Читать книгу Атилла - Мусагит Хабибуллин - Страница 10

Для Едигера-шахиншаха тот день не был обычным. Люди, стоящие во главе государства, обычно связаны между собой одинаковыми взглядами, одной целью. Когда эти взгляды и цели расходятся, в стране начинается разброд, хаос, как в Римской империи, например. Римская империя стоит на пороге распада, мощное государство сейчас напоминает тонущий корабль. Уж не ожидает ли Иранскую империю такой же конец?

Поднявшись рано, Едигер сидел у себя в тронном зале и предавался размышлениям. В конце концов он пришёл к решению: надо, пока не поздно, что-то делать. Нет, он не повторит судьбу Диоклетиана, трон свой не уступит никому и страну никому не отдаст. У него есть два сына, они помогут. Правда, лучший из них теперь у сарматов, но он скоро вернётся.

Шахиншах Едигер велел позвать визиря Михраба. Сановник явился в красном халате, шея была обмотана чёрным платком, голова прикрыта маленькой еврейской шапочкой. Он поклонился, приложив руку к груди, и сел на указанное место. То было постоянное место визиря, однако без приглашения он не смел занять его, должен был слушать повелителя стоя.

– Спокойно ли у нас на границах, визирь? – спросил шахиншах, как только тот устроился на мягком диванчике.

– Белые тюрки, называющие себя кыпчаками, воюют. Похоже, они собираются захватить Кавказ. Сабиры (из их же рода) уже пасут свои стада у границ Иберии и Армении. На границах нашей империи покоя тоже нет, мой повелитель.

Шахиншах Едигер молчал. Да и что он мог сказать, ведь сын из сарматских краёв сообщает то же самое. Да, не стало в мире покоя. Нет его и во дворце. Сановники объединяются с духовными отцами против власти. Жрецов этих давно пора перебить, всех до единого. Но от решительных действий шахиншаха всё время что-то удерживает. Он опасается, как бы под влиянием колдунов этих не взбунтовались дехкане, на которых он полагается. Если поднимутся дехкане, шахиншаху будет плохо, очень плохо. Надо, надо решаться! Но как быть, если даже визирю своему он теперь не доверяет? «Есть ли у тебя другой выход, Едигер?» – спрашивал себя шахиншах.

И всё же выход есть! Есть!

Надо вызвать сына Бахрама, передать ему трон. Пусть хорошенько проучит всех этих смутьянов… Нет, это должен сделать он сам. Но как сказать об этом визирю, который не умеет хранить государственные тайны?! Однако тянуть дольше нельзя. Жрецы поднимут народ – будет поздно. Открыться визирю, как видно, всё же придётся. Если Едигер узнает, что решение его дошло до ушей жрецов, тогда точно станет известно, что визирь – изменник.

– Мой визирь, духовенство, объединившись, похоже, собирается взять страну в свои руки? Они подговаривают народ отобрать добро у богатых и поделить между бедными. Но ведь это безумие, химера, зародившаяся в мозгу какого-то кастрата. Такого не будет никогда!

– Вы правы, шахиншах, – проговорил визирь Михраб, приложив руку к груди.

– Ты посмотри, что делается в Византии. Мы прогнали христиан, а там император Константин принял их веру и ладит с ними, строит им храмы, один роскошней другого. Его славят, возвеличивают. Скажи, кто из иранских правителей был удостоен таких почестей?… Жрецы, что же, задумали расшатать трон Сасанидов?! Так не бывать же этому!

– Потому нам надо опередить заговорщиков и делать что-то, шахиншах.

– Я никогда не соглашусь на равенство, о котором болтают жрецы. Ты слышишь, визирь, никогда! Аллах создал людей неодинаковыми, даже пальцы на руке у человека разные.

– Вы верно говорите, шахиншах. Вот только в Фарузе духовные отцы уже взбаламутили народ. Надо бы усмирить его поскорее.

