Читать книгу Чечня и власть Советов. 1917—1930 - Муслим Махмедгириевич Мурдалов - Страница 3

«Революция и горец» №6—7, 1931 год. Халид Ошаев.

Забытый эпизод. (Воспоминание очевидца). В августе текущего года исполняется пятнадцать лет со дня так называемого «возмущения осетинского дивизиона». Это событие является ярким эпизодом горской революционной истории, эпизодом горской революционной истории, эпизодом борьбы горцев против царской колонизаторской политики. Случай жестокого и кровавого подавления попытки отказа осетинского дивизиона идти на империалистическую войну, насколько мне известно, в литературе о горцах не описан, хотя для характеристики отношения горцев к империалистической войне, обрисовки общеполитического наступления горцев во время войны, этот случай представляет немаловажный интерес. С другой стороны, эпизод этот интересен и для истории Осетии. Настоящий набросок не ставит своей целью дать развернутый анализ событий – задачей нашей является описать факты, как они сохранились в памяти автора, и тем самым дать нить исследователю для изучения события и отношения горцев к империалистической войне. Т. Кокиев, изложивший в своем труде основные моменты истории Осетии, к сожалению, не отметил этого факта.

Царское правительство не привлекало горцев к всеобщей воинской повинности. Это объясняется, конечно, не «гуманными» соображениями или особым вниманием к горцам. Царские сатрапы боялись дать оружие в руки горцев – это оружие в трудную минуту легко могло бы быть повернутым против него. Части пресловутой «дикой дивизии» комплектовались по принципу «вольного найма». Комплектование по составу производилось, главным образом, из элементов горской деревни, которым «некуда» было девать руки, или же из элементов деклассированных. В этих целях даже амнистировались участники абреческих шаек, скрывающиеся от власти уголовные элементы и т. п. Этим самым правительство добивалось целей: с одной стороны – очистки территории проживания горцев от «неспокойного», «нежелательного элемента», который во время войны мог бы причинить много хлопот (как, например, «зелимхановщина»), и с другой стороны – чтобы комплектование горских частей проходило безболезненно.

Низший командный состав частей набирался в «дикую дивизию» по строго классовому отбору из детей помещиков, дворян, князей, буржуазии, кулаков. Однако, пополнение дикой дивизии после первых лет войны шло туго. За время войны с 1914—17 года «дикая дивизия» в ее горской части пополнялась совершенно заново около трех раз. Эти обстоятельства заставляли царское правительство подумывать о введении обязательной службы среди горцев. В японскую войну был случай, когда почти целая сотня чеченцев, тоже укомплектованная по вольному найму, отказалась идти в наступление. Пришлось выставить против возмутившихся пехоту и артиллерию. Произошло цело сражение, в результате которого все поднявшие возмущение были до единого убиты. Вопреки установившемуся мнению, что горские части в дикой дивизии составляли самое дисциплинированное ядро, нужно сказать обратное – в дикой дивизии было развито сильное дезертирство, ибо принципы наемности в эпоху империализма не одно и то же.

В упоминаемый нами осетинский дивизион набор был произведен путем мобилизации по призыву. Факт комплектования осетинского дивизиона нужно расценивать, как попытку зондирования почвы по вопросу о введении воинской повинности среди горцев, как пробный шар для выяснения отношения горцев к войне и к повинности. Набранная летом 1916 г. в осетинский дивизион пешая сотня была направлена для обучения в Чечню, в бывшую слободку Воздвиженскую.

Сл. Воздвиженская, расположенная в центре Чечни (быв. укрепление Воздвиженское), являлась базой, где сосредоточены были всегда значительные войсковые части, долженствовавшие обеспечивать «мирное» настроение и спокойствие умов в Чечне. В Воздвиженской постоянно находились три батареи 21 артиллерийской бригады, Ахульгинский батальон пехоты, отдельный саперный батальон и части Апшеронского полка. Сюда постоянно со всех концов Руси «сгонялись» серые деревенские Ваньки да Митьки для муштры и обучение службе «царю и отечеству». Сюда же «пригнали» и осетин. Командование в сотне прибывших осетин состояло исключительно из осетин. С первых же дней, как осетины начали проходить строевое обучение за казарменным валом, ежедневно можно было видеть по нескольку неподвижно стоящих фигур в черкесках и бешметах, с кирпичами в мешке за спиной, жарящихся на солнце «под винтовкой» за недисциплинированность. Команда при обучении подавалась на русском языке, и ее поэтому не все осетины понимали. Жертвы, не понявшие команду, попадали обыкновенно в отдельную группу, в которой каждому за пояс по бокам затыкали по пучку соломы и сена и команда издевательски подавалась: «На сено, направо, на солому, налево». Издевательство особенно усиливалось офицерками – прапорами из среды самих осетин, желавшими во что бы то ни стало выслужиться перед начальством.

Обучение сотня проходила в той же самой одежде, в которой она была набрана из аулов – в бешметах, рубахах и черкесках. У всех были кинжалы. После двух-трех недель обучения, командование сотней решило одеть осетин в гимнастерки и выдать шинели – по-солдатски. Это вызвало сильное брожение и недовольство среди сотни.

Несколько раз в казарме стихийно собирался митинг для обсуждения положения. Мнение сотни склонялось к тому, чтобы потребовать от воинских властей посадить сотню на лошадей, отказавшись служить в пехоте. Но основным мотивом брожения было нежелание идти на империалистическую бойню.

