Читать книгу Прощай, моё всё - Мисс М - Страница 3

…когда я осознал свою профнепригодность в этом мире. Меня неправильно учили, и с каждым годом я все больше в этом убеждался. За все годы обучения в различных учебных заведениях-,мои талантливейшие и наиумнейшие педагоги не смогли научить меня нужным для социума вещам. Я не умею лгать, я не умею болтать без умолку, я не научился изменять любимым людям, и-, самое главное, -я не научился продавать и продаваться. Всё, ради чего я жил, изначально было обычной иллюзией, но это не значит, что я не пытался это исправить. Сделав над собой усилие, я позволил демонам лжи, жадности и похоти сливаться с моим телом и творить все, что им будет угодно, потому что знал: сегодня принято делать людям больно.

Но раз за разом я понимал, что больнее всего приходится мне. Я-, со слезами на глазах-, руками прижимал уши к голове, дабы не слышать более стоны и крики невинных, обманутых и истерзанных мною людей. Но всегда было слишком поздно… Я слишком поздно начинал осознавать, что натворил, в то время как моим демонам всегда было мало. Мне становилось ясно, на какую жертву я иду, но цена, казалось, слишком велика.

Общество меня, наконец, приняло, и я чувствовал, что не совсем потерян и мое добродушие еще может кануть в небытие, позволив мне заслужить еще большее уважение. Я начал гордиться длиной своего мужского достоинства, количеством половых партнеров и измен жене, количеством выигранных в покер денег и украденным из стаканов с мелочью. Все это казалось безумно забавным и интересным, ведь я наконец заслужил уважение среди своих, как мне на тот момент казалось, друзей. И был счастлив. Правда, призрачно…

Через несколько лет я лишился всего, что у меня было, в том числе и осознания того, как все отлично. Виной тому стала одна единственная партия в покер, когда мои «друзья», сговорившись, обобрали меня до нитки. Я кричал, что желаю еще одну партию-, и готов поставить на кон красавицу-жену, но в ответ они просто смеялись: «Ты давно ее проиграл».

Я пытался найти утешения у развязных женщин, но и они ушли от меня, не найдя ни копейки в кармане. Все, что у меня было, в один миг рухнуло. А я ведь всего-то желал быть как все… Мне хотелось, чтобы мир принял меня, после того-, как я приму его. Но вся моя жизнь была обманом с самого начала. Мир никогда никого не принимает, но, вместо того-, чтобы смириться с этим, мы раз за разом пытаемся что-то ему доказать. Но он не услышит нас, это просто консервативное смешение эмоций, настроенное на отрицание любых версий бытия духовных ценностей.

И только тогда, когда смог это осознать, я понял, что гармонии с Миром мне не достичь в любом случае. Но я могу достичь гармонии с самим собой, если приложу достаточно сил. Услыхав это, мои демоны тотчас же отреклись от меня и исчезли в поисках новой жертвы. Я же продолжил духовное самобичевание.

Как-то утром, подойдя к зеркалу, я в очередной раз взглянул на свои разлохмаченные черные волосы и проклюнувшиеся рыжие корни. До тех пор, пока я не стал частью общества, я был индивидуален с рождения, как того и желала моя мать. Она тоже всегда учила меня, что индивидуальность – это не плохо, а замечательно, но козни сверстников заставляли меня думать обратное.

Недолго думая, я взял машинку и состриг все волосы почти до основания. Я слышал, так делают люди, желающие начать жизнь заново. Все, что нужно людям для новой жизни, – это отрезать часть себя. Возможно, эту логику преследуют люди, меняющие пол.

Вóлос на голове у меня жесткий, колючий. Ну ничего, привыкну. Зато расчесывать не надо. Конечно, то, что я лишил себя волос добровольно, – не искупит моих грехов. Но тот факт, что я что-то с себя сбросил, – явно облегчил мне жизнь.

Пока я одевался, в мою голов, лезли всякие аналитические мысли. Люблю анализировать, знаете ли. Все мои одежки – это свитер, подаренный женой, брюки с первого собеседования и кожаные туфли. И я начал размышлять о том, насколько часто мы окружаем себя символизмом, не подозревая об этом. Свитер – как символ заботы, любви и тепла. Брюки – как символ успешности, карьеры и социального статуса. А туфли – символ богатства, роскоши и благополучия. Тем самым мы сами держим себя в прошлом, замыкая на себе узы беспомощности все крепче и крепче.

