Читать книгу Древнерусская государственность - Н. Ф. Котляр - Страница 3

Именно упрощённым и догматическим пониманием и толкованием процессов общественно-экономического развития человечества и была, вероятно, рождена мысль, в сущности, до сих пор господствующая в отечественной исторической науке: будто бы государственность есть непременно продукт классового общества, применительно к славянам – общества феодального. Засвидетельствованное письменными источниками существование государства, в нашем случае – Древнерусского, признавалось, да и поныне признаётся решающим доказательством бытования… феодального способа производства на Руси. Этот, по существу, парадоксальный тезис долгое время почти никто не подвергал сомнению. Даже такой глубокий и авторитетный знаток древнерусской истории, как Л. В. Черепнин, разделял его: «Очень трудно определить: где искать грань, с которой можно было бы начинать историю феодальной формации. Если понимать под последней систему социально-экономических отношений и соответствующих им политико-юридических форм, то, очевидно, такой гранью может служить образование феодального государства. На Руси это произошло в конце IX в.»13. Вне сомнения, учёный имел в виду объединение восточнославянских Севера и Юга, ознаменовавшееся утверждением князя Олега в Киеве в 882 г. – согласно сомнительной для IX в. хронологии «Повести временных лет».

Между тем хорошо известно, что и в доклассовых обществах существовало немало государств. В Восточной Европе – аварское VIIVIII вв., хазарское VIII – IX вв., монгольское XIII в. Мне могут возразить: мол, дело здесь в особой специфике социального развития кочевнических этносов. Но мало кто сомневается сегодня в существовании государственности у скандинавов в конце IX–X вв., когда они переживали эпоху разложения родоплеменного строя.

Государственным образованием в родоплеменной среде было, на мой взгляд, и славянское «Государство Само», возникшее в VII в. на Среднем Дунае. Чешский славист А. Авенариус, посвятивший «Государству Само» статью, вместе с тем вовсе не считает его настоящим государством, как бы не замечая, что в своей работе приводит два главных признака государственности в этой стране: отчуждение власти от народа и организацию населения по территориальному принципу. Выразительным признаком, отличающим территорию «Государства Само» от других славянских областей, пишет он, было возникновение племенной структуры на ранней стадии эволюции общества. Этот процесс был столь быстрым и последовательным, что археологи не могут локализовать отдельные племенные территории (названия самих племён до нас не дошли)14. А. Авенариус допускает разрушение племенной структуры Само в процессе аварского завоевания. Однако упомянутый процесс носил исторически объективный характер, и его нельзя объяснить лишь внешнеполитическим, пусть и чрезвычайно важным фактором. Аварское вторжение и господство не нарушило структуры восточнославянского союза дулебских племён, о котором рассказывается во введении к «Повести временных лет».

Эту жёсткую связь между зарождением государственности и складыванием классового общества последовательно отстаивал академик Б. Д. Греков. В книге «Феодальные отношения в Древнерусском государстве» (1935) он рассматривал это государство как феодальное уже для X в. Эта мысль подверглась резкой критике со стороны известных учёных старшего поколения: Н. Л. Рубинштейна, С. В. Бахрушина, В. А. Пархоменко. Они отрицали саму возможнось существования феодальных отношений в Киевской Руси IX–X вв., ставя заодно под сомнение и существование в то время самой этой державы, объединяющей всех восточных славян15.

Однако Б. Д. Греков, вероятно, ощущая поддержку институтов официальной идеологии, видевшей в особенно раннем существовании феодального государства на Руси доказательство её извечного вхождения в круг передовых стран Европы, а возможно, находясь под давлением этих институтов, в течение второй половины 30‐х гг. настойчиво отстаивал мысль о возникновении этого государства как феодального в IX в. И всё же под влиянием упрямого неприятия его взглядов и не утихавшей конструктивной критики16 историк в годы Великой Отечественной войны был вынужден признать дофеодальный характер Киевской Руси IX–X вв.17 Но ненадолго.

В конце 40‐х и особенно в начале 50‐х гг. в советской историографии, вновь под идеологическим давлением партии, утвердилось стремление отодвинуть как можно дальше во времени начала феодального общества и государства на Руси. Причины кроются в политических претензиях и амбициях партийно-государственной верхушки – провозгласить страну, только что победившую в изнурительной войне, исконно самой передовой в мире. Отсюда в значительной степени и пошли печальной памяти борьба против «космополитов» и назойливое стремление объявить едва ли не все открытия мировой науки и техники сделанными на Руси и в России. Официально признанный глава советской исторической науки, уже пожилой и тяжело больной Б. Д. Греков, вероятно, не нашёл в себе сил избегнуть подобного удревнения государственности и феодализма на Руси. В своих трудах того времени, в частности в последнем прижизненном издании «Киевской Руси»18, он стал относить начало восточнославянской государственности к VII–VIII вв., одновременно предложив рассматривать как полуфеодальный период VI – VIII вв. А Киевская Русь, возникшая в IX в., с самого начала была феодальным государством. Эти мысли историка, не имевшие подтверждений в источниках, на долгие годы воцарились в нашей историографии.

Безусловное и прямое увязывание государственности с существованием феодального общества отразилось и на работах историков последующего времени. Например, В. Д. Королюк, меньше всего заслуживавший упреков в догматизме, предложил считать начальным рубежом раннефеодального периода для всех славян – западных, южных и восточных – VI–VII вв., отметив при этом, что в VII в. источники отмечают у всех трёх ветвей славян первые попытки создания относительно крупных политических формирований. В. Д. Королюк считал наиболее ранней и элементарной формой славянской государственности племенные княжения19. Но источники не дают оснований думать, будто бы в тех княжениях существовали феодальные отношения.

