца.

Нефертити подошла к нему вплотную.

– И ты говоришь, что занимаешься этим с самого детства? Аменхотеп надел шлем и ответил:

– Я научился управлять колесницей раньше, чем твердо встал на ноги.

– А что, если я тоже хочу посоревноваться? – спросила она. С другой стороны конюшни до нее долетел резкий ответ Кии:

– Женщины не ездят на арене!

– А я ездила в Ахмиме, – провозгласила Нефертити.

Я взглянула на отца, но лицо его оставалось непроницаемым. Он ничего не сказал, и Нефертити взяла шлем с ближайшей полки и вызывающе надела его на голову.

– Я хочу, чтобы ты научил меня всему, что умеешь сам.

Аменхотеп помолчал, оценивая серьезность ее заявления. А она жизнерадостно добавила:

– Я хочу испытать восторг от езды на лучших боевых скакунах Египта. А учиться хочу у лучшего наездника страны.

Аменхотеп рассмеялся.

– Приведите главного конюшего! – крикнул он, и Панахеси с Кией тут же заметались.

– Она же разобьется! – вскричал Панахеси.

Разумеется, на самом деле его волновало вовсе не это, он был раздосадован тем, что его дочь оказалась недостаточно умна или сообразительна, чтобы предложить на эту роль себя. А теперь на арене будет властвовать Нефертити. Даже наш отец не подумал об этом, хотя, в сущности, это было очевидно. Безупречный ход. Если Нефертити сумела запустить коготки в личную спальню Аменхотепа, в его политику, а теперь и в его любимое развлечение, то что тогда их сможет разлучить?

– Но, ваше величество… – протянул Панахеси.

Аменхотеп обернулся, и взор его был мрачен:

– Ни слова более, визирь! Моя царица желает прокатиться верхом, и я научу ее.

Сидя на деревянных скамьях, ярусом расположившихся под полотняным навесом, мы смотрели, как они двинулись по кругу, и Кия прошипела, обращаясь ко мне:

– Что она себе позволяет?

Я перевела взгляд на смеющуюся и сияющую сестру, длинные черные волосы которой развевались у нее за спиной и переливались на солнце. Аменхотеп смеялся вместе с нею, и я с удовольствием съязвила:

– Она очаровывает фараона. Что еще ей остается теперь, когда любимого ее наставника больше нет под боком?

***

– Отлично придумано, – заметил мой отец.

Нефертити самодовольно развалилась в кресле, ожидая, пока Мерит закончит вплетать бусины ей в парик. В ее покои доставили пару алых перчаток для верховой езды – подарок Аменхотепа. Она сказала:

– Это было весело.

– Но одного раза довольно, – предостерег ее отец.

– Почему? Мне понравилось. Почему мне нельзя научиться хорошо ездить верхом?

– Потому что это опасно! – воскликнула я. – Неужели тебе не страшно?

– А чего здесь бояться?

– Лошадей. Или того, что колесница может опрокинуться. Вспомни, что случилось с наследным принцем Тутмосом.

Отец с Нефертити переглянулись. Ипу и Мерит отвели глаза.

– Тутмос был ранен на войне, – небрежно отмахнулась от моих слов Нефертити. – А сейчас – не война. – Мерит затянула последние бусины на парике Нефертити, и, когда моя сестра встала, они негромко звякнули.

Мой отец тоже поднялся.

– Я буду в пер-меджате, нужно подготовить письма иноземным посланцам. Они должны знать, где искать твоего супруга, чтобы направлять ему свои прошения.

Он обвел взглядом комнату, в которой после вчерашних новостей ничего не изменилось.

– Мы отбываем через пять дней, – негромко напомнил он, – и вам обеим полагается наблюдать за сборами.

После того как отец ушел, Нефертити протянула мне руку. Очевидно, иноземные посланцы ее ничуть не заботили.

– Идем.

Я недовольно нахмурилась:

– Ты слышала, что сказал отец? Что мы должны укладывать вещи.

– Не сейчас.

Она взяла меня за руку и потянула за собой.

