Читать книгу Люба-Любаша - Н. Рындя - Страница 3

В то время Игнат, бывший по делам в их небольшом городке, оказался в гостях у своего давнего приятеля. Дружили ещё со времён армейской молодости, и хоть виделись редко, но не забывали друг друга, и при возможности, навещали. Несмотря на неожиданный визит, Степан встретил друга радушно, в дверях сделал попытку обнять широкоплечего Игната, но смог лишь неловко ткнуться в грудь.

– Не перевелись ещё богатыри на земле русской! – приветствовал, смеясь над своими «небогатырскими» размерами. – Глаз радуется, на тебя глядучи! Сколько тебя знаю, ты как дуб столетний, несгибаемый. Проходи, проходи, гостем будешь!

Проговорили до вечера; как водится, вспомнили и молодость далёкую, службу совместную, обсудили и сегодняшнее житьё – бытьё. Редкость таких встреч вызывала у обоих приливы душевного трепета, и по-мужски молчаливого внутреннего восторга.

Вернувшаяся из гостей жена Степана, Света, появление гостя приняла без лишних эмоций, на просьбу мужа соорудить что-нибудь на ужин, кивнула головой, и молча скрылась за кухонной дверью.

– А, не обращай внимания.– Степан будто извинялся за не очень приветливый вид супруги. – Бабы – они и есть бабы. Сейчас ещё дочка из Москвы вернулась, так они теперь друг дружку воспитывают…

Хозяин дома, готовясь по-своему к ужину, поставил на стол бутылку недорогого коньяка, мол, за приезд, – да не выпить. Гостя настойчиво пригласил остаться на ночь, пояснив, что отказа не примет ни в какой форме. Дождался согласия улыбчивого Игната, от удовольствия потёр ладони, и направился в кухню помочь жене, заодно и поторопить.

Позже, сидя за столом, чуть разомлевшие от еды и спиртного, вели разговор на разные отвлеченные темы. Игнат, по достоинству оценивший кулинарные способности женщины, предложил тост за умелицу- хозяйку, чем вызвал её благодарную улыбку. В основном молчавшая до этого момента женщина, решила сменить русло беседы, и заговорила о своём, наболевшем.

– Вот ты мне скажи, Игнат, куда мы катимся? Что происходит? Дети от рук совершенно отбились, никакого уважения, послушания! Грубят, хамят, родителям такое заявляют, что волосы дыбом! Иногда и руки поднимают! Вон, сегодня встретила знакомую, так она про свою соседку рассказывала – сын, как выпьет, так и давай её гонять по всему двору! Ужас какой-то… И наша-то вернулась из своей Москвы, такая умная, ты – ей слово, она тебе сто в ответ. Сидит, второй месяц баклуши бьёт, не работает, ничего…

– Свет, что ты к ней прицепилась, пусть отдыхает. – Степан, видя, как распаляется жена, усевшись на свой любимый конёк под названием «неправильные дети», попытался её успокоить. Ему это плохо удалось.

– Отдыхает!! Переработалась! За шесть лет пять работ сменила – хорош работничек! И главное, – я ей говорю, что делать, а она мне, знаешь, что отвечает! —« Я не собираюсь жить твоей жизнью» – Света обратилась к гостью с уязвленным видом знающей всё женщины.

Игнат молча слушал эту тираду, направленную на подтверждение собственной правоты. Понимал, что хоть она и задаёт вопросы, но ответы ей не нужны, тем более, те, что шли бы в разрез с её жизненными установками. Он часто становился наблюдателем извечного конфликта – «Отцы и дети», в разных его формах; много размышляя на эту тему, пришел к выводу, что основа сегодняшнего, в отличии от классики – это не борьба за принципы, своё мировоззрение, а навязывание собственного эго, той же самости. Отвечать не стал, – ни к чему; пробиться не то что к сердцу, даже к мозгу человека, коим завладел импульс собственной правоты было бесполезно. Ей нужно было высказаться.

