Читать книгу Солнечный дождь из черной дыры - Надежда Ивановна Арусева, Надежда Арусева - Страница 5

Дом, где теперь жили Чечёткины, находился в небольшой деревушке. Не в коттеджном посёлке, где селятся состоятельные граждане. Они выстраивают дома по индивидуальным заказам, обносят посёлок высоким забором и ставят шлагбаум. Это была самая обычная деревня, в получасе езды от города на электричке. Здесь особенно ярко проявлялись признаки разделения общества на бедных и богатых. Деревенские старожилы жили в своих старых домишках, выращивали картошку на огородах, держали скотину. Одноэтажные домики перемежались двух-, трёхэтажными особняками, недавно выстроенными гражданами, которые не хотели тесниться в квартирах в городе. У Чечёткиных был такой особняк. Чтобы его построить, Вадик выкупил три землевладения. Земли хватило на большой двор, трёхэтажный дом с бассейном и гаражом на три автомобиля и на сад за домом.

Юлькина комната находилась под самой крышей. Окна выходили в сад и небольшой лесок, начинавшийся сразу за забором. Она никогда не закрывала окно тяжёлыми тёмными шторами, а летом спала с окном, раскрытым настежь. Ей нравилось видеть тёмные верхушки деревьев на фоне звёздного неба и засыпать под шелест листвы, её не пугали даже изредка залетавшие комары. Утром Юльку будили солнечные блики, проскальзывающие сквозь лёгкую ажурную занавеску, свежий ветерок и птичий гомон. Так она любила просыпаться, тогда день начинался светло и радостно. Но не сегодня. Перед сном она непредусмотрительно оставила открытой дверь в свою комнату, поэтому утром её разбудил не щебет птиц, а звучный бабкин голос. Крик долетал с первого на третий этаж. Конечно, Юлька слышала его не во всём регистре, а только отзвуки, но в чём было дело, вполне понятно. Мать опять не угодила бабке с завтраком. Надо сказать, что угодить было невозможно в принципе, потому что бабка чередовала здоровый и нездоровый образ жизни без какой-либо системы. Юлька была уверена, что главным был повод потренировать с утра лёгкие на материной персоне, так как держать в себе негатив вредно для здоровья. Это правило работало на все сто процентов, и бабка в свои семьдесят лет сохранилась просто великолепно. Не поредела даже коса, бабка красила её в чёрный цвет и с возрастом своих пристрастий в причёске не изменила. Хотя упитанная, слегка примятая жизнью старушенция с длинной девичьей косой смотрелась диковато.

Было и второе следствие не закрытой плотно двери. Оно сидело на кровати в ногах у Юли и самозабвенно вылизывало основание собственного хвоста.

– Клёпа, ты что тут делаешь? – заподозрила неладное Юлька.

Абиссинская красавица оторвалась от своего занятия и перевела миндалевидные, подёрнутые томной негой глаза на Юльку. Во взгляде Юлька прочитала, куда ей следует идти со своими вопросами. Потом кошка лениво потянулась, спрыгнула с кровати и не спеша направилась к выходу. А Юлька, прежде чем сунуть ноги в тапки, проверила их изнутри. Так и есть, один тапок мокрый и явственно воняет кошачьей мочой. Юлька схватила второй тапок и запустила им вслед кошке. Не попала. О том, чтобы ткнуть наглую морду в описанный тапок, не могло быть и речи. Это была кошка отца. Она, как депутат, пользовалась полной неприкосновенностью и абсолютной безнаказанностью. Если что-то ей не нравилось, она жаловалась Вадику. И тот принимал меры. Как он её понимал, оставалось загадкой для всех.

– Вот противное животное! – возмутилась Юлька. – Ну, подожди! Доберусь я до тебя когда-нибудь!

На кухне тем временем Нинель Борисовна продолжала тренировать лёгкие.

– Верка, ты меня раньше срока хочешь в могилу отправить?! У меня холестерин! А ты мне с утра блины суёшь, да ещё с маслом, – она брезгливо подняла блин с тарелки двумя пальцами, блин порвался и шлёпнулся на тарелку, в пальцах остался обрывок блина.

Бабка вытерла жирные пальцы белоснежной салфеткой и шумно отодвинула от себя тарелку.

– Фу, куда столько масла?! Я за свою жизнь тарелку овсянки на завтрак не заслужила?! – завела любимую песню бабка.

Мать, ни слова не говоря, принялась варить овсянку.

