Читать книгу Городские портреты - Мустафа Умеров - Страница 4

Среднего роста, очень сутулый, с грустными глазами и пухлыми слюнявыми губами. Букву «C» произносит, прикусывая кончик языка. Когда семья переехала жить на квартиру, мне было четыре года; оболтус-пэтэушник Вова первый придумал называть меня Каспаров за шахматную доску, с которой я в ту пору не расставался. Как и абсолютно вся молодежь нашего девятиэтажного дома, Вова в юности проявлял известные криминальные наклонности; когда Вову забрали в армию, его родители облегченно выдохнули. Из армии он вернулся лет через шесть; все это время родители Вовы рассказывали, что сын служит на Кубе и регулярно шлет домой письма с цветными почтовыми марками. Когда сам Вова все-таки прибыл с Кубы, то уверял, что на зоне вообще ниче так, тоже люди живут.

С момента возвращения с острова Свободы Вова начал беспробудно пить. Он пил буквально все и всегда, на спор выпивал бутылку водки залпом, но, так как с ним никто не хотел спорить, выдувал просто так, для увеселения почтеннейшей публики, была бы водка. Обычно он сидел на лавочке возле подъезда и доброжелательно наблюдал за всем происходящим. У него всегда можно было спросить, кто куда пошел и как давно. Он бежал открывать дверь подъезда теткам с сумками, выступал третейским судьей у детворы, до безумия любил дворовых собак Пальму и Дика. Когда Дика отравили квартиранты с пятого этажа, Вова сидел на ступеньках подъезда, горько плакал и жаловался всем проходящим сквозь слезы, не забывая упомянуть редкий ум и преданность покойной собачки. Наутро над дверью квартирантов появилась надпись «Сдесь жывут убицы сабак»; совокупность высоты нанесения и орфографии надписи выдавала Вову с головой.

– Русик, когда чемпионат? – Я не Русик, я Мустик. – Мустик, дай десять рублей. (Мустик – мое детское имя, Руслан – младший брат, известный во дворе характером; с ним можно только дипломатично поговорить о футболе, зато у меня – попросить денег. Но не сегодня.)

– Не дам, хорош бухать, совсем опух уже.

– Эх, Мустик, Мустик, а как я тебе маленькому помогал велсапед делать? Не дашь?

– Не дам. Это ты Русику помогал, не было у меня велосипеда, я Мустик.

(Театральная пауза, утробный вдох, тяжелый выдох, печально.) – А, один хуй.

– Мустик, ты где учишься? В институте? Да ты охуел! А на кого? Эколог – это как врач? Ну, хорошо, что не мусор. Дай десять рублей?

Друг Вовы с третьего этажа тоже тихий безобидный алкоголик, но не постоянный, а запойный. Когда приятель не пил, ходил на склады работать грузчиком, а вернувшись вечером с работы, катался по десятому микрорайону на стареньком советском велосипеде, сопровождаемый градом острот. Трезвая жизнь товарища обычно длится неделю-две, до первого соблазна; обычно, когда коллега срывался, они с Вовой пили вместе. Если я ночью подходил к подъезду и за мной кто-то наблюдал из кустов, то совершенно точно знал, что это Вова, один или с единомышленником: сейчас убедится, что я не Руслан, и выйдет просить десять рублей. Насобирав рублей тридцать-сорок, пойдет к бабке через улицу Героев-Десантников и вернется с бутылкой какого-то пойла и пригоршней замусоленных сухариков.

Иногда родители запирали Вову дома одного на ключ и уезжали. Тогда с седьмого этажа по всему двору раздавался заливистый мат, а прямо под окном стоял собутыльник, широко раскинув руки и периодически выкрикивая с трагическим выражением лица: «Друг мой, скажи, что, ну что я могу для тебя сделать?!»

Соседка, тетя Валя:

Вова, ты же молодой красивый парень с трехкомнатной квартирой! Женись, хватит пить уже!

– Мне нельзя жениться, тетя Валя, у меня уже не работает ни хуя!

(Доброжелательная улыбка, все существо дышит учтивостью и желанием продолжать беседу.)

Вова отличался просто немыслимым здоровьем. В любую погоду его можно было обнаружить спящим на ступеньках подъезда, иногда с крышкой от унитаза на голове, которую ему подкладывали малолетние шутники. В самый дикий норд-ост он ходил в одной клетчатой байковой рубашке, неизменно пьяный и приветливый. Но однажды приехали санитары, забрали его в психушку, прокололи там чем-то и привезли обратно. На следующий день я встретил его на стадионе возле дома и не поверил глазам: Вова бегал по кругу. Он подбежал, назвал меня Русиком и спросил, когда будет чемпионат. А еще через день Вова умер.

Я думаю, если есть рай, он в него попадет. А его родители – уж точно.