Читать книгу Солнечный дождь из черной дыры - Надежда Ивановна Арусева, Надежда Арусева - Страница 4

– Господи, ты посмотри, какой маленький, какой хорошенький, какой лапушка, – причитала над малышом молоденькая медсестричка. – Это его позавчера на помойке нашли? Вы ж как раз дежурили, Марина Петровна.

Марина Петровна, медсестра со стажем, привычными движениями распеленала мальчика, обмыла его, смазала складочки прокалённым растительным маслом, запеленала. Несмотря на энергичные манипуляции, ребёнок не плакал, только кряхтел. Марина Петровна улыбнулась малышу, чуть-чуть покачала в своё удовольствие и уложила в кроватку.

– Марина Петровна, дайте я его покормлю и покачаю. У-у-у, какой хорошенький!

– Не надо, Катюш, корми в кроватке. Не балуй. Смотри, какой он довольный, к рукам привыкнуть не успел ещё. Не надо приучать, он спокойнее будет.

Катюша дала малышу бутылочку и вздохнула:

– Не понимаю, откуда такие люди жестокие берутся? Как только рука поднялась такого крошечку бросить? Ему ж чуть больше недели, да? Только на свет народился, а уже такой несчастный, горемыка.

– Ничего ты, Катюша, в жизни не понимаешь. Да он настоящий счастливчик.

Катюша в удивлении подняла глаза от ребёнка и посмотрела на старшую подругу.

– Ничего себе – счастливчик!

– Да, счастливчик! Ты только представь, он пережил ночь в мусорном контейнере, собаки, крысы, бомжи… И главное – он не замёрз, даже не заболел. Всё у него теперь хорошо будет. Посмотри, какой хорошенький. Да его через неделю какая-нибудь бездетная семья усыновит и будет любить. А иначе он со своей мамашей-алкашкой не жил бы, а страдал.

– Вы её знаете, что ли? – всплеснула руками Катюша.

– Что ты! Откуда мне её знать? Но разве нормальная мать своего ребёнка на помойку выбросит? Значит, какая-то совсем ум пропившая дрянь. Совершенно нищая. Он завёрнут был в пелёнки стиранные-перестиранные, и шапка на мальчике розовая старая. Сколько девочек её носили до этого, никто не сосчитает. И знаешь, – задумалась Марина Петровна, – если у этой кукушки ещё дети остались, вот они и есть настоящие горемыки.

* * *

Марина Петровна оказалась не права. Через неделю малыша не усыновили. Он попал в детский дом. Но без везения тут тоже не обошлось. Потому что в этом детском доме директором была тётя Люся, или мама Люся, как дети часто её звали, особенно малыши. Семьи собственной у неё не было, вернее, была и очень большая. Детский дом был для неё самой настоящей семьёй. Сама воспитанница детского дома, она всю жизнь посвятила своей работе. Поэтому в её доме было светло, чисто, сытно и уютно. Воспитатели, прошедшие жёсткий отбор мамы Люси, были людьми не случайными, дарили детям душевное тепло. Здесь отмечали праздники, дарили подарки, спонсоры оплачивали ежегодный отдых на море, экскурсии. В день рождения именинник получал свой законный торт со свечками и подарок. В общем, здесь жили счастливые дети, насколько это возможно, если у каждого малыша за плечами уже была непростая история. Мальчишку, найденного в мусорном баке, назвали Станиславом, фамилию дали Вертинский. Отказникам, которым не доставалась фамилия родителей, здесь давали фамилии знаменитостей. В детдоме жили Тодоровский, Утёсов, Цветаева, Люба Орлова – круг интересов сотрудников детдома был широким.

Время от времени в детский дом приходили разные дяди и тёти. Они притворялись гостями на празднике или просто оказывали какую-то посильную помощь детскому дому, что-то красили, что-то чинили и между делом общались с детьми. Обычно усыновляли малышей, но старшие дети тоже надеялись обрести семью, поэтому всячески старались понравиться гостям.

А Стасик не старался, потому что не надеялся. Его всё равно не выберут. Во-первых, он уже старый, ему уже семь лет, а после пяти уже никого не выбирают. Во-вторых, он толстый, в-третьих, рыжий. Поэтому, когда в детском доме периодически стала появляться женщина с глазами, в которых прятались смешинки, Стасик никаких специальных усилий к общению с ней прилагать не стал. Она не просто приходила, она помогала на кухне, занималась уборкой, иногда с ней приходил серьёзный бородатый мужчина. Ходили они долго и никого из детей особенно не выделяли.