– На воде или на молоке? – уточнила Вера.

– Ты до каких лет дожила, а кашу варить не научилась! – не унималась бабка. – На молоке, конечно, сама свою отраву на воде хлебай. Да масла туда положи! Клади! Клади! Кашу маслом не испортишь. И варенья туда добавь, и изюму. Куда ты столько изюму сыпешь?! Он же сладкий! У меня сахар!

Юлька спустилась в столовую, пожелала доброго утра, присела к столу и налила себе кофе.

– Бабуль, так у тебя холестерин или сахар? – деловито спросила она бабку, стараясь отвлечь её от матери.

– Тебе-то что?! – тут же переключилась бабка. – Интересуешься, от чего помру? Не дождёшься наследства?

– Ну что ты, бабуль? – улыбнулась Юля. – Я просто переживаю о твоём здоровье. И ещё я прочитала, что холестерин хорошо льняная каша понижает, давай я тебе куплю и привезу из города сегодня. Очень полезно.

– Не буду я эту дрянь есть! Сама ешь!

– Ну, нет так нет. Как хочешь.

В столовой появился Вадик. За последние годы из долговязого нескладного парня он превратился в весьма упитанного солидного мужчину с уверенным взглядом. На голове обозначилась лысина, редкие волосёнки были аккуратно подстрижены и уложены. Он был чисто выбрит, румян, благоухал терпким дорогим одеколоном, который он по старой привычке сначала обильно лил на руки, а потом хлопал ими по свежевыбритому лицу. Несмотря на ранний час, он уже был полностью одет. С костюмом бежевого цвета гармонировала более тёмная, в тон костюму рубашка. Шейный платок дополнял образ. Вообще, Вадик предпочитал носить галстуки. Но в последнее время галстуки отказывались лежать на выступающем животе ровно, не помогали ни держатели, ни другие уловки, галстуки упорно сбивались набок. Поэтому Вадик перешёл на шейные платки. По его мнению, они придавали его облику некую богемность.

Он уселся во главе стола. Тут же подскочила Вера, поставила перед ним большую тарелку с мясной нарезкой, масло, омлет с овощами, горячий французский хлеб и большую кружку с растворимым кофе. Сколько ни пытался себя приучить, но пить варёную кофейную бурду Вадик так и не привык.

Юлька заторопилась, на ходу допила кофе и сунула половинку блина в рот, жуя, поблагодарила маму:

– Мамочка, спасибо, очень вкусно!

Мать подарила ей тусклую улыбку.

Юлька схватила со стула сумку и выбежала из дома. С отцом она предпочитала встречаться как можно реже. Во дворе её ждала машина, подарок отца. Красная «Тойота» привлекала внимание. Юлька предпочла бы что-то менее вычурное, но дарёному коню в зубы не смотрят, и Юлька была искренне благодарна отцу. Хотя это, конечно, была дань Вадиковой гордости, а не забота о дочери. Но Юлька, которая раньше сорок минут шла пешком до станции, потом ехала в электричке и ещё час на автобусе, чтобы попасть на работу, была очень рада машине.

Вадик тем временем с неудовольствием посмотрел вслед дочери и с досадой подумал: «Опять в джинсах, майке и кедах. Очки эти отвратительные… Я такую машину ей купил! В «Тойоте» такой крокодил ездит. Смотреть противно! Гаишники машину отберут когда-нибудь, не поверят, что это её машина».

Вадик поинтересовался здоровьем тёщи и приступил к завтраку. Он хотел было полистать газету «Коммерсант», заботливо положенную на стол Верой, но тут к нему на колени, а потом сразу на стол запрыгнула кошка. Вадик отставил тарелку и ласково провёл ей по спине, та немедленно замурчала и потёрлась о руку.

– Клео, Клеопатра, красавица моя, умница! – растёкся от нежности Вадик. – Ты проголодалась, моя девочка? Опять эта негодная Вера тебя не покормила утром.

Кошка топталась по столу, ловила мордой руку хозяина, размахивала свежеоблизанным хвостом, а Вадик напевал ей ласковые слова прямо в уши. Он на минуту отвлёкся и прикрикнул на Веру:

– Опять кошка голодная! Каждый день одно и то же! Неси сюда паштет, тот, который она любит. Хоть я её покормлю.

Он скинул с блюдца прямо на скатерть нарезанный хлеб, подготовив для кошки посуду.

– Вадичек, я ж её покормила! – всплеснула руками Вера. – Она полчаса назад паштет съела. Остался только сухой корм… Вадик, я паштет сегодня днём купить собиралась.