– Ты посмотри! Прям в обуви тут шмыгает! Я же только помыла! – все ворчала угрюмая бабулька-соседка лет так эдак восьмидесяти.

– Это коридор, логично, что здесь все ходят в обуви, – равнодушно пробормотал я, зажимая в зубах позавчерашний окурок.

– Ах ты скотина такая! Ах ты неблагодарный! Ишь чаво удумал: умничать! – визжала бабка, размахивая шваброй.

Хлоп! И бабулька оказалась по другую сторону двери. В коммуналке все одна дружная семья? Что-то не чувствуется…

– Извините, сигаретки не найдется? Нет? Извините…

Хотя мне ли жаловаться на семью… Или вообще судить, что такое семья. Я где-то слышал, что семья —, это когда друг друга любят, ценят и уважают. Интересно, как это? В детстве я хорошо это знал… Наверное…

По крайней мере, у меня никогда не было желания усомниться в словах моей матушки… Несмотря на то, что я плохо находил общий язык со сверстниками, я не переставал чувствовать и любить… Когда меня дразнили рыжим коротышкой (хотя сейчас на рост я не жалуюсь), я мог и слова не сказать в ответ, но, если вдруг кто-то решал оскорбить мою мать-, – бросался в бой не задумываясь. Конечно, я всегда был один и толпа одноклассников нещадно пинала меня и возила по грязи, оставляя меня там и зная, что я пережевываю собственную кровь с песком. Интересно, какой вкус у любви теперь?

Шаркая по улицам едва ли проснувшегося города, я проходил мимо модных магазинов и боялся к ним поворачиваться. Нет не потому, что я завидую людям, которые могут приобретать трендовые одежды. Я боюсь поворачивать к ним голову, потому что не желаю видеть своего отражения. Может, для всего мира я и не настолько ужасен, но вы ведь знаете это чувство, когда смотришь на свое отражение и понимаешь, насколько противен и насколько сильно меняется твой образ в зависимости от того, в какое зеркало ты смотришь. В витринах магазинов – самый страшный образ. Он показывает, насколько ты низок, гонясь за тысячами шелковых нитей, запутанных в виде того, что можно надеть на себя. Никто даже не представляет, насколько опасен поворот в сторону манекенов, ведь ты сразу становишься его отражением. Он хочет видеть себя на месте вашего тела, а вы хотите быть на его месте, обмениваясь энергетикой и даже не думая о том, кто от этого страдает больше. В итоге вам хочется все это купить, вы проходите мимо друг друга, рассматривая снизу вверх всех, кто вам понравился, оборачиваетесь вслед и даже не думаете о том, что вы все – просто красиво одетые манекены-, – отрада для глаз друг друга.

Один из таких манекенов попался мне на улице, в переулке. Одета она была как типичный подросток, но на вид ей едва ли можно было дать меньше двадцати. Сидя на бордюре в темно – синих джинсах, она спряталась от мира под желтым капюшоном своей пайты, разрешив носочкам своих кед встретиться.

– Тебе хоть восемнадцать есть, что ты пиво пьешь? – спросил я, нелепо подсаживаясь. В двадцать пять лет мои коленки, хрустя, словно говорили: «Стар ты уже для посиделок с подростками на бордюре».

– Мне двадцать два. – ответила та, сделав глоток из жестяной банки.

– Это что, дреды? – спросил я, рассматривая, как эти длинные черные толстые пряди выбираются из-под тесного капюшона.

Девушка резким движением скинула его и сделала еще глоток, всем своим видом спрашивая: «Теперь видно?»

– Мне все время кажется, что все плохо… – грустным тоном начала девушка. – Я все время занята какими-то полезными делами, но стоит мне на секунду остановиться и посмотреть на все со стороны, как вдруг до меня доходит, насколько я несчастна и насколько мне грустно. Я в меланхолии, чудик, понимаешь? – девушка опустила голову. – Я очень долго думаю, от чего это может быть, но никак не могу понять, в чем дело… У меня есть семья, друзья, любимый человек… Наверное, я просто прифигела…

Такой вывод со стороны девушки ввел меня в небольшой ступор. Давненько я не встречал самокритиков женского пола…

– Почему ко мне вечно цепляется всякая шваль? – выдала она довольно резким тоном, не сводя глаз с мертвой точки созерцания.

– С чего ты взяла, что я шваль? – оскорбился я, хотя в моем тоне этого было не заметить. Я в принципе флегматичен, за исключением некоторых ситуаций.

– Посмотри, как ты одет. Приличные люди так не ходят,.– -констатировала она.