– А что плохого в моей жизни?! Что?! Я, как пошла с молодости на завод, так и работаю, не бегаю, как сявка, с места на место… жизнь ей моя не нравится! А со своею не может разобраться. То ей не нравится, то не подходит, там платят мало! Четверть века скоро стукнет, а она приехала, села родителям на шею!

– Светка! Ну что ты несешь! – Степан, урезонивая жену, негромко хлопнул ладонью по столу. – Какая шея? Она взрослый, самостоятельный ребёнок, уже давно живёт на свои! Да и хватит уже.. Мы с Игнатом сто лет не виделись, а ты тут…

Жена, уловив укоризненные нотки в голосе мужа, поджала губы, отвернула лицо. Чуть раздувавшиеся ноздри свидетельствовали о несправедливо нанесённой обиде. Игнат, чтоб снять напряжение, вызванное эмоциональным состоянием хозяйки, разлил коньяк, предложил тост за дружбу. Все молча стукнулись, выпили.

– Так я вот с Игнатом и советуюсь. Сам же всегда говоришь, что он из всех твоих знакомых самый умный.– видно было, что женщина не собирается просто так сдаваться и ищет другие пути продолжения волнующей её темы. – Вот что это происходит, а?

Игнат, дожевывая кусок сервелата, пристально посмотрел на неё. Облокотившись на стол, сложил ладошки замочком перед собой. На минуту задумался, подбирая слова и образы, которые сможет понять. Не громко начал.

– Происходит, Светочка жизнь. У всех разная, непохожая на других. У каждого поколения – своя правда, иногда идущая вразрез с другой. Так было всегда, и сегодняшняя молодежь тоже несёт свою правду. Конечно, причин для непонимания в семье много разных. Есть основная, так скажем, базисная. Чтобы понять её, давай обратимся к истории. Смотри: в каждой известной культуре, религии обозначено несколько жизненных принципов, соблюдение которых позволяет человеку прожить правильно… Один из них гласит – « почитай родителей своих», так?

Света, вслушиваясь в мужскую плавную речь, соглашаясь с ним, одобрительно закивала.

– Так… И давай заметим, что нигде не сказано —« почитай детей своих». Казалось бы, почему? Потому что древние знали душу человеческую гораздо лучше современников, и понимали, что из чего рождается. Само слово «почитай» многими понято лишь в одном, узком аспекте, смысле – в его материальном значении. Поэтому, когда человек говорит – « я забочусь о своих родителях, даю им денег, покупаю продукты, медикаменты» ну и тому подобное, – это можно назвать помощью, вниманием, иногда желанием чувствовать себя благодателем, – по разному это можно назвать, но это далеко от истинного почитания. Почитание – это не результат каких-то внешних действий; это глубоко внутренне чувство совершенно искренней любви и благодарности к тем, кто дал жизнь на земле. Это внутренний сердечный трепет, возникающий при мысли о том, кто показал свет. И когда это чувство, это почитание живет внутри будущего родителя, ему нечего беспокоиться о своих детях, потому что оно, являясь частью его самого передастся по наследству потомкам. Простой механизм, но гениальный! И его понимали не только древние, но ещё и наши деды, прадеды… И наоборот: если нет такого почитания, и, что ещё хуже – есть пренебрежение к родителям, то никакие убедительные слова, да и действия в виде материальной помощи не убедят ребёнка относиться иначе к собственным корням. Вот такая цепная реакция получается.

Игнат умолк. Степан, чтобы скрыть ухмылку, наклонил голову, отвернувшись от жены. Он лучше всех знал отношения между тёщей и ней. « Ох и раздел он Светку, до нутра самого! И сказать нечего!».

Её эмоциональность как-то иссякла, сидела насупившись, соображая – это он и про неё, или ей показалось. Хотела в ответ на его речь сделать какое-нибудь ироничное замечание, но взглянув в спокойное лицо гостя, наткнувшись на его серьёзное выражение глаз, не нашлась.

– Пойду… чай поставлю… К торту…

Мужчины, оставшись одни, переглянулись. Степан пожал плечами.

– Вот так мы и живём… Я меж ними, как между огнями. – улыбнулся, взял в руки бутылку с коньяком, – давай ещё, – по маленькой!

Игнат махнул ладонью, мол, да давай! Хотелось поддержать друга, хотя бы своим согласием, учитывая его практически непьющую натуру. Оба понимали, что семейная жизнь Степана не стелиться гладкой, ровной дорожкой. Но ухабы и ямы этого пути он, обладая житейской, неписанной мудростью и спокойным, весёлым характером, умело обходил.

– Давай, за супругу! – Степан улыбнулся, – это ж моя судьба..

– Ага… На востоке говорят – карма!

Мужчины приглушенно хохотнули, стукнулись и выпили. Степан, заметив за широкой спиной друга стоящую в дверном проёме дочь, живо поднялся, взял её под руку, приглашая к столу.

– Ну вот, знакомьтесь. Это мой друг старинный, армейский – Игнатий Павлович, в гости наконец-то заехал! – Степан похлопал гостя по плечу. – А это наша дочь, Любовь Степанна! Вы- то друг друга только по фотографиям видели, а сегодня, так сказать – лицом к лицу!

Игнат на приглашение к знакомству поднялся, подал молодой девушке широкую ладонь, на её короткое, непринуждённое – «Здрасте!» -, возвращаясь за стол, с улыбкой заметил:

– А мы тут как раз за молодежь речь вели…

– Что, наш СС доложил всю обстановку? – усмехнувшись в ответ, обогнула стол, плюхнулась на диван, усевшись напротив мужчин. На недоуменно – приподнятые брови Игната, Степан, сдерживая смех, ответил:

– Это она нас так называет – Степан, Света!

Заглянувшая в комнату хозяйка позвала дочь. Вдвоём принесли чашки, чайник, разрезанный торт, убрали лишнюю посуду. За окном опускался летний вечер; слышалось пение цикад, тёплый ветерок в медленном такте то приподнимал, то опускал края красивых оконных занавесок. Зажженные настенные бра мягко рассеивали наступавшие сумерки, создавая уютный фон для вечернего дружеского чаепития.

Вели неспешный разговор. Степан, слушая друга, смотрел на него умилёнными глазами, в очередной раз ловя себя на ощущении, что от Игната исходит какое-то спокойствие, теплота. Его дружелюбный настрой всегда находил отклик в окружающих. Вот и сейчас – Светка уже выглядела вполне приличной бабой, без своих праведных демонстраций; дочь устроилась в углу дивана и с интересом вслушивалась в разговор. Наблюдая за этой мирной картинкой, отец семейства едва не прослезился. Не часто жизнь его баловала такими вечерами.

Поздно вечером, когда все улеглись, Люба ворочалась в своей постели. Никак не засыпалось. Мысли возвращались к отцовскому гостю. Пожилой мужчина показался ей интересным, не по годам молодцеватым. Видать умён очень, начитан, но, к её удивлению, она не услышала в его речи ни менторских ноток, ни нравоучений. Обычно, сталкиваясь с людьми «преклонного возраста», большинство из которых считали своим главным делом передачу своего малопривлекательного жизненного опыта, она старалась увильнуть от этой передачи как могла. Но сегодня, слушая разные истории Игната, которые он излагал с хорошим чувством юмора и знания дела, поймала себя на мысли, что могла его слушать и слушать….

Ей не спалось, решила выйти во двор, подышать свежим воздухом. У летней веранды, отданной в распоряжение армейскому другу, заметила его, сидящим на небольшой скамейке. Немного постояла, раздумывая, подойти или нет. Игнат, почувствовавший присутствие, негромко окликнул :

– Что, тоже не спиться?

– Да душно в комнате, за день напекло…

Подошла. Игнат сделал приглашающий жест, она уселась рядом. Сидели, вслушивались в ночную тишину, наполненную шорохами, редкими звуками ночных птиц, шелестом листьев…

– Ну, рассказывай, как твои дела? – спросил, будто они были знакомы сто лет.

