Оглавление
Н. К. Бонецкая. Дух Серебряного века. К феноменологии эпохи
От автора
Раздел 1. Ф. Ницше и русская мысль Серебряного века
Русский Ницше и пути постницшевского христианства[5]
Боги Греции в России[129]
Славянский Дионис
Аполлон Мышиный
Эстетика М.А. Волошина[185]
Сон и сновидения
Взыскующие сатори
Андрогин против сверхчеловека (Вл. Соловьёв и Ф. Ницше)[236]
Соловьёв поправляет Платона
Догматика и теософия
«Андрогин» в системе антроподицеи
Анимус и Анима
Л. Шестов и Ф. Ницше[282]
Образ Ницше у Шестова
Шестов по ту сторону добра и зла
«Шестовизация» и ее смысл
Авраам и Моисей
«Библейский» ли «человек» – Шестов?
Ницшеанские мотивы у Шестова
Апофеоз творчества (Н. Бердяев и Ф. Ницше)[363]
«Смерть Бога» Ницше и миф Бердяева
«Кто первенец, тот приносится всегда в жертву…»
«Антроподицея» Бердяева и «сверхчеловек» Ницше
Творчество как власть над миром
Ницше – Фрейд – Бердяев
Homo faber и homo liturgus (Философская антропология П. Флоренского)[470]
Человек «в порядке природы» и «в порядке свободы»
Философия тела
Тело и его субъекты
Оплотневший дух
«Человек биологический» и «создатель орудий»
«Человек трагический» и «человек литургический»
Раздел 2. Религия Серебряного века
Философская Церковь супругов Мережковских
О протофеноменах Серебряного века
«Наша Церковь»/ Мережковских как протофеномен эпохи
«Идеальный брак»
«Влюбленность»
«Наша Церковь»: культ и история
«Башня» на Таврической улице
Проблема идентичности «Башни»
У истоков «башенного» проекта
«Дионисическая мистерия» в Петербурге
Западно-восточный симпосион (1906)
«Две жены в одеждах темных…»
«Сестра»
Русская софиология и антропософия[1003]
Христианка или язычница?[1048]
Заратустра и калека-горбун
«Моя детская философия явления…»
«…Ты по Мне гряди…»
Прот и Гиацинт
В преддверии катастрофы
«…Самое молодое и творческое время…»
Раздел 3. Русская герменевтика
У истоков русской герменевтики[1134]
Литературная критика и герменевтика
Предтечи русской герменевтики
а) К. Леонтьев о «новом христианстве» Достоевского
б) Достоевский и Вселенская Церковь
в) Установка на реформацию
Д.С. Мережковский: герменевтика и экзегетика[1214]
Кто он – Мережковский?
Герменевтика и революция
Литература и религиозная философия
Герменевтика западная и герменевтика русская
Герменевтика и мифотворчество
Герменевтика Льва Шестова
Адвокат дьявола[1341]
Философия Шестова как герменевтика
Герменевтика Шестова как судебный процесс
Шестов о Шекспире: «оправдание жизни» как оправдание зла
Странник и его цель
Очарованный странник
Писатели и философы
«Немецкий антихрист» и «русский христианин»
«Братья-близнецы»
Достоевский и Ницше
«Подполье» и платоновская «пещера»
Пророки русской реформации
Автор и его герои
Лев Шестов как богослов
Теология «великой и последней борьбы»[1469]
О приватной религии Шестова
Бог и человек
От антропологии к теологии
Манихейство Шестова
Бог или дьявол?
Божественная «беспочвенность»
Теология Абсурда
Бог Лютера по Шестову
Два образа Бога Кьеркегора
Анчар
«Summa theologiae» и «summa philosophiae» Шестова
Раздел 4. Философия имени в России
Борьба за Логос в России в XX веке[1588]
I. Спор об имени Божием
«На горах Кавказа»
Афонская смута
Имяславцы и «имяборцы»
Имяславие и новое религиозное сознание
II. Имяславие П. Флоренского: филология? метафизика?оккультизм?
На подступах к теории слова
Мысль и язык
Флоренский и Р. Штейнер: слово и человек
Звук и смысл
Магия и молитва
Имя Божие
Ономатология или демонология?
София
Филологическая школа Павла Флоренского[1632]
«Философы»
Учитель и ученик
Тайна Флоренского
Кто такой Вагнер?
Вопрос о новом догмате
Падение слова
Слово и речь
Имя и именование
Речь и именование
Как быть с «афонским иноком Иисусом»?
Имя и икона
Имяславец-схоласт[1676]
Символизм и феноменология
Диалектика по Лосеву
Черты биографии и научные интересы
Сергиев Посад в жизни А. Лосева. Загадки лосевской судьбы
Проблема антисемитизма Лосева
Лосев и Флоренский
Слово – это сам предмет
Строение слова
Диалектика имени
Все на свете есть слово
Мифы Лосева: космогония, эсхатология
Мифы Лосева: от космогонии к теологии
Мифы Лосева: теология
Проблема символа у Лосева. Темные места лосевской концепции
Отрывок из книги
Недавно из уст умного и циничного, далекого от религии радиожурналиста мне довелось услышать задевшую меня фразу: дескать, никакого нового образа гуманизма, отличного от того, который создала русская литература XIX в., с тех пор не возникло. Как же так? – сразу же мысленно возразила я. – А «гуманизм» Серебряного века (несмотря ни на что, мысль Шестова и Мережковского, не говоря уж о Бердяеве, тем паче Булгакове, это гуманизм) разве не принципиально иной, чем гуманизм Пушкина и даже Толстого?! С окончанием своего «золотого» века наша высокая словесность утратила прежний этический пафос – неизбежно моралистическую окраску, однако взамен обрела религиозное измерение, ту метафизическую глубину, на которую лишь намекали шедевры классики. На рубеже XIX–XX вв. в мир пришли души более сложные и утонченные, нежели их культурные предшественники, обладающие гармонией и цельностью, быть может, большей творческой силой, но как бы отстраняющие от себя «последние» вопросы бытия. Серебряный век и отразил – осознал и вербализировал новый опыт новой души. Новизна эта – не новизна органических метаморфоз, но обновление, сопряженное с катастрофой. 1917 году предшествовала революция в умах и сердцах – идейная революция, революция религиозно-философская (если иметь в виду мой конкретный предмет). Эпоха Серебряного века в русской культуре так же самобытна и исторически обособлена, как эпоха Возрождения или Реформации в культуре европейской. И уж если говорить о гуманизме современном или гуманизме советских десятилетий (вернусь еще раз к радиовысказыванию), то они-то как раз пронизаны насквозь токами века Серебряного…
Но как же подступиться к специфике этой интересующей меня эпохи? какие избрать категории для характеристики созданной ею новой картины бытия, нового мировосприятия, что нечто большее, чем новая версия гуманизма или христианства? как описать, действительно, «дух Серебряного века», реально ощущаемый нами, но ускользающий от оков словесных дефиниций? Поначалу исследователь бывает подавлен богатством и пестротой материала – множеством имен, словесных жанров, тем. По мере приобщения к эпохе эта пестрота преодолевается видением сонма живых лиц, и в принципе дух Серебряного века можно познавать в его многоипостасности, представляя эпоху как галерею портретов. – Однако дальнейшее углубление в мир Серебряного века убеждает исследователя в единстве тогдашней ментальности: он видит, что все религиозные философы говорят об одном, пускай каждый и на свой лад. Это одно опять-таки манифестирует себя как множество, – но здесь уже не первоначальный хаос, а такая совокупность тенденций и идей, которая, в пределе, может сложиться в лик. Он – не что иное, как лик неуловимого эпохального духа.
.....
Здесь «начало индивидуации» Ницше («лик», индивидуальный «дух») у Волошина встречается с религиозно-этическим тезисом «ты еси» Иванова, ставшим заголовком его известной статьи. А в стихотворных строчках из «Дэлоса» мы находим имя – характеристику Аполлона, которая будет разработана в волошинском трактате «Аполлон и мышь», – «вождь мгновений». Серию гимнов Аполлону Волошин завершает ницшеанским философским мифом о братьях-богах, сыновьях Зевса («Дельфы»):
Осмыслить и описать Волошина в качестве почитателя Аполлона представляет большой интерес. Проблема религии Волошина неизбежно всплывает, если мы хотя бы вскользь затрагиваем феномен «коктебельского мудреца» и его общины: Дом Поэта, как и ивановская «Башня», овеян эзотерически-культовой атмосферой. В ряде воспоминаний о Волошине встречаются описания разного рода квазирелигиозных обрядов с его участием: то он выступает как местное божество, genius loci, принимающий поклонение от духов стихий; то предстает в обличье Посейдона; а иногда, что для нас сейчас особенно интересно, играет роль жреца бога-Солнца. В таких случаях женщины из числа волошинских гостей одевались в фантастические костюмы на манер греческих и на восходе отправлялись в горы ради поклонения Солнцу, – руководил ими Волошин[168]. Воздвигались ли тогда алтари на Карадаге или на Янышарских холмах? воскурялись ли ароматы, пелись ли гимны? видели ли эти мисты и их мистагог лик солнечного духа Аполлона-Христа?.. Во всякой игре есть глубоко серьезный элемент, и наоборот – самые серьезные вещи могут быть осмыслены в качестве игры. Так или иначе, сквозь дурачества коктебельских «обормотов» пробивалась струя некоей новой духовной жизни, источником которой была личность Волошина.
.....