В слободе ходили слухи, что огнестрельное оружие осетинам не дают в силу именно такого настроения. В один из дней, вечером, вся сотня собралась на плацу. Мотивом собрания служило, как говорили, приготовление ужина в котле, в котором днем варили обед из свинины. Мусульмане-осетины категорически отказались есть, вслед за ними вышли все остальные. Явившемуся дежурному осетины заявили, что служить в пехоте они не будут. Об этомслучае было сообщено телеграфно военному генерал-губернатору Терской области Степанову. К утру из Грозного прибыл батальон пехоты. По-видимому, начальник гарнизона сл. Воздвиженской не особенно полагался на гарнизон, вверенный ему. Из Осетии для уговаривания прибыли «почетные» люди. К вечеру на плацу сотня опять собралась для обсуждения положения. Из обнесенного высокой стеной укрепления Воздвиженского спешным маршем прошла рота солдат из вызванного батальона, держа направление к верхним казармам, где была расположена осетинская сотня. Рота имела по два подсумка патронов. Преодолевая страх, который мне внушало возможное побоище, я побежал поближе к казармам и увидел следующую картину. На казарменном плацу, расположенном на довольно крутом обрыве, спускающемуся к долине реки Аргун, стояла толпа осетин, ожесточенно жестикулировавших и горячо обсуждавших что-то по-осетински. Из-за угла одного из корпусов казарм показалась рота виденных мною солдат и вмиг стала вздвоенными рядами с винтовками на перевес. От роты отделился офицер и, не дойдя шагов двадцать до собравшихся, крикнул что-то резко и отрывисто. Говорили ли офицер по-осетински или по-русски, я не знаю, так как сам я стоял «на почтительном расстоянии».

От роты до собравшихся расстояние составляло шагов 300. В ответ на слова офицера толпа заревела, и вдруг в толпе сверкнули кинжалы. Толпа с криком «ура» и ревом лавиной хлынула на солдат с вынутыми кинжалами. Все это произошло в одно мгновение, так что даже трудно было запомнить подробности. Помню офицерика, который, путаясь шашкой между ногами, неловко побежал обратно к солдатам. Толпа не успела добежать и до середины расстояния, отделявшего ее от солдат, как вдруг резкий залп рванул воздух. Толпа пришла в замешательство, крики усилились, крики превратились в рев, но передние продолжали бежать. После короткого замешательства толпа с криком «ура» опять стремительно побежала – залп был сделан в воздух. И заглушая хаос гортанных криков, раздалась частая дробь выстрелов. Упало несколько человек впереди. Толпа замешалась вновь. Только один впереди продолжал еще бесстрашно бежать вперед с высоко поднятым над головой сверкающим кинжалом. Не добежав до солдат и десяти шагов, споткнувшись несколько раз, он упал ничком, молнией сверкнув выпущенным из руки кинжалом. Послышались ужасные крики, стоны, ругательства – толпа рванулась обратно к обрыву. Солдаты продолжали расстреливать бегущих. Люди кричали, падали, поднимались и вновь падали. Из шеренги солдат отделилось отделение и частым шагом побежало прямым направлением к круче. Подойдя к круче, начали стрелять сверху вниз. Часть бегущих осетин бросилась врассыпную через вал в слободу. Большая часть сбежавших с 15-саженной кручи бросилась по направлению к сел. Старые Атаги, находившемуся в одной версте расстояния от сл. Воздвиженской. Рассыпавшиеся по слободе Воздвиженской забегали в чеченские дома и прятались по сараям, сеновалам и чердакам. Старо-атагинцы отнеслись к беглецам сочувственно.

В ту же ночь многие на арбах и фургонах по предгорию Чечни через Ингушетию уехали в Осетию. На второй день незначительная часть беглецов явилась в казармы. По сел. Старые Атаги пошли обыски, правда, не давшие никакого результата.

Всего, как мне помнится, было убито 12 человек. Из убитых пятеро похоронены (как мусульмане) на кладбище в сел. Старые Атаги. Могилы эти знают до сих пор многие атагинцы, так как они обложены кирпичом. Другие похоронены (как христиане) на кладбище в сл. Воздвиженской. Несколько трупов родственники-осетины увезли в Осетию. Что стало со многими ранеными, мне неизвестно. В связи с возмущением осетинского дивизиона были арестованы двое атагинцев – Мурда Хамидов и Джабраил Толгаев – по обвинению в подстрекательстве к восстанию. Оба они живы и сейчас живут в сел. Старые Атаги. Арестованных Мурда Хамидова и Джабраила Толгаева приговорили к смертной казни и заключили в петровскую тюрьму, где они ожидали приведения приговора в исполнение. Грянувшая Февральская революция освободила их. Мною могли быть допущены в этом наброске ошибки в сроках события, причинах, а также в отношении числа убитых и т. п., так как по своему возрасту в то время я не вдумывался в причины и суть факта. В частности о том, что событие произошло в августе 1916 года, я определяю следующим образом. Упомянутые чеченцы Мурда Хамидов и Джабраил Толгаев сидели в Петровске 6—7 месяцев и освободила их из тюрьмы февральская революция. Отсчитывая от этого срока, я нахожу, что событие произошло примерно в августе 1916 года. Что стало с мобилизованными позже осетинами, мне неизвестно.

Осетинскому научно-исследовательскому институту следует заняться подробным изучением этого события. Исследователю нужно разыскать материалы в военно-историческом архиве в Тифлисе, в горском архиве во Владикавказе, опросить чеченцев Толгаева и Хамидова, найти в архивах их дело и дело тех осетин, которые, несомненно, были осуждены.

Затем необходимо в Осетии опросить живых участников осетинского дивизиона, достать фотографии убитых, если они сохранились, зафотографировать могилы убитых и т. п. Очерк этого события может дать интересный материал и выдвинуть новые моменты и проблемы в истории горцев Северного Кавказа.