Громко сербнув пивом, продолжила:

– Наверняка ты когда-то был очень успешным человеком: семья, друзья… А потом пуф-ф – всё рухнуло, – прожестикулировала девушка, разведя руками и повернувшись ко мне. – Я права?

– У меня что, на лбу это написано? – поинтересовался я. – Может, я в детском доме вырос и с рождения так бедно выгляжу.

Сёрб, сёрб…

Я вздохнул.

– Ладно, ты права, так все и было. Но потом богатство и алчность перетянули меня на сторону беззаботности и зла. Пил самые горячие напитки и имел самых горячих женщин. Я даже жену в покер проиграл.

– Все ясно. Просто ты конченый, – умозаключила та.

– Само собой, – покачал головой я.

– Ты знаешь, кто такой конченый? Это человек, от которого нечего больше ждать. Мир вздохнул с облегчением, потому что ты кончился, – девушка смяла одной рукой жестяную банку, а затем швырнула ее в переулок.

– Адьёс! – встала та и, отряхнувшись, ушла прочь.

Я… кончился… К такому выводу я еще не приходил…

– Дядя, вы не видели мой мячик? – подбежал ко мне маленький мальчуган…

Странно, но на секунду я увидел в нем себя. Такой же рыжий, кудрявый, маленький, беззащитный, в ярком комбинезоне и синих башмачках…

Я поднялся, отряхнулся и решил уйти прочь, отвернувшись.

– Нет, не видел, малой, – равнодушно ответил я, засунув руки в задние карманы.

– Ну почему никто не хочет со мной играть? Почему никто меня не любит? – заныл тот.

Я повернулся к нему:

– Послушай, мало… – Но его на месте не оказалось. Я прошелся взглядом по переулку. – Хм… шустрый малый… – И снова повернулся обратно.

– Поиграем? – подпрыгнул тот к моему лицу.

Испугавшись, я сделал шаг назад:

– Мама не учила тебя, что нельзя пугать взрослых дядей?

Вдруг из-за спины послышался стук резинового советского мяча. Я обернулся, увидев тот самый мяч из моего детства.

– Мячик нашелся! – воскликнул мальчик и, подняв руки, побежал к нему навстречу, не видя ничего на своем пути, в том числе и меня. Я думал, столкновения не миновать, но тут произошло нечто более пугающее: мальчик пробежал сквозь меня, радостно визжа и размахивая руками. Каждым кровяным тельцем я почувствовал, как его сущность проходит через мою, принося то ли вред, то ли наслаждение.

Не оборачиваясь, я в ужасе побежал куда глаза глядят, лишь мимолетом ориентируясь, в какой стороне находится коммуналка. Я бежал и не оглядывался, задыхаясь от собственной паники и мыслей, пытаясь себя успокоить хоть как-то.

Так, у меня просто разыгралась фантазия… Надо вспомнить, что бы сказала в этот момент моя матушка, если бы я ей рассказал.

Я закрыл глаза и представил светлый лик матери, которая гладит меня по голове. Она сказала бы: «Сынок, у тебя просто разыгралась фантазия»… Я открыл глаза. Черт, не сработало!

– Смотри, куда несешься, придурок! – орал на меня едва успевший затормозить водитель новенького авто.

А я лишь не оглядываясь несся навстречу уже родной зашарпанной двери подъезда. Быстро забежал на свой этаж и побежал по коридору, отворив с размаху дверь, которую я, к счастью, забыл закрыть. Захлопнув ее за собой, я прыгнул на колени, проехавшись по старому полу навстречу подоконнику, на котором стояла икона, и суетливо навзрыд шептал:

– Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи!.. Помилуй, Господи… Помилуй… Господи… – и шептал я так, пока не сполз на пол навзничь и не потерял сознание от испуга и голода.

– Понимаешь, милый…

– Матушка…

– Мне нельзя было любить…

– Мамочка…

– Потому я все потеряла…

– Мама…

– Работа была такая…

Удар в дверь!

– Еще раз пройдешь по коридору в грязной обуви – сам вылизывать будешь! – послышался приглушенный голос бабки за моей дверью.

– Угу… – протер я глаза, отойдя ото сна.

Пахнет очень вкусно… Что это?

– И чтоб твои наркоманы не ходили к тебе больше! – еще тише был голос моющей пол бабки. Заняться ей, что ли, нечем…

Наркоманы… какие еще нарко…

Мой взгляд наткнулся на одноразовую тарелку с едой. Я уже и не помню, что там было. Помню только, что умял это за милую душу.