Большинство современных историков не разделяет всё же мнения о существовании феодальных отношений в восточнославянском обществе до X в. Недостаточная аргументированность этого положения постоянно вызывала критику у нас и за рубежом. Своеобразной реакцией на подобные априорные мысли можно считать работы И. Я. Фроянова, утверждающего, будто восточнославянское общество оставалось родоплеменным не только в VIII–IX, но и в X–XI вв.20 По его убеждению, восточные славяне, в среде которых в X–XI вв. происходили важные и принципиальные изменения в социальноэкономической, политической и культурной областях, были лишённой развития, застывшей общностью. С этим решительно нельзя согласиться.

В советской историографии неоднократно предпринимались попытки определить время, характер и конкретно-исторические условия перехода восточнославянского общества от союзов племён к государству. Эта последовательность в его развитии, которая теоретически представляется несомненной, нечётко и невыразительно отражена в источниках. В соответствии с духом времени в конце 40‐х – начале 50‐х гг. историки искали очень ранние славянские протогосударства, на фундаменте которых могла сложиться Киевская Русь. С. В. Юшков, например, утверждал существование Антского государства IV–VI вв., а также Волынского, или Карпатского, VI–VII вв.21 Его утверждение основывалось на трудах современных ему археологов, относивших к славянам большинство памятников материальной культуры Восточной Европы первых столетий нашей эры. Теперь археологи и историки уже не видят в союзах антских племён стойких и сколько-нибудь централизованных политических образований. Это же касается Волынской (Карпатской) «державы», которая в действительности была союзом или несколькими союзами племён.

Ради справедливости стоит заметить, что С. В. Юшков вовсе не считал предложенные им сверхранние восточнославянские государства феодальными. Один из немногих историков своего времени, он не связывал столь непосредственно (как абсолютное большинство его коллег) государственность с наступлением феодализма на Руси. Среди разновидностей дофеодальных держав он называл и такие, что возникали в процессе разложения родоплеменного строя. С. В. Юшков настаивал на многоукладности таких дофеодальных («варварских») государств, полагая, что в них существовал и феодальный уклад, роль которого с течением времени возрастала. Киевскую Русь IX–X вв. он относил как раз к дофеодальным государствам22.Труды С. В. Юшкова были новаторскими и во многих отношениях опередили даже некоторые современные нам теории социальной сущности восточнославянского общества и начального этапа существования государственности на Руси.

Трудно возражать против того, что исследование предпосылок рождения древнерусской государственности следует начинать с VIVII вв. – времени создания союзов славянских племён, расселявшихся на восточноевропейской равнине. Но подобная работа связана с трудностями, которые вряд ли удастся преодолеть. Главный письменный источник, этногеографическое введение к «Повести временных лет», в рассказе о расселении славян опирается почти исключительно на фольклорную традицию (родовые и исторические предания, легенды, дружинные песни и др.), и поэтому ему присущи обобщённость свидетельств о славянских племенах, неясность хронологии их распространения в Восточной Европе и объединения в большие и малые союзы.

Учёные неоднократно рассматривали вопрос относительно исторической реальности картины расселения славян во введении к «Повести временных лет», времени, когда оно происходило, и стремились найти ей соответствия в иноземных источниках. Например, А. И. Рогов и Б. Н. Флоря, опираясь на свидетельства Баварского географа первой половины IX в., пришли к выводу, что сведения «Повести», вне сомнения, отражают историческую действительность того времени, а в отдельных случаях – и более раннего. Они считают, что племенные союзы существовали в VII–VIII вв., а в некоторых случаях, возможно, и раньше23. По этому поводу Л. В. Черепнин осторожно заметил, что к VIII–IX вв. перечисленные в летописи союзы племён уже сложились24. В исторической литературе неоднократно отмечалось, что введение к «Повести» застаёт восточнославянский мир по меньшей мере с VI – начала VII в. Имеются в виду рассказы о «примучивании» дулебов аварами, основании Киева и некоторые другие.

Учёные уже давно обратили внимание на то, что в повествовании Нестора о расселении восточных славян, возникновении у них княжеской власти, обычаях не существует обозначений для этнокультурных и политических общностей разных социальных уровней. Для удобства дифференциации этих общностей исследователи пользуются понятиями «племя» и «союз племён». Однако сам летописец во всех случаях употребляет термин «род», как при изложении ранней (VI–VIII вв.), так и позднейшей (IX–X вв.) истории восточного славянства. У Нестора и составителя Новгородской первой летописи младшего извода этот термин обозначает и род в прямом понимании слова, и племя, и союз племён, и племенное княжение, и даже крупные этнокультурные общности, «народы» («род словенский», «род ляхов», «род варяжский»)25.

С особенно большими трудностями связано использование археологических источников в штудировании восточнославянского общества VI–IX вв. В наши дни учёные-археологи в общем сходятся во мнении, что достоверные славянские древности датируются временем не раньше середины I тысячелетия н. э. Им предшествуют во времени памятники эпохи Великого переселения народов, часть которых имеет непосредственное отношение к славянскому этногенезу. Последние представляют собой комплексы материальной культуры этнически смешанного населения, поэтому выявить преемственность славянских древностей VI–VII вв. от более ранних оказывается очень трудным делом26. Прибавлю к этому, что этнос и археологическая культура не являются тождественными понятиями27, что материальные памятники во многих случаях этнически не окрашены, что, наконец, они чаще всего бессильны в вопросах изучения социальной структуры общества. Понятно поэтому, с какими трудностями встречается учёный, обратившийся к исследованию истории восточных славян времён группирования больших и малых племён в большие и малые союзы.