Люба, сначала сбивчиво, какими-то нестройными фразами, избитыми клише типа – «дела у прокурора, у меня так, делишки», ответила, не совсем понимая, к чему он интересуется. Но то ли окружающая её темнота, то ли молчаливое присутствие человека, искренне задавшего такой простой вопрос, вызвало желание выговориться. Говорила долго и много; говорила и то, во что не посвящала никого, кроме себя. Рассказывала про свою, как ей казалось, плохо удавшуюся жизнь, про вечные сомнения в выборе трудовой деятельности, про неприятности в личной жизни. Сетовала на непонимание своей семьи, особенно матери. Хотелось поддержки, а получала, в основном упрёки.

Долгую речь закончила глубоким вздохом. В какой-то момент почувствовала себя неловко от того, что почти незнакомцу вылила махом всю свою историю. Сделала попытку извиниться.

– Я, вообще-то не люблю жаловаться… а то подумаете, что только тем и занимаюсь..

Игнат, потрепав её за плечо, усмехнувшись ответил:

– У тебя пока плохо получается читать чужие мысли.

– А у вас? – быстро парировала.

– У меня тоже не всегда хорошо… Не волнуйся, я так не подумаю.

– А что подумаете?

Игнат молча улыбался в темноте, какое-то время сидел в задумчивости. Люба не видела ясно его лица, но ощущение неловкости за свой монолог прошло – он принял её рассказ как есть. Поднимаясь и потягивая засидевшее тело, Игнат ответил:

– Самое простое и самое сложное – это уметь меняться. Тебе нужно задуматься над этим. Если ты сейчас ничего не поменяешь, то я рискую услышать, ну, скажем, лет через пять ту же историю, может с небольшими вариациями, но, по сути – ту же.

Подал ей руку, как галантный кавалер прошлого столетия, поддержал за локоть.

– Пойдём почивать. Утро, как водится, мудренее. Завтра может что и придумается. Добрых снов.

На следующее утро Люба, привыкшая отсыпаться по воскресеньям, проснулась поздно. В доме уже слышались повседневные движения. Она переваливалась с боку на бок, прячась от солнечного луча, падающего прямо на кровать, мечтала подремать ещё чуть-чуть. Услышав мужской голос, доносившийся со двора, резко села, вспомнив о вчерашнем госте. Он, наверное, скоро уедет, а она и не попрощалась! С этой мыслью быстренько покинула своё ложе, переоделась, направилась умыться в ванную, по пути заглянула на кухню. Поняла, что все уже давно позавтракали, прибавила темп, волнуясь, что всё-таки проспала прощание.

Во дворе Игнат готовил свой старый «Жигуль» в обратный путь – критически всматривался под открытый капот, стучал по колёсам, проверял багажник. Степан стоял рядом, следя за его манёврами. Девушка выскочила на крыльцо, окинула эту картину, отметила отсутствие матери.

«На рынок, небось, умотала, новости собирать» – пронеслось в голове.

– О, дитятко проснулось! – отец, улыбаясь помахал рукой. – Хорошо, что успела, Игнатий Павлович тебя спрашивал, попрощаться хотел.. Давай к нам!

Она подошла, поздоровалась. С ноткой ироничности спросила, как такой раритет ещё движется.

– Сделано в СССР! – Игнат горделиво выпятил грудь, широко улыбнулся. – На ней ездить и ездить!

Он достал две пластмассовые бутыли из багажника, протянул Степану:

– Будь другом, сходи, набери воды.

Сам подошел к Любе, из кармана вынул сложенный лист белой бумаги:

– У меня тут мысль появилась, в свете нашего разговора… Ты просто послушай, пока ничего не отвечай… В нашем районном городе, это недалеко от вас, есть детдом. Там у них поварихи нет, ищут. Зарплата, конечно, не московская, небольшая… вот… что ещё?… а, да! Из плюсов – работа сменная, комнату для проживания дадут, ну и питание. – Он видел вытянувшееся лицо девушки, но продолжал :

– У тебя опыта по этой части нет, только диплом, но это решить можно.