– Собиралась она! Что ты за хозяйка! Ума нет для кошки кормом запастись! И что ты мне врёшь, что покормила! Я что не вижу! У неё глаза голодные!

Вадик шумно встал из-за стола, вытер сальные губы и раздражённо швырнул салфетку.

– На работу, Вадик? – поинтересовалась тёща, когда он направился к выходу.

– Конечно, Нинель Борисовна, дел как всегда невпроворот. Вы же знаете, без меня всё стоит на месте.

– Знаю, Вадюша, знаю, – понимающе вздохнула тёща. – Иди, а мы тебя с Верой ждать будем. Ты что на ужин хотел бы? Мы сейчас что-нибудь вкусненькое приготовим. Ты вечером приедешь, а мы тебе баньку растопим, хочешь?

– Банька – это хорошо, но я пока не могу сказать, когда вернусь.

– Ну, поезжай! Аккуратно на дороге, касатик наш, – благословила тёща.

* * *

Работа сегодня в планы Вадика не входила.

Он направился в противоположную сторону от офиса, в спальный район. Дом, возле которого он припарковался, тоже был спальным. Вадик здесь спал. Спал он не один, а в компании с очень привлекательной женщиной.

– Мой Вадюша приехал, – обняла его прямо у двери Лара, ненатуральная блондинка хорошо за тридцать. Любовника она встречала в розовом неглиже, распахнутом на пышной груди.

Лара была в том возрасте, когда знаешь цену себе, окружающим людям и самой жизни. Такие субстанции, как искренность, душевное тепло, доверие, любовь, даже влечение и страсть давно потеряли свою ценность для Лары, и на первое место вышли комфорт и личное благополучие.

Вадюша с удовольствием прижал её к себе. То, что он видел, неизменно его радовало: Лара с модной причёской, когда волосы переливаются разными оттенками блонда, длинные ресницы, безукоризненно гладкая кожа и тело, как дрожжевое тесто, такое же белое, пышное, мягкое и лёгкое. И такой же лёгкий нрав, никаких мук, страданий, задумчивости. В общем, ничего похожего на тощую Веру, чья кислая физиономия давно ничего, кроме изжоги, у Вадика не вызывала.

Вадюша прошествовал в гостиную, тяжело дыша после подъёма по лестнице на второй этаж, и плюхнулся на диван. Лара примостилась рядом, расправила на себе халатик так, чтобы оголились ноги, но ровно до тех пор, где появлялись признаки целлюлита.

– Опять твоя жена тебя всякой дрянью накормила, – не оставила незамеченной одышку Лара. – Вадик, она халатно относится к твоему здоровью. С тебя что взять? Ты только о работе думаешь. А вот она, сидя дома, просто обязана создать тебе все условия для полноценного отдыха и здорового образа жизни. Неужели тяжело на завтрак своему мужчине сварить овсянку?! Простую овсянку. А, Пусичка? Ну, скажи, тяжело?

Она поцеловала Пусичка и закинула ему в рот виноградинку.

– Лара, ты же знаешь, им от меня нужны только деньги. Им совершенно наплевать на то, что я ем, что я одеваю, здоров ли я, – с пафосом повторил Вадик давно заученную фразу. – Разве я думал когда-нибудь, что такими равнодушными окажутся самые близкие мне люди. Совершенные, абсолютные эгоисты.

– Пусичка, я так тебя понимаю! – бросилась ему на шею Лара. – Ты всё своё время, силы, здоровье отдаёшь этим неблагодарным людям. А ты, между прочим, уже не в том возрасте, когда можно забывать о себе.

Лара встала, продефилировала мимо Вадика и стала против окна. Вадик имел возможность оценить все прелести её фигуры.

– Задумывался ли ты, что если с тобой что-то случится, то всё, ради чего ты жил, полностью обесценится? – продолжала Лара. – Я уж не знаю, что там у тебя есть! Я никогда не интересовалась. Дом, машина, наверное, какие-то деньги… В могилу ты их с собой не заберёшь, а твои жена с дочкой их быстренько спустят. Можешь обижаться на меня! Но жена твоя – недалёкая особа, а дочь вообще дурочка молодая, ей кроме шмоток и всякого барахла дорогого ничего не надо. У молодёжи ведь ни ума, ни вкуса нет. Обиделся?

Вадик отрицательно замотал головой.

