Читать книгу Предатель в Северной Корее. Гид по самой зловещей стране планеты - Мортен Тровик - Страница 7

* * *

Год 2008. Потрепанная жизнью «тушка», из которой в основном и состоит уже винтажный, если не сказать антикварный, авиапарк компании «Эйр Корио», устало прихрамывая, катится по посадочной полосе к виднеющемуся в отдалении терминалу. Полоса кажется бесконечной, и путь занимает минут десять. Он намеренно сделан таким длинным и извилистым – чтобы задержать американские самолеты, если (или когда) Корейская война возобновится. Местному населению постоянно напоминают об этой опасности, нависшей над страной словно дамоклов меч. Освободившись из объятий престарелого советского кресла, я прихватываю с собой первый трофей в этой чужой стране: один из картонных вееров с логотипом «Эйр Корио», которые стюардессы раздавали на взлете, так как система вентиляции в самолете давным-давно отказала. Под мышкой у меня зажат дискошар марки «Евролайт», тридцать сантиметров в диаметре, «классическая модель с прочным пластиковым корпусом, покрытым зеркальными плитками размером 10×10 мм».

Тем самым я нарушаю не только жесткий запрет северокорейских властей на любые символы западной культуры, но и не менее строгие западные санкции, касающиеся культурной экспансии в Северную Корею[21]. На дворе эпоха Ким Чен Ира и Джорджа Буша, и до того, как аэропорт расширят и модернизируют под мудрым и чутким руководством Кима Третьего, остается еще семь лет. Аэропорт Сунан – по-прежнему единственный международный аэропорт в Северной Корее. Он рассчитан на транспортный поток не более одного прибывающего или взлетающего воздушного судна в день, а его размеры не превышают размеров какого-нибудь захолустного европейского аэродрома.

Золотая эпоха – если, конечно, такое выражение здесь уместно – ушла, и все регулярное (хотя когда оно было таким?) авиасообщение с внешним миром прекратилось, не считая последней связующей нити – рейса Пекин – Пхеньян. Чтобы обеспечить ежедневные перелеты, северокорейской авиакомпании «Эйр Корио» пришлось отдать половину дней недели китайской «Эйр Чайна» – и речь, разумеется, идет только о будних днях. Другими словами, по выходным международный аэропорт Сунан замирает.

Итак, я в Северной Корее! Стране, словно созданной для неугомонного и, возможно, слегка неприспособленного к жизни искателя приключений – ведь те, кого тянет сюда, часто испытывают дискомфорт на родине, где темп жизни высок, отчуждение между людьми растет, а общение становится все более выхолощенным. Мир съеживается, полярные льды тают, джунгли исчезают. Таиланд стал новой Майоркой, Вьетнам – новым Провансом. Тибет так переполнен китайцами, что напоминает Елисейские поля в июле. Но в глубине души еще теплится извечная тоска первооткрывателя по неизведанному. По белому пятну на карте. По стране за семью морями.

Пассажирский терминал венчает гигантское слово «ПХЕНЬЯН», написанное корейским иероглифами на одном конце здания и латинскими буквами – на другом. Посередине возвышается портрет довольного Ким Ир Сена, который оставил земные дела в 1994 году и с тех пор неустанно трудится на посту «вечного президента» – он единственный покойный глава государства в целом мире. Для того, кто впервые прибыл в Северную Корею и Пхеньян, эта композиция может наглядно показать, как следует воспринимать город, страну и человека. Как единое целое.

Если вам нужно отключиться от повседневности в буквальном смысле, то лучше места не найти. Мой мобильный телефон сразу же конфискуют два строгих, одетых в униформу инспектора, чей английский лексикон (а может, и не только) состоит ровно из двух слов: cell и phone. В обмен я получаю квитанцию на тонком листке, напоминающем старую папиросную бумагу, и молюсь про себя, чтобы за время моего пребывания оставшаяся у таможенников половина квитанции не прошла последнюю стадию разложения и не обратилась в прах. Теперь я отрезан от всемирной паутины и глобального хаоса, охватившего планету. Впереди ждет упорядоченный космос, каким видится мне Северная Корея. Через две недели я, если повезет, снова выйду на связь.

Видавший виды микроавтобус японского производства, принадлежащий туристической компании, ожидает меня на полупустой парковке. Все вокруг имеет чарующий горьковато-сладкий привкус почившего в бозе Восточного блока. За окном проносится пейзаж, как мне покажется, похожий на деревенские виды Норвегии образца 1930-х – до того как сельское хозяйство было механизировано. Там и сям стоят автодорожные инспекторы, опираясь на свои старенькие мотоциклы. Единичные граждане едут куда-то на велосипедах (по какой-то причине в Северной Корее есть только женские рамы). Большинство же идут на своих двоих или стоят, склонившись над чахлыми островками зелени в коричневатом, припыленном земледельческом ландшафте. Такая панорама сомнительной крестьянской романтики Средневековья могла бы принадлежать бедной, но более яркой и фотогеничной южноазиатской стране вроде Камбоджи и Лаоса, если бы не утренняя прохлада и по-северному обнаженные горы, вздымающиеся вдали. У меня на родине, в Норвегии, региональная политика основана на почти религиозной убежденности, что деревни и села должны быть живыми, населенными и процветающими. К сожалению, как и многие другие страны, Северная Корея до сих пор не вдохновилась нашим примером, так что контраст между блеском столицы и нищетой окраин так же разителен, как в любой другой стране третьего мира, например в Уганде или Пакистане. Пока что никто не обратил внимания на дискошар, лежащий рядом со мной на сиденье и поблескивающий в лучах осеннего солнца, словно космическое яйцо. Что это: вежливость? Невежество? Презрение? Глас истины, то есть партийная газета «Родонг синмун», регулярно предостерегает подрастающее поколение от опасностей коварной дискократии: «Стратегия империалистов состоит в том, чтобы превратить молодежь в духовных калек, заразив их вирусом реакционной идеологии и упадочным буржуазным образом жизни, превратив их в орудие борьбы против стран, отстаивающих свою независимость!»[22]

Поэтому я, как уже говорил, привез глубокое и не вполне безосновательное убеждение, что любые проявления «реакционной и коррумпированной буржуазной культуры»[23] – в частности, мой дискошар – встретят в штыки.

Как и многие другие гости этой чересчур подозрительной страны, я приехал – по крайней мере отчасти – под фальшивой личиной. Ну а как же. Мои северокорейские хозяева пока что пребывают в счастливом заблуждении, что я обыкновенный турист. Поскольку они полностью отрезаны от интернета и зарубежных СМИ, я лелею надежду, что они ничего не знают о таком явлении, как культурное вторжение. А я между тем его агент. Всего пару месяцев назад мой дискошар блестел над головами финалисток первого в истории конкурса красоты жертв минирования, который я провел в столице Анголы, Луанде, при широком освещении в местных и международных медиа. Победительницу короновала первая леди Анголы. Награждение проходило в роскошном банкетном зале неподалеку от мавзолея первого президента Анголы Антонио Агостиньо Нето, спроектированного и построенного как раз таки северокорейскими архитекторами. Очень многие с самого начала (и не без причины) сомневались, что проект «Мисс Мина» можно реализовать. Тем не менее он стал настоящей международной сенсацией, что придало мне уверенности в своих силах и вдохновило на проведение других столь же «невозможных» проектов в «неподходящих» странах. Теперь же дискошар должен сделаться моим талисманом и заодно пробным шаром, который подскажет, существует ли хоть малейшая вероятность, что подобное культурное вторжение получится в Северной Корее. Мой первоначальный план заключается в том, чтобы отснять серию фотографий со мной самим в роли типичного западного плейбоя в дизайнерском костюме, галстуке и очках «Рэй Бэн», с дискошаром под мышкой, на фоне всех достопримечательностей, которые мы посетим за время путешествия. Эту серию фотографий я планирую назвать «Дискократия»[24].

* * *