– Завтра же отправлю туда своих соглядатаев! – воскликнул шахиншах Едигер и, вскочив на ноги, стал взволнованно мерить зал шагами.

– Я всё сделаю, как скажете, мой повелитель.

– Ступай, – сказал шахиншах, а когда старик был уже в дверях, крикнул: – Военачальника ко мне!

Визирь Михраб, кланяясь, удалился. Едигер покосился на писаря, успевает ли тот за ним. Оказалось, писарь, как положено, записывает всё.

Иранские шахиншахи оставили после себя дневники. Каждое слово, произнесённое правителем, каждое его распоряжение заносилось в книгу. Издавна по приказу шахиншахов писарей (и не только их, а всех слуг дворца) осматривали лекари. Люди, прислуживавшие повелителю, обязаны были иметь хорошее здоровье. На работу во дворце их брал сам шахиншах. Как известно, больных и калек ко дворцу близко не подпускали. В древних иранских книгах написано: «Уродство тела ведёт к скудости ума».

Шахиншах посмотрел в окно. Стройный эфиоп с тёмным, отливающим медью телом, ухаживал в саду за цветами. Мускулы так и играли на руках садовника. Вот к нему подошла юная повариха. Эта девушка вместе с семьёй привезена торговцами из степей Турана. Кожа у неё белая, как китайский фарфор, глаза синие, как небо. Каждый раз при встрече с ней шахиншах невольно обращал внимание на необычайно ясные глаза девушки. Однажды Едигер вызвал её и велел помогать писцу. Повариха покачала головой. Во дворце никто не смел возражать правителю, однако девушке шахиншах не сказал ни слова. Только с тех пор стал внимательнее приглядываться к ней. Юная туранка нравилась ему всё больше. Как-то встретив её в саду, он спросил: «Отец твой из какого племени тюрков?» Девушка ответила: «Из племени унуков». Это племя Едигер знал очень хорошо, потому что Бахрам писал ему об этих тюрках. Ведь сын собирается присоединить к сарматам как раз это племя. Если Бахрам справится с его поручением, Едигер тут же, без колебаний уступит ему трон…

Слепя шахиншаха, окно залили лучи заходящего солнца, и шахиншах перестал видеть садовника с туранской красавицей. Он прошёл к обшитому мягким китайским шёлком трону с подлокотниками в виде львов и сел. Вскоре появился военачальник. Ему полагалось слушать правителя стоя. Так он и сделал – подошёл к трону и поклонился. Нарушая дворцовый этикет, Едигер указал ему на сиденье визиря.

– Повеление моё тебе такое, военачальник, – начал он, – в течение недели или десяти дней ты должен будешь собрать десятитысячное войско. Из всадников выбери пять тысяч самых лучших и в придачу ещё пять тысяч пеших воинов. Позаботься также о подводах с провизией.

– Через неделю, мой повелитель, конное войско, пешие воины, погонщики со слонами, боевые верблюды со всадниками, подводы с провизией, – всё будет на площади перед вашим дворцом.

– Приступай к выполнению! Я верю в тебя.

– Слушаюсь, мой повелитель!

Заметно взволнованный военачальник вышел. Его смятение не понравилось шахиншаху. Он снова подошёл к окну. В саду никого уже не было. На дорожке, посыпанной мелким гравием, лежал алый цветок. «Не иначе, как эфиоп бросил его на дорожку, по которой прошла туранская красавица», – подумал шахиншах и улыбнулся.