– Ну и пусть! Обижайся! – как будто не заметила Лара движений Вадика. – Кто тебе кроме меня правду скажет? Мне ведь от тебя ничего не надо! Просто у меня душа болит от беспокойства о тебе.

Она положила руку на свой большой бюст в область, где предположительно находилось сердце.

– Я знаю, Вадик, что тебе нужно. Я отдаю себе отчёт, что после таких слов ты можешь ко мне больше не приехать. Скажешь, что я лезу не в своё дело. Кто я тебе? Всего лишь бесконечно любящая тебя женщина. Для меня это будет большим ударом, но всё-таки я скажу. Тебе нужен сын! Не бестолковая дочь, думающая о нарядах, а сын – наследник, надежда и опора. Сын, которому ты сможешь передать своё дело. Свою фамилию, в конце концов. Сын – это показатель успешности для мужчины. Сын остаётся после тебя и продолжает фамилию, род и дело!

Лара выдохнула с облегчением, вроде бы ничего не забыла. Подошла к Вадику и, не затягивая паузу, насмешливо продолжила:

– У тебя с женой как дела обстоят?

С притворной стыдливостью и призывной улыбкой она приникла к Вадику и жарко зашептала на ухо:

– Она тебе сына родить сможет? Хочешь, я тебе рожу сына? Он будет на тебя похож, такой же сильный, умный, красивый… Ты будешь покупать ему игрушки, всякие там машинки, самолётики. Он будет ждать тебя, радоваться твоему приходу, бежать навстречу. У вас с ним будут свои секреты. Ты воспитаешь наследника, будешь гордиться им… Хочешь?

Лара повалила Вадика на диван, и он тяжело запыхтел.

Спустя некоторое время Лара игриво дразнила Вадика, поднося и убирая виноградинки от его рта. Потом, будто поддавшись внезапному порыву, резко обняла, крепко прижав его лицо к своей пышной груди и с надрывом произнесла:

– Вот так и держала бы тебя всю оставшуюся жизнь и никуда не отпускала! Ты сам не понимаешь, какой ты! Ты не такой, как все! Я никогда не встречала мужчин, хоть немножко похожих на тебя! Ты уверенный, сильный, ты умеешь принимать решения. Рядом с тобой я чувствую себя настоящей женщиной… Ты такой красивый!

– Ларочка, девочка моя, – горячо шептал Вадик, – я так хочу остаться с тобой навсегда! И сына хочу! Потерпи чуть-чуть, мы будем вместе! Ты же понимаешь, мне не двадцать лет и у меня есть кое-что за плечами. Нужно думать о последствиях. Я должен правильно поступить с бизнесом. Да вообще, со своим имуществом! Я вкалываю всю жизнь и не собираюсь оставлять всё, заработанное потом и кровью, этим нахлебницам. Я не могу прийти к тебе с одним чемоданом. Если у меня будет сын, то у него должно быть всё! А моя нынешняя семья, так называемая семья, они потребители, эгоисты, мерзавцы, но не дураки. А уж тёща, она вообще страшная женщина. Если она что-то заподозрит, ни перед чем не остановится, запросто мне яду в еду добавит. Поэтому, пока я не подготовил свой развод, мы с тобой будем скрывать нашу любовь от грязных взглядов!

* * *

В это самое время страшная женщина Нинель Борисовна развлекалась от души. Она принимала гостей. Выйдя на пенсию и не имея никаких бытовых хлопот, Нинель заскучала и вспомнила семейное проклятье. Её мать в деревне считали ведьмой, почему бы не объявить себя потомственной колдуньей. Нинель стала развивать свой врождённый магический дар. Был дар или нет, её не волновало вообще, достаточно было врождённой бессовестности вкупе с немалой фантазией, которые позволяли не ограничивать себя и получать удовольствие, мороча голову соседкам.

Гостей бабка принимала в своей собственной гостиной, то есть в будуаре. Никаких жабьих шкур и змеиных голов в будуаре она не держала. Это была большая комната с французскими окнами, выходящими в сад. Дизайнер предполагал, что здесь будет много воздуха и света. Но Нинель Борисовна разошлась с ним во вкусе. Поэтому большие окна были завешены тяжёлыми бархатными портьерами с бахромой и кистями. Вдоль стен стояли комоды, шкафчики, столики, тумбочки, на которых теснились вазы и вазочки, различные статуэтки, подсвечники и ещё много различного добра. В центре стоял большой круглый стол, накрытый опять-таки бархатной скатертью в тон портьерам. Во главе стола в кресле с высокой спинкой восседала сама колдунья, как королева на троне. В комнате царил мягкий полумрак, желтоватый свет давали редкие ночники, висящие на стенах.

