Читать книгу Плейлист волонтера - Мршавко Штапич - Страница 8

Поиск «альцгеймеров» – это всегда уныло в процессе и весело при нахождении пропавшего. Счастливые обладатели этой болезни ничегошеньки не помнят из своего настоящего и незаметно шуруют куда-нибудь вдоль шоссе, не понимая, где они находятся. То есть «альцгеймеры» весьма упорны в своем намерении потеряться.

Веселым общение с такими потеряшками становится, когда на вопрос: «Какой сейчас год?» – они уверенно отвечают: «70-й!» или «86-й». У них еще Брежнев или Горби управляет страной, да и страна другая. Они проваливаются в памяти куда-то в молодость и пытаются отыскать «свои» символические объекты – типа ПТУ, дома, школы, остановки, где встречали любимых, и так далее.

«Альцгеймеры» и люди с деменцией – распространенный тип потеряшек, их гораздо больше, чем шизофреников, аутистов, олигофренов и вообще любых условных «психов» вместе взятых. Собственно, это и позволило отряду изучить их как следует. Многие волонтеры могут выделить из толпы человека с альцгеймером или после сильного инсульта, у тех и других похожие черты: не своя одежда и аксессуары (например, женский кошелек у мужика), мужчины всегда отвратительно выбриты, если бреются (клочьями, как полуслепые), у них могут быть странные привычки в смысле украшения себя (детская шляпа, трое часов на одной руке), особенности поведения (идут там, где никто не ходит, например). Но такое точное определение, несмотря на яркость перечисленных черт, доступно лишь опытному и умному глазу.

Майский вечер. Платформа Никольская или Салтыковская, стремный частный сектор между Москвой и Железнодорожным. Координатор – Ляля.

Пропал дедушка с болезнью Альцгеймера. Ничем особенным не выделялся. Одет в серую куртку и синие джинсы, сам среднего роста, еще и, как назло, в кепке.

Начинаем искать типично: дороги, остановки, станции, ориентировки, опросы и т. д. Мне в пару дали Шуру – девочку ростом 165 сантиметров, худенькую, с высоким голоском и, к счастью, не в моем вкусе. Впоследствии она станет моим боевым братом – тем, с кем надо разделить последний хлеб, если в жизни такое придется испытать. Шура швырнет меня с парашютом (впервые в моей жизни), Шура съест пуд соли на поисках, Шура простит и поймет тысячу раз, когда я, Господи, вытворю всё, что моей пьяной душе угодно…

Мы с Шурой бродим вокруг станции, обклеивая столбы и щиты, расспрашивая кассиров и продавцов. Народу мало, станция при поселке из частных домов, без вкраплений человейников.

К нам подходит какой-то местный: «Вы ищете человека в серой куртке? Я листовку прочитал… там под платформой лежит кто-то в серой куртке». В таких случаях всегда хочется задать вопрос: «Блять, там кто-то ЛЕЖИТ под платформой, а ты не вызвал службы, «Скорую» и полицию?» – но вместо этого отвечаешь: «Спасибо за бдительность, сейчас проверим».

Бегом туда. Ныряю под платформу – не наш, моложе, но без сознания, дыхания тоже не слышно, глаза открыты.

– Шур, «Скорую»! Мужчина 45–50, без сознания, без дыхания. И укладку кинь…

Шура бросает укладку с клапаном для сердечно-легочной реанимации. Укладка рвется и разлетается в стороны. Бинты, клапан, перчатки раскиданы под платформой.

Тут же приезжает поезд, закрывающий меня с этим чуваком от внешнего мира. Не видно ни черта.

Итак, сейчас, может быть, придется делать реанимацию, впервые. Включаю фонарь, кладу его – и слепну (тактический, 700 люмен на полную), снижаю яркость, снова кладу, чтоб было видно, надеваю перчатки, осматриваю еще раз: пальцы скрючены, вроде труп, но остальное мягкое и он теплый, не сломано ничего. На шее – операционный шрам, явно старый, хорошо зарубцевавшийся.

Итак – под платформой, целый, но труп. Шерлока сюда!

– Шур, он помер, но теплый, – ору наверх.

– Не остыл еще?

– Блин, а если кома?

– Сделай ему кошачий глаз!

Этот прием мы проходили только в теории, и вообще – как дополнение. Он позволяет отличить глубокую кому от смерти. Берешь и сжимаешь глаз, и, поскольку глаз – мышца, если пострадавший жив, то глаз разожмется, а если человек умер, то останется «кошачьим». Стремно и любопытно – сжимать глаз. В перчатке ощущения немного тупее, полагаю, чем голой рукой, но все равно – глаз сжимается, превращается в кошачий и не разжимается обратно. Так он и лежит, уставившись в пустоту небытия одним нормальным, а вторым – кошачьим глазом.

Приезжает «Скорая» и, не доходя, метров с десяти врач произносит: «Наркоман». И тут я замечаю пенку у рта, которая до того не казалась мне подозрительной…

Бросаю перчатки рядом с телом. Курим с Шурой, потом идем в штаб получать новую задачу. Получив ее, оклеиваем сельские улицы и, уставшие, снова возвращаемся на «зарю».

– Штапич, ты охуел? – едва завидев нас, спрашивает Ляля – криком на всю улицу.

Штаб замирает. Волонтеры замолкают и прислушиваются.

– Ты труп нашел?

– Ну да.

– А че молчим?

– Так он же не наш, я убедился.

– А мы блять потом морги будем обзванивать и наткнемся, ничего?

– Да нам его не дадут, он моложе.

– Ты дурак? О любом трупе на поисках надо сообщать!

– Ладно тебе орать. Я вон глаз ему сжимал…

– Да мне плевать, как ты там с трупом развлекался, я Жоре все скажу!

– Окей.

Жора, думаю, только бы повеселился.