Заметил, что Люба всё-таки собирается отвечать, жестом остановил:

– Подожди. Всё, что ты собираешься сказать, – понятно. Ты пока не ищи в голове пункты, почему «нет». Речь не об этом. Я просто тебя, так сказать, информирую. Вот и всё. Я живу в деревне, недалеко от детдома, мне нужна помощница, ну и по дому, и в делах… Это я намекаю на небольшой дополнительный заработок, если вдруг надумаешь. Вот здесь – он развернул листок, показал, – телефон заведующей, её имя – отчество, ниже – мой адрес. Предложение действительно три дня. – Отдал ей бумагу, прищурился от яркого солнечного света, пристально посмотрел и закончил:

– Меняться очень трудно…

Степан вернулся с наполненными водой емкостями, погрузил в багажник. Они тепло попрощались, обнялись. С Любой обменялись рукопожатием. Игнат сель за руль машины, в чём-то похожей на него самого, – ездила долго, исколесила немало дорог, но, несмотря на почтительный возраст, внутри всё работало чётко и слаженно.

Расставшись с гостем, Люба и отец разбрелись в разные стороны. Она, всё ещё находясь в несколько ошарашенном состоянии от неожиданного предложения, закрылась в своей комнате. Уселась на постель, обхватила руками прижатые к груди коленки, покачиваясь взад – вперёд, задумалась.

Да, предложение, прямо сказать, было несколько неоднозначным. На какой-то момент ей показалось, что он либо шутит, либо издевается. Она ему вчера всю душу излила, про планы свои, про идеи, пусть пока и не осуществлённые. Они никак не были связаны с копеечным трудом и с отсутствием роста, карьеры. Какая уж карьера в детдоме! Смешно сказать!

В Москве, правда, её действительность тоже была далека от бродивших в голове планов, но там всегда присутствовала надежда, что вот-вот сложится, найдется кто-то или что-то, что поможет ей определиться, встать на ноги, добиться успеха. Да и сравнивать возможности столицы и какого-то захудалого городишки было ещё смешнее, чем воображать карьерную лестницу в детдоме!

Раздумывая над ситуацией, Любе пришла в голову аналогия из детских сказок про богатыря, стоящего перед камнем – символом выбора – и решающего, куда правильней пойти. Сама тут же себе возразила: « Да ни о каком выборе речи нет, – тут и выбирать нечего!». Она живо представила себе картинку: в вырытую в земле яму сложились все её желания, планы, проекты, мечты о состоятельной жизни, и она, собственноручно закапывает большой лопатой эту наполненную яму. Осталось поставить крест над могилой жизненных устремлений.

Да-а-а, наверное Игнатий Павлович всё же изрядно пошутил. То, что он юморист, было понятно ещё вчера за ужином. Они давно так не гоготали всей семьей, как над его веселыми рассказами. А может действительно хотел помочь, предлагая ей работу… С точки зрения деревенского старика, это, должно быть смотрится очень выгодным и престижным… А для неё – жуть жуткая. Ну, сама виновата – не надо было вчера ему всё рассказывать.

Решила подвести итог своим размышлениям. Почти все доводы были за невозможность принятия такого предложения. Единственное, что мешало сразу и чётко сказать: « Спасибо, не надо!» – это сегодняшнее её положение. Она прекрасно понимала, что если она проживёт ещё пару месяцев у родителей, и ничего не измениться – впору с ума сойти. Ругаться с матерью не хотела, да и не могла, но слушать ежевечерние нотации не было никаких сил. Только эти, семейные обстоятельства, делали предложение Игната не до конца бесполезным.

«В конце концов, можно ведь и там пока устроиться, поработать, тем более и жить есть где. А как только у ребят наладится дело, позовут, – сразу развернуться и уехать». Пришедший в голову компромисс радости принёс мало. Попытка представить себя в условиях детдома вызывала внутри тягостное чувство. Люба тяжело вздохнула. «Чё делать-то?»

За дверью послышался голос матери, вернувшейся из своего любимого похода на рынок. Возбужденно рассказывала отцу последние новости. Он их не очень любил, называл более конкретным определением – «сплетни», но всегда делал вид заинтересованного слушателя, ради спокойствия в доме.

– Лю-ю-ю-юбка! Иди сюда! – маманин вопль разнесся по всему пространству, вывел из задумчивости дочь.

«Господи, ну зачем так орать… И что опять надо?!» – к тягостному чувству прибавилось и неудовольствие от предстоящих родительских указаний. Добрела до кухни, где мать раскладывала принесенные покупки, села.

– Что?

– Что – что! Ты тут спишь до обеда, а мать уже полгорода оббегала, работу тебе подыскивая!

– Какую?

– Ну, ещё не точно совсем, но, даст бог, получится.. Я тут с мастером из параллельного цеха разговорилась, он мне и сообщил, что у них девочка в декрет уходит, место освобождается! Я его попросила всё узнать, что, да как, он пообещал. Завтра утром позвоню, обговорим… Чё дома-то сидеть? Пойдешь к нам, на завод.

Люба уставилась в окно. Она с детства знала о настойчивом желании матери, чтобы дочь пошла по её стопам. Каждый раз, на мечтательную фразу —«вырастешь, пойдешь ко мне на завод», отвечала – « ни в жисть», но судя по продолжению этой заводской тематики, ответ не был услышан ни разу.

– Я уже нашла работу. – из двух зол она всё-таки выбрала меньшую.

– Где!? – от такого неожиданного известия мать резко присела.

– В соседнем городе.

– Ну, и…… – развела руками в ожидании объяснений.

– Слушай, я завтра позвоню, договорюсь, съезжу, как сложится – тебе тогда и расскажу. – не дожидаясь новых расспросов, вышла, оставив мать в недоумении.

Всё сложилось на удивление гладко. Заведующая детдома, куда Люба отправилась на следующий день, встретила её обрадовано, приняла по-домашнему тепло. С ходу повела показывать своё хозяйство, знакомить с обстановкой, людьми. Бесперебойно рассказывала о своих воспитанниках, о том, как они вместе живут и растут. Слушая эту немолодую женщину, постепенно заражаясь от её внутреннего деятельного огонька, Люба повеселела; мрачноватый настрой, сопровождавший её второй день, незаметно развеялся и исчез. Всё оказалось не таким ужасным, как она пыталась себе представить.

После продолжительной экскурсии, в которую вошел и показ крохотной комнаты для её проживания, поднялись в кабинет для обсуждения официальной части приёма на работу. Зарплата, действительно была не ахти, но учитывая бесплатное проживание и обеды, большого расстройства не вызвала. Отсутствие нужного опыта заведующую не смутило, весело заметила лишь, что главное – чтобы женщина умела готовить в принципе. Распрощались на том, что Люба возьмет необходимые вещи, и со следующего дня приступит к новым обязанностям.

Посвящение в новую для неё деятельность заняло почти весь последующий месяц. В положенные выходные оставалась в детдоме, никуда не выезжая; знакомилась с детворой, разбиралась с составлением меню, обживалась на новой территории. Однажды вечером, заведующая, заглянувшая к ней посмотреть, как обустроилась, с чувством благодарности отозвалась об Игнате Павловиче, «сосватовшему» им молодые кадры. Поинтересовалась, давно ли виделись, велела передавать сердечный привет, если встретит. Люба, подумав, решила назавтра нагрянуть к нему в гости, – и привет передать, и продолжить знакомство. Разузнала, как доехать до его деревни, оказалось тут совсем недалеко. Прикинула, что даже если не застанет его дома, просто проветрится, поглядит на новый для себя район.