– Постой! Куда мы идем? – запротестовала я.

– В твое любимое местечко.

– Но почему именно в сад?

– Потому что там мы должны встретиться кое с кем.

– С Аменхотепом? – догадалась я.

– И кое с кем еще.

Пройдя коридорами, мы вышли во дворцовый сад с его обсаженными деревьями аллеями и многочисленными озерами. Кто-то очень сведущий в дизайне разместил фонтан Гора в пруду с лотосами, окружив его камышом и сине-фиолетовыми ирисами. Каменные скамьи укрывались в густой тени платанов, а тропинка, обсаженная кустами жасмина, уводила к купальням. За ними виднелся гарем, где жили менее привилегированные женщины Аменхотепа Старшего. Я смотрела, как над травой порхают стрекозы и как солнечные зайчики играют на их сине-золотистых крылышках.

– Перебравшись в Мемфис, мы первым делом возведем высочайший из храмов, когда-либо построенных в Египте. Как только люди увидят славу Атона, – сестра уверенно шагала вперед, – то в жрецах Амона отпадет всякая нужда.

– Отец говорит, что необходимо равновесие. Власть фараона уравновешивается властью жрецов. Даже наши наставники учили нас этому.

– А они учили нас тому, что финансовыми ресурсами фараонов заправляют жрецы? Или, по-твоему, это и есть равновесие? – В тени платана глаза Нефертити потемнели. – Мутни, фараоны Египта – всего лишь марионетки в руках жрецов. И Аменхотеп намерен положить этому конец. Он хочет низвергнуть Амона и возвысить вместо него Атона. Фараон и царица станут главами храмов. Мы будем управлять календарем, объявлять празднества и контролировать…

– Все то золото, что рекой стекается в храмы Амона.

Я вспомнила военачальника и зажмурилась. Все-таки он оказался прав. Когда же я вновь открыла глаза, увидела, что взгляд сестры полон решимости.

– Да.

– Нефертити, ты меня пугаешь. В Ахмиме ты не была такой.

– В Ахмиме я не была царицей Египта.

Дойдя до конца аллеи, я остановилась и спросила:

– Разве ты не боишься оскорбить богов?

Нефертити гневно вскинула голову и ощетинилась.

– Такова мечта Аменхотепа, – словно оправдываясь, сказала она. – Чем больше я делаю для Аменхотепа, тем ближе он становится ко мне, а не к кому-либо другому.

Глядя на противоположный берег пруда с лотосами, она вдруг понизила голос до еле слышного шепота:

– Завтра ночью он отправляется в постель Кии.

Я заметила тревогу у нее на лице и постаралась успокоить сестру:

– Быть может, он еще передумает…

– О нет. Такова традиция. Ты сама так говорила. Но эту землю унаследуют мои дети.

– Отец полагает, что ты стала слишком уж честолюбивой, – предостерегла я.

Нефертити пристально взглянула на меня:

– У тебя состоялась семейная встреча без меня?

Я не ответила.

– О чем вы говорили? – потребовала она.

– О тебе, разумеется.

– И что сказал отец?

– Ничего особенного. По большей части говорила как раз тетя.

– Она меня недолюбливает. И сомневается в своем выборе. Я знаю, что это так. Видя, как во дворце возвеличивается еще одна красивая женщина…

– К тому же скромная и знающая свое место.

Она метнула на меня выразительный взгляд, и мы продолжили нашу прогулку.

– Только не говори мне, что она не раздосадована.

– Полна сожалений, скорее. Тебя привезли сюда, чтобы восстановить равновесие, а не склонить чашу весов в одну сторону!

– И как же я должна добиться этого, позволь спросить? – с жаром воскликнула Нефертити. – Я не могу сказать мужу, что то, во что он верит, неправильно; он побежит к Кие, а со мной будет покончено.

В самом дальнем углу сада мы наткнулись на беседку. Из-за переплетения виноградной лозы до меня донесся голос Аменхотепа, негромкий и напряженный. Я тут же было попятилась, но Нефертити, покосившись на меня, взяла меня за руку и вытолкнула на открытое место. Аменхотеп моментально выпрямился. Рядом с ним был какой-то воин, и оба тотчас же обернулись.