Однажды они пришли втроём. С ними был ещё мальчик лет четырнадцати. Он был совсем не красивый, обычный подросток: долговязый, нескладный, длинные руки, которые некуда девать, взъерошенные волосы и смешинки в глазах, как у матери. Стасик подумал, если они любят такого некрасивого мальчишку, то, может быть, и Стасик не показался бы им совсем уродливым. Сначала ему было просто интересно наблюдать, и он пошёл за ними следом, проводил до кабинета директора. По пути они останавливались, здоровались, разговаривали со знакомыми воспитателями, нянями. Взгляды, улыбки, прикосновения, которые они дарили друг другу, выражали любовь. Они как будто были здесь и сейчас, внимательно слушали окружающих, разговаривали, шутили, улыбались и при этом были только втроём, интуитивно понимая мысли и чувства друг друга.

Стас вдруг им позавидовал. Неожиданно для себя, до дрожи в коленях, до слёз и судорог в горле он захотел быть одним из них. Он пытался взять себя в руки, не выдать своего желания, злостью старался подавить его:

– Ходят тут, пялятся, как будто в магазин пришли игрушку себе покупать!

Он развернулся и убежал в игровую, там бродил по комнате, брал какие-то игрушки, тут же клал их на место, спотыкался, не замечал вопросов, которые задавали друзья. Потом вдруг с преувеличенным интересом хватался за карандаши, пытаясь что-то нарисовать, но усидеть на месте не мог.

Когда через полчаса пришла няня и повела Стасика в кабинет к директору, он испытал настоящий шок. Из глубины души стремительно поднялась давно загнанная вглубь надежда: «Они пришли, чтобы забрать меня с собой, это моя семья!» Если бы эта надежда сейчас не оправдалась, Стасик, наверное, умер бы от разрыва сердца!

Он со страхом постучал в дверь кабинета мамы Люси.

– Проходи, Стасик, не бойся! – она встала ему навстречу, подошла, взяла за руки, села на диван и его усадила к себе на колени, как маленького, почувствовала, как сердце выскакивает у него из груди, и крепко обняла.

– Стасик, не волнуйся, ну что ты такой надутый, – она нежно взъерошила ему волосы, стараясь немножко успокоить. – Я хочу тебя познакомить с Марией Николаевной, Александром Фёдоровичем и Ромой. Но, я думаю, с Марией Николаевной ты знаком.

Стасик согласно кивнул.

– Так вот, они хотят попросить тебя поехать к ним в гости на выходные, – продолжала мама Люся, – как ты к этому отнесёшься?

Стасик снова судорожно кивнул, в горле пересохло, и он не мог выдавить ни слова.

– Ну вот и замечательно! Вы тут пока пообщайтесь, а я пойду распоряжусь, чтобы няня собрала твои вещи.

Мама Люся встала и между словами налила стакан воды Стасику.

– Выпей, наверное, горло пересохло, – сказала она, протягивая стакан.

* * *

Стасик побывал в гостях у Сергеевых только три раза. Они не стали брать время на раздумья, время, чтобы узнать ребёнка лучше. Опеку оформлять тоже не стали. Они сразу усыновили Стасика, и он стал Сергеевым. Мария Николаевна сказала, что они нашли своего второго сына. А сын – это сын, его не меняют, не возвращают, ребёнок появляется навсегда.

Последний свой детдомовский страх Стасик испытал в тот день, когда его забрали из детдома совсем. Ему сказали, что сегодня Мария Николаевна приедет за ним и заберёт. Он не спал ночь, проснулся ещё затемно, умылся, почистил зубы, оделся и устроился у окна, из которого была видна подъездная дорога. А Мария Николаевна всё не ехала. Дети уже позавтракали, дело шло к обеду, когда наконец-то она появилась. Стасик побежал к ней навстречу, но разминулся с ней. Мария Николаевна почему-то не стала подниматься за ним, а пошла в кабинет к маме Люсе.

– Они передумали меня забирать! – волна паники захватила Стасика, и он побежал следом за Марией Николаевной. Рискуя быть пойманным за неблаговидным делом, он приник ухом к двери директорского кабинета.

– Людмила Андреевна, – услышал Стасик голос своей будущей мамы, – я бы хотела что-то узнать о прошлом Стасика. Я понимаю, что эти сведения нельзя разглашать, но мне нужно знать, есть ли опасность, что через некоторое время появятся его биологические родители. Они могут потребовать, например, своего присутствия в его жизни или даже захотят его забрать. Вряд ли это благополучные люди. На нашем решении его усыновить это никак не скажется, Стасик – мой сын, но если есть возможность оградить его от проблем… Хотя это не подходящее слово, это не проблемы, это боль и самые настоящие страдания. Одним словом, я бы хотела его защитить от этого.

– Мария Николаевна, думаю, вам нечего опасаться, – потупила глаза, как будто испытывала неловкость, мама Люся. – У Стасика совершенно чистая биография, никакой истории нет. Естественно, какие-то родители у него были, но о них ничего не известно. И, уверена, что им тоже ничего о судьбе мальчика неизвестно и… неинтересно. Они никогда не смогут его найти. Дело в том, что ребёнка выбросили.

– Как выбросили? – не поняла Мария Николаевна.

