Читать книгу Голос и ничего больше - Младен Долар - Страница 7

Двойник между тем сталкивает нас с привычным парадоксом сингулярного и универсального. С одной стороны, кажется, что тема двойников универсальна, что она обнаруживается в человеческой культуре во все времена, от поверий Древнего Египта до сегодняшнего кинематографа. С другой стороны, «нельзя игнорировать исторические факторы и прочие обстоятельства, – например, то, что внезапная вспышка интереса к двойникам пришлась на эпоху романтизма»[31]. К этому парадоксу Младен Долар возвращается в самом конце своей статьи о двойниках и напоминает о том, что исторически субъект возникает в эпоху Просвещения, и тогда же появляется и психоаналитический объект, объект а.

Если до Просвещения жуткое было частью религиозно-мистических переживаний, то с учреждением нового порядка жуткое во весь голос зазвучало в романтической традиции и стало являться из всех щелей просвещенческого рационализма. Младен Долар подчеркивает, что параллельно этому изменению положения с жутким в эпоху Просвещения возникает и психоаналитический субъект, о котором говорит Лакан. Эти два феномена сходятся в фигуре двойника.

Мы уже увидели весь трагедийный характер отношений с двойником, отношений жутких и в то же время буквально жизненно необходимых. Однако двойник имеет отношение не только к трагедии, но и к комедии, и это, конечно, не ускользает от взгляда Младена Долара. Он обнаруживает комедию двойников у Плавта, Мольера, Клейста и других драматургов. Двойники, особенно близнецы, всегда готовы к комедии ошибочных идентификаций. «Что происходит между одним и вторым, создавая комический эффект?» – задается вопросом Младен Долар и отвечает:

Не между одним и вторым, поскольку имеется как бы раскол посреди того же самого. Два разных лица не смешны, а два одинаковых – смешны. Так что в конечном счете это не двое, и не два одинаковых, но раздвоенное одно, части которого не могут считаться отдельными и не могут составить единство. Комический объект возникает в самом расщеплении. Удваиваясь, реальность как будто теряет почву под ногами, она запутывается в паутине обличий и копий, но это означает не то, что нет ничего, кроме видимости, а видимость – это всегда больше, чем только видимость, есть нечто реальное и в удвоении и в явлении. И это реальное проявляется в повторении, в настойчивости того же самого, но того же самого расщепленного[32].