– Нефертити, – с радостью воскликнул Аменхотеп. Но тут он заметил меня и его улыбка увяла. – А, неразлучные сестры.

Воин поклонился. Он был молод, не старше Нахтмина, но в нем присутствовала серьезность, коей недоставало Нахтмину; в глазах его читалась жесткость.

– Царица Нефертити, – проговорил он таким тоном, словно слова эти не доставляли ему особой радости. – Госпожа Мутноджмет.

– Военачальник Хоремхеб отправится с нами в Мемфис, – провозгласил Аменхотеп. – Он желает прогнать хеттов и вернуть территории, которых Египет лишился после того, как мой отец отошел от дел в армии. Я пообещал ему, что мы начнем кампанию, как только достигнем Нижнего Египта. А еще я сказал ему, что вся добыча, которую захватят солдаты, может остаться у его войска, при условии, разумеется, что он действительно вернет потерянные земли.

– Очень щедрое предложение, – отозвалась Нефертити, внимательно наблюдая за Аменхотепом.

Я отметила, что и военачальник исподволь, но не менее напряженно, следит за фараоном.

– Прочие солдаты могут оставаться с моим отцом и похоронить свою карьеру, но Хоремхеб последует за мною к славе! – с пафосом произнес Аменхотеп.

На Хоремхеба эти возвышенные речи, похоже, не произвели никакого впечатления.

– Ваше величество уже придумали, откуда взять деньги для этих кампаний? – без обиняков поинтересовался он. – Возврат утраченных территорий обойдется дорого.

– Значит, я обложу налогом храмы Амона, – отозвался Аменхотеп.

Мы с Нефертити обменялись быстрыми взглядами, а военачальник и глазом не моргнул.

– Храмы Амона еще никогда не платили пошлину. Что заставляет ваше величество думать, что они расстанутся со своим золотом сейчас?

– Потому что рядом будешь ты, чтобы подкрепить мою волю, – парировал Аменхотеп.

И только тут я поняла, что происходит. Он заключал сделку. Хоремхеб стиснул зубы.

– Разве могу я быть уверен, что золото, собранное в виде пошлин с храмов, пойдет на финансирование кампании на севере?

– Не можешь. Но ты или доверишься мне, или загубишь свою карьеру, прислуживая фараону, который слишком стар, чтобы сражаться. Но помни, – в голосе Аменхотепа зазвучали предостерегающие нотки, – что в конце концов я стану фараоном и Верхнего Египта.

Хоремхеб взглянул на Нефертити, после чего перевел взгляд на меня:

– В таком случае мне придется положиться на ваше слово. Аменхотеп протянул военачальнику руку.

– Я не забуду твоей верности, – пообещал он.

Хоремхеб принял руку фараона, но во взгляде его сквозило недоверие.

– Что ж, прошу разрешения удалиться, ваше величество. Он поклонился, и я почувствовала, как по спине моей пробежал холодок, когда я представила, что произойдет, если Аменхотеп не сдержит своего слова. Мне бы не хотелось иметь во врагах такого человека, как Хоремхеб.

Аменхотеп проводил его взглядом и повернулся к Нефертити:

– Я никогда не склонюсь перед жрецами Амона.

– Ты станешь величайшим фараоном Египта, – клятвенно произнесла Нефертити.

– И вместе с прекраснейшей царицей Египта, – подхватил он, – произведу на свет фараонов, которые будут вечно восседать на египетском троне.

Он положил обе ладони на ее плоский упругий живот:

– Уже сейчас в тебе может расти будущий наследник.

– Скоро узнаем. Уверена, что к тому времени, как мы достигнем Мемфиса, это будет заметно.

Правда, при этих словах она взглянула на меня так, словно именно я должна была повлиять на богов, поскольку оставалась единственной, которая молилась по ночам и каждое утро поклонялась Амону в его усыпальнице.