– Вот так! За ненадобностью сунули в сумку и отнесли на мусорку. Ему было не больше недели, наверное. То, что он остался живым, настоящее чудо. Это было ранней весной, и он целую ночь пролежал в мусорном контейнере.

– Господи, – выдохнула Мария Николаевна, – несчастный ребёнок.

Стасик едва успел отскочить от двери, когда Мария Николаевна вышла из кабинета. Увидев Стасика, она натянуто улыбнулась и часто заморгала, прогоняя слёзы.

– Ну что, сынок, поехали домой?

Стасик крепко вцепился в её руку и согласно закивал головой:

– Поехали, я только вещи возьму. Я быстро!

– Да ну их эти вещи, лучше пойдём быстрее в машину. Там Александр Фёдорович и Ромка нас заждались уже.

Пока они шли к машине, она обнимала его, гладила по голове, крепко сжимала руку. Стасик держал её за руку и улыбался. История, которую он подслушал, не произвела на него никакого впечатления. Счастье от того, что у него теперь есть семья, заслонило собой все другие чувства.

Стасик привыкал к семье непросто. Конечно, семилетний ребенок не анализировал свои желания, зато он чувствовал и интуитивно понимал, что для него хорошо. Ему нужно было стать совсем своим для Сергеевых. На меньшее он не был согласен. Он хотел понимать значение взглядов, чувствовать настроение, привычно принимать прикосновения и ласку, как что-то само собой разумеющееся, а не обмирать от счастья и восторга каждый раз, когда новая мама погладит по голове или папа, шутя, хлопнет по спине. Он хотел впитать их привычки, даже их запахи. Ему очень нравилось, как пахнет мама. Это была особенная смесь ванили – так дивно пахло на кухне, когда она пекла булочки или бисквиты – и какого-то женского парфюма, помады, пудры.

Первое время Стасик дома один не оставался. Всё-таки он был ещё маленький. А ему было необходимо осмотреться в доме, узнать каждый уголок, чтобы дом стал ему сначала просто привычным, а потом родным. В присутствии семьи он смущался проявлять излишнее любопытство. В один из дней Стас был дома с Ромкой и мамой. Позвонила соседка, пожилой одинокой женщине стало плохо, и она попросила Марию Николаевну зайти измерить ей давление. Мама убежала как была в фартуке. Стасик вышел в прихожую посмотреть, куда она делась, и вдруг его взгляд упал на женскую сумку, лежавшую у зеркала. Соблазн заглянуть в сумку был велик. Что носят женщины в сумочках, детдомовский ребёнок не знал. Мамина сумка – это было что-то очень личное, присущее только маме, скрывающее тайну. Стасик узнал бы эту тайну, и мама стала немножко ближе. И он залез в сумку. Там лежали ключи, кошелёк, носовой платочек, блокнот и косметичка с помадой, пудрой, разными тюбиками и баночками. Когда Стасик раскрыл пудру и приблизил к лицу, чтобы вдохнуть приятный запах, вдруг открылась входная дверь и в квартиру вошла мама. Стас испуганно вздрогнул, руки задрожали, и он выпустил из рук коробочку. Пудра рассыпалась, окутав мальчишку ароматным облаком. Звякнуло разбившееся об пол зеркальце. Мама на мгновение застыла на пороге, на долю секунды на её лице мелькнули изумление и лёгкое замешательство. Всего лишь доля секунды. Стасика захлестнула волна паники. Перед глазами замаячили железные ржавые прутья детдомовского забора.

– Это не я! – закричал Стасик.

На шум из комнаты появился Ромка.

– Это Рома рассыпал пудру! – смалодушничал Стасик, обсыпанный пудрой с ног до головы.

Ромка быстро оценил ситуацию.

– Мам, извини меня, пожалуйста, – выхватил он сумку из рук Стаса и тоже испачкался пудрой, – мне нужна была твоя записная книжка, у тебя же записан телефон Лёвкиных, мне нужно Вовке позвонить. А пудра вдруг выпала из сумки.

– Да ну её эту пудру! – рассмеялась мама. – Мне она не нравилась, а выкинуть жалко было. Мальчишки, идите умываться, посмотрите, какие вы теперь напудренные.

Стас быстро-быстро заморгал глазами, пытаясь сдержаться, и вдруг громко разревелся, размазывая по лицу розовые круги.

Вечером он подслушал, как Мария Николаевна плакала и говорила мужу:

– Саша, он боится, что мы вернём его обратно! Мы должны заслужить его доверие. Он должен знать, что бы ни случилось, что бы он ни натворил, он наш сын и им останется, это неизменно. К нему совершенно нельзя проявлять строгость. Я боюсь, что он воспримет это как предательство. Его надо любить, всей душой и самозабвенно. Так, как настоящие родители любят своих детей – хороших, плохих, непослушных, больных, любых – только потому, что это их дети. Тогда он отогреется и сможет быть счастливым.

Любовь, которой окружили мальчика Сергеевы, была абсолютной. Стасику снова повезло.