Сегодня избавляли от венца безбрачия соседку Лидию, пышную тридцатисемилетнюю девицу, до сих пор не обретшую семейное счастье.

– Ты, Лидка, девка не сильно умная и ещё меньше красивая, – внушала оптимизм добрая бабушка. – Такие, как ты, просто так замуж никогда не выходят. Я даже сомневаюсь, стоит ли мне браться за тебя.

– Нинелечка Борисовна, душечка, пожалуйста! Мне так замуж хочется! Чтобы муж и дети, хоть одного родить успеть!

– Ну, давай попробуем, посмотрим, что у тебя на судьбе написано. Умеешь ты, Лидия, уговаривать.

Старуха принялась с задумчивым видом перекладывать карты, пожёвывала губы, покивала своим мыслям и озабоченно нахмурила брови.

– Ну что там? – нетерпеливо встряла Лидка.

Старуха грозно на неё взглянула:

– Я тебе не сантехник, чтоб ты меня торопила, сиди и молчи. Ещё раз вякнешь – проваливай отсюда!

Лидия, которая привстала, чтоб видеть карты, рухнула на стул и притихла.

Бабка ещё минут пять перекладывала карты, потом ей это надоело, и она сказала:

– Нет, Лидка, даже рассказывать тебе ничего не буду. Всё бесполезно, никакого женского счастья тебе на роду не написано. Всё, уходи!

Она начала собирать карты.

– Как, Нинель Борисовна, как же это? – испугалась Лидка.

– Иди-иди! Чего не понятно?

– Нинель Борисовна, ну хоть что-то скажите, – со слезами начала её упрашивать Лидка. – Я вам любые деньги заплачу!

– Дура! Да тебе никакие деньги не помогут! Кресты на твоей судьбе сплошные! Нет ни детей, ни мужа. Ты пустоцвет. Зря воздух портишь! Чего не понятно?

– Нинель Борисовна, миленькая, родненькая! – ревела Лидка. – Как же так?! Что же делать?!

– Да ничего не сделаешь, иди, говорю, хватит мне нервы трепать! Что за люди! Сказала же, отстань! Так нет же, выспросят всё, а потом ревут. И вообще, для тебя это большая удача, что не будет у тебя семьи…

Нинель Борисовна потупила глаза в пол, как будто слова вырвались нечаянно и она расстроена своей болтливостью.

– Как?! – ахнула Лидка. – Нинелечка Борисовна, миленькая, расскажи, расскажи, что увидела, пожалуйста!

– Венец безбрачия на тебе! Но не простой! Он тебе как милость дан, так что практически нет никаких шансов выйти замуж, – старуха как будто решилась рассказать. – Твоя прабабка согрешила, разбила семью одного офицеришки, поиграла в любовь и бросила. А он влюбился и с женой жить не смог после этого. Он ушёл из семьи, а там четверо детей было, семья голодала. Младший сын от воспаления лёгких умер. Второй тоже какую-то кишечную инфекцию схватил, слабый же был. Мать беременная была пятым, он её заразил и тоже недолго протянул. И мамаша следом за ними после выкидыша отправилась. А когда умирала, прокляла твою бабку на семь поколений через одно. Вот у твоей матери всё нормально, а ты будешь мёртвых рожать и после пятой беременности сама помрёшь. Так что венец безбрачия тебе прабабка как спасение вымолила.

Лидка разрыдалась в голос, а потом повалилась на колени перед старухой. Лидка хватала её за руки и тянулась к ним губами.

– Нинелечка! Может, ты сумеешь что-то сделать, ты же волшебница, самая настоящая, про тебя люди чудеса рассказывают. Сделай что-нибудь, помоги, ничего для тебя не пожалею…

– Отстань, – брезгливо оттолкнула её бабка. – Если я тебе помогу, потом сама болеть стану. Я вам всем помогаю, а моя аура изнашивается. Она у меня знаешь какая?! Как из ружья расстрелянная, зачем мне это?

– Нинелечка, родненькая! – выла Лидка и ползала на коленях. – Помоги! Всё, что есть, тебе отдам, сними порчу с меня.

