Читать книгу Христианская гармония духа - Н. Н. Неплюев - Страница 49

Многие откажутся признать любовь, отрицающую права разума, признавая права ощущений за высшее настроение сравнительно с любовью, отрицающей одновременно и права разума, и права ощущений. На самом деле тут новый шаг по пути достижения полной гармонии духа. Права разума не признаны в обоих случаях, за то ощущения не считаются более греховными сами по себе и тем воздана должная справедливость проявившейся в них мысли и воле Творца, сделан большой шаг к уразумению животворящего духа святых слов Откровения: все дозволено христианину, – для чистого все чисто[370]; вся жизнь земная не отрицается огульно, признается возможность выполнения воли Божьей на земле, яко на небеси[371], не достает только признания прав разума, чтобы возможно было разумное служение на дело Божье в качестве соработника Его.

Не надо думать, однако, что в результате признания прав ощущений, к тому же без помехи сдерживающего разума, возможно было при этом настроении что-либо подобное распутству. Распутство есть разнузданность жизни ощущений, не сдерживаемая любовью; разум сам по себе не играет при этом никакой роли, так как распутство в пределах эгоистического благоразумия требованиям разума не противоречит; напротив, распутство всегда противоречит правам любви, и потому где властвует любовь – там распутство невозможно. С этим многие не согласятся по привычке называть любовью эгоистическую жажду обладания при полном равнодушии ко всем и вся, кроме предмета вожделения.

При таком взгляде на вещи, действительно, очень трудно понять христианскую гармонию духа и все, что я о ней говорю. При этом легко впасть в страшное недоразумение, называя, как это столь часто бывает и в жизни, и в литературе, торжеством любви преступление против любви, когда два эгоистических существа ради удовлетворения жажды ощущений, слегка позолоченных любовью друг к другу, разбивают жизни людей, которым клялись быть верными до гроба, вносят хаос в семью, жертвуют благом детей, тормозят стройную организацию добра в жизни, и все это ради осуществления эгоистической похоти, которая очень часто оказывается минутной прихотью, с которой позолота любви сходит тотчас после ее удовлетворения.

Когда любовь не озаряет отношений человека ко всему внешнему для него миру во всей его совокупности, включая сюда Бога и все Его творения, любовь не властвует в душе человека, не может еще быть преобладающей основой его жизни, не торжествует в его отношениях. Когда равнодушный к Богу и Его святому делу, жестокий ко всем и вся человек всю свою любовь сосредоточивает на одном предмете безумной страсти, тут не только не торжествует любовь, но и совсем нет любви, а есть только жестокий, грубый эгоизм, любящий одного себя и те приятные ощущения, которые может доставить только один предмет страсти, ради которого и забывают и Бога, и вечное дело Его, готовы причинить всякое зло людям и, что особенно знаменательно, разбить, исковеркать, опозорить жизнь того самого существа, которого воображают, что любят. Тут, сомнения быть не может, торжествуют ощущения, а любовь находится в позорном рабстве у них.

Где любовь торжествует, там не может быть проявлений жестокого эгоизма, там самоотвержение, там и признанные ощущения, возведенные даже в почетное положение уважаемого друга властной любви, даже и без помощи разума сдерживаются крепкой уздой любви к Богу и ближним.

При данной комбинации, когда властная любовь, еще не признавая права разума, признала уважаемым другом ощущения, аскетизм, парализовавший деятельное участие в организации жизни, уступает место деятельной, хотя, без помощи разума, недостаточно стройной и систематичной заботе о материальном благосостоянии ближних, при первенствующей заботе о торжестве любви в душах и жизни, обязательной, неизбежной, как мы видели, даже и на пороге царства любви.

Говоря о подчинении разума и любви ощущениям, я называл это подчинение рабством, говоря о подчинении любви и ощущений разуму, я называл их слугами разума, теперь, говоря о подчинении ощущений любви, я называю ощущения уважаемым другом любви. Это не случайность; я считаю, что именно этими словами наиболее верно выражается сам характер власти, когда она принадлежит ощущениям, разуму или любви. Ощущения по самой сути своей грубо эгоистичны и потому естественно деспотичны, ставят все подвластное им в позорное положение рабов; бесстрастный, холодный, черствый разум, заменяя грубую силу холодной справедливостью расчетливых доказательств, естественно ставит все подвластное себе в положение слуги со строго определенными договором правами и обязанностями; вдохновенная, чистая, все очищающая, все возвышающая своим прикосновением любовь не может относиться ко всему подвластному ей иначе, как к уважаемому другу, без чего она перестанет быть сама собой, перестанет быть любовью. Любовь может сторониться чего-либо, стыдливо избегать всякого соприкосновения с чем-либо, совсем не признавать права участия чего-либо в ее жизни и деятельности, но, раз признав чьи-либо права, раз приняв что-либо под власть свою, любовь не торгуется, не отмеривает вершками права и обязанности, а разом возводит в положение уважаемого друга все, что признала себе подвластным.