Шахиншах быстрыми шагами пошёл в оружейную комнату. Чего только здесь не было: начиная с древнего оружия, которым пользовались его деды, до лёгких сабель, острых настолько, что ими вполне можно было побриться; свистящие стрелы, купленные у тюрков; щиты, отлитые из цельного железа; дальнобойные тюркские луки с длинной тетивой; кинжалы с рукоятями, усыпанными драгоценными камнями. От века к веку оружие убийства людей становилось всё более совершенным. На смену широким греческим ятаганам пришли лёгкие булгарские мечи. Булгарская сталь – самая прочная. Изящные изделия булгарских кузнецов поставляются не только персам, но и китайцам. Только, по мнению шахиншаха, тюрки не учитывают одного: со временем оружие, изготовленное ими, может повернуться против них же. Так и будет когда-нибудь. Да, оружие совершенствуется, а людьми управлять становится всё трудней. Деды справлялись с этим легко (во всяком случае, так пишут историки), отчего же у шахиншаха Едигера дела не идут на лад? Он провёл реформы, которые должны были бы облегчить его положение; часто меняет придворных сановников; на важные должности посадил своих людей, от которых каждые два-три месяца требует отчёта, даёт им новые задания и советы, выслушивает их жалобы, помогает тем, кто нуждается в помощи, а если кому-то и помощь не идёт на пользу, того прогоняет. Крупные сановники просили наладить торговлю с Тураном, уверяя, что выносливых боевых коней, хорошее оружие и сбрую можно купить только у тюрков-туранов, но пройдохи-тюрки вместе с оружием стали торговать рабами: краснолицыми аланами, веснушчатыми готами, желтокожими жужанами, не стеснялись продавать даже своих тюрков. Особенно много привозили женщин. Персидские богачи и сановники с удовольствием покупали прекрасных тюркских девушек. А торговцы из Турана так же охотно платили за черноглазых смуглянок из Персии.

Размышляя таким образом, шахиншах Едигер спустился по лестнице в густо заросший сад и пошёл по тропинке. Солнце скрылось, быстро сгущались голубые сумерки, но пока видно было хорошо. Вот служитель культа идёт к своему храму. Тяжёлая длинная одежда путается у него в ногах. Почувствовав что-то, жрец обернулся, увидев шахиншаха, замедлил шаги, но, решив не останавливаться, пошёл дальше, не поклонившись своему повелителю. Не любил шахиншах Едигер служителей культа, которые настраивают народ против власти, создают какие-то тайные секты. Со стороны храма потянуло едким дымом сжигаемого тряпья. Опять жрецы «лечат» тёмных людей дымом, подумал шахиншах. Бедняки, обращавшиеся к ним за помощью, уж и не рады были, что пришли, спешили признать себя излечившимися, лишь бы вырваться из рук своих мучителей. Случается, что, надышавшись дыма, люди умирают тут же, в храме. Визирь как-то говорил, что мёртвых жрецы сбрасывают в подполье – скармливают львам, которых там держат. Шахиншах закрывал глаза на подобное варварство, всё ждал подходящего случая, чтобы покончить с этим. И вот день этот близится.

Шахиншах Едигер решительно свернул к храму. Внезапно перед ним появилась повариха, та самая девушка из Турана. Шахиншах, не ожидавший увидеть её здесь, пришёл в замешательство, но быстро взял себя в руки.

– Я Чечке, мой господин, так меня зовут, – сказала девушка. – Иду к маме. Она готовит для вас очень вкусное блюдо, которого вы ещё не пробовали.

У шахиншаха возникло желание взять девушку за плечи, заглянуть в глаза. В конце концов у него есть на это право, ведь он хозяин тут! Наложницы готовы жизнь отдать за его внимание, а эта стыдливо отвела глаза да ещё прикрыла очаровательные, пухлые, чуть влажные губки платком. А синие глаза светятся даже в сумерках.

– Открой лицо, Чечке, твой господин желает видеть тебя.

Едигер знал, что за ним идёт охрана и всё видит, но его это нисколько не смущало.

Щёки девушки зарделись. Она медленно убрала с лица платок, опустила глаза. Подрагивая ресницами, девушка всё же решилась мельком взглянуть на шахиншаха. Из-за кустов вышел садовник-эфиоп.

– Чечке, – сказал он, как видно, не узнавая в сгустившихся сумерках шахиншаха, стоявшего к нему спиной. – Чечке, тебя мама зовёт.

Шахиншах оглянулся, и садовник в испуге упал перед ним на землю.

– Ладно, вставай, – сказал ему шахиншах, – иди, куда шёл. – Едигеру почему-то захотелось быть великодушным.

По улице с песнями строем прошла охрана дворца. Шахиншах невольно расправил плечи. Торжественная мелодия песни то усиливалась, то стихала, удаляясь. Песню перебил другой звук: это был сурнай, призывавший азатов к молитве. Казарма находилась рядом с дворцом за высоким дувалом. Всякий, кому вздумается влезть на него, будет тут же застрелян лучником. Такой порядок, заведённый ещё дедом Шапуром, существовал по сей день.

Девушка ушла, а шахиншах Едигер поднялся в храм. Внутри царил полумрак. У вечного огня жрец что-то говорил людям, сидевшим вокруг. Шахиншах остановился, прислушался. Он не знал, что говорил тот раньше, но последние слова дошли до его слуха.

– …один человек не может быть хозяином огню, воде и земле. Верно? Кто-то один богат, имеет всё, а другие нищи, обездолены. Разве это справедливо?! Все богатства, произведённые руками человечества, должны быть поделены между людьми. Только в этом случае каждый будет счастлив и благополучен.

Сидящие у огня слушали с большим вниманием и, похоже, верили каждому слову колдуна. Да, верили искренне. Это шахиншах видел по лицам людей, по тому, как они слушали, боясь пошевелиться… Спросить бы этого умника, где он видел, чтобы бедняки были равны господам… Но здесь не место и не время поднимать шум, надо потерпеть. Ждать осталось совсем немного. Скоро, может быть, уже через неделю всё кончится. Шахиншах знает: каждому будет определена его собственная судьба. Хочешь прими её такой, какая есть, а не хочешь – хоть головой о стену бейся, изменить ничего нельзя. А ещё можно тешить себя грёзами, которым никогда не суждено сбыться, но проще всего – уйти из жизни, броситься в огонь или воду. Ничего, тем, кому особенно не терпится на тот свет, помогут его мечи и стрелы!

Шахиншах Едигер подумал о предстоящем походе в Фаруз. Надо будет срочно отправить к Бахраму ещё гонца, пусть шахзада поспешит с возвращением. А он тем временем обрушится со своим войском на Фаруз, это осиное гнездо, где не оставит в живых ни одного жреца. Уничтожит всех!

Он покинул храм и, спускаясь по лестнице, пытался представить, что же ещё наплёл жрец этим несчастным? Сказал, что всех – и раба, и господина его – ждёт один конец – могила? Да, в этом ты прав, негодяй, всех нас ожидает семь аршинов земли. Но верно и то, что пока раб жив, прав у него не больше, чем у собаки. Завтра, или по возвращении из Фаруза, тебя, зловредного фанатика, отправят в ад за то, что баламутишь народ, вбиваешь в головы тёмных, диких людей недовольство шахиншахом. А может, я тебя, мерзкого, сброшу в подполье к твоим львам. Тогда тебя и похоронить по-человечески нельзя будет.

Пора было спать, но шахиншах, вернувшись во дворец, тотчас послал за визирем и вызвал гонца. Он продиктовал секретарю послание к сыну. Кончив писать, секретарь дал грамоту шахиншаху. Тот прочитал и остался доволен. Он подписал своё послание, в котором умолял сына Бахрама вернуться как можно скорее, поставил печать и, свернув грамоту трубочкой, протянул гонцу. В попутчики гонцу он дал стражника, унука по происхождению. Парень был светловолосый, голубоглазый и долговязый.

– Ногами землю небось загребаешь? – усмехнулся шахиншах, окинув унука взглядом.

– У меня стремена длинные, господин, – ответил тот.

Стражники закрыли за гонцами дверь, а шахиншах продолжал сидеть, в задумчивости глядя перед собой. Через два-три месяца шахзада будет здесь. К тому времени всё закончится. Он, шахиншах Ирана Едигер, к расправе с врагами готов.