– Умеешь ты уговорить, – вдруг согласилась старуха, решив, что нагнала достаточно страху на Лидию. – Принесёшь мне сервиз немецкий, что от прабабки тебе остался. Он проклятие в себе держит. Только, смотри, весь неси, чтобы ни одно блюдечко не затерялось. Там ещё молочник такой красивый есть с синими цветочками, его не забудь! И деньгами принеси сто тысяч. А я так уж и быть попробую тебе помочь. Но гарантий в таком деле не дают. На себя приму твою порчу. Хорошо, если я после этого в живых останусь.

– Хорошо, Нинелечка, – согласно закивала Лидка и заползла на стул.

– Значит так, сперва будешь пить травы, что я тебе дам.

Старуха пошла в гардеробную. Там у неё на полочке стояли аккуратно расставленные флакончики тёмного стекла, как в аптеке, с каким-то серо-зелёно-бурым содержимым. Взяв первый попавшийся под руку флакон, старуха посмотрела его на свет, потопталась, затягивая время, задумалась, потом открутила флакончик и понюхала содержимое. Плюнуть туда, что ли? Но запах так резко ударил ей в нос, что перекосилось лицо и заслезились глаза. Бабка скорее закрутила флакон и ехидно захихикала.

– Вот тебе, Лида, заговорённое средство, настой из трав. Заговор мне от бабки моей – ведьмы достался. Пить только ночью, в двенадцать, потом в три, потом в пять часов по чайной ложке неделю, – бабка злобно сузила глаза. – Неделю – мало, пей тринадцать дней. Когда будешь пить, становись лицом к луне. Учти, один раз проспишь, всё кончено, заново начинать нельзя – умрёшь!

– Я не просплю, – выпучила глаза Лидка.

– Не перебивай! Проспишь или не проспишь, твои проблемы, я не отдел кадров и не охрана труда. Потом, через тринадцать дней, в первую же субботу пойдёшь в загс.

– Сразу в загс?!

– Не перебивай, дура! Размечталась! Пойдёшь в загс пока одна, – повторила старуха и продолжила на ходу придумывать. – Дождёшься невесту, которая курить будет. Она сигарету выкурит и бросит окурок в пепельницу или на землю, всё равно. Ты этот окурок заберёшь, дома его сожжёшь и пепел выпьешь с… чаем. Только не перепутай! Окурок должен быть именно невесты, не гостей, не жениха. А после этого не прозевай своё счастье. Первый же мужик, который к тебе интерес проявит, – твой. Нравится, не нравится, хоть он самый вонючий бомж будет, подними, отмой и себе забери. Он твоя судьба. Удержишь – проклятье спадёт, замуж за него выйдешь и детей родишь. С детей своих проклятье тоже снимешь. Запомнила?

Лидка подобострастно мелко закивала головой.

– Всё запомнила! Всё сделаю! А если облачно будет и луну не видно?

– Будет видно, обещаю, – широким жестом пообещала бабка. – А сейчас тащи сервиз и деньги. Иди, устала я от тебя.

Лидка заторопилась к выходу, размазывая слёзы по физиономии и шмыгая носом.

Бабка развалилась в кресле и беззлобно усмехнулась ей вслед:

– Вот дура-то!

Немного посидела, смакуя в мыслях подробности собственной авантюры. Захотелось разделить с кем-то успех, и она вспомнила про дочь. Заодно и чайку захотелось.

– Верка, иди сюда, принеси мне чаю и блинчиков. Блины со сгущёнкой!

Подождала немного:

– Верка!

Вера не ответила.

– Куда она запропастилась, дома нет, что ли?

Настроение у бабки было благостное, и она простила дочери отсутствие в нужный момент. В ожидании гонорара за колдовские услуги бабка задремала в кресле.

* * *

Пока бабка развлекалась с гостьей, Вера наконец-то оказалась предоставлена самой себе. Она взяла сумочку и пошла на электричку.

В свои сорок шесть Вера сохранила девичью стройность. У неё была модная причёска, умелый макияж. На ней прекрасно сидел модный брючный костюм. Но стильная одежда и профессионализм парикмахера не могли скрыть затравленного взгляда, опущенных плеч, тяжести в движениях, когда каждый шаг давался с усилием, будто к ногам привязаны гантели. Из молодой женщины ушла жизнь. Она была как осенний листок, начинающий желтеть, сохранивший свою гладкость, но уже мёртвый.

– Как же я устала, устала, устала, устала, я устала… – в такт своим шагам как мантру повторяла Вера и вздыхала.

Это получалось само собой. Так бывает, когда выполняешь какую-то привычную скучную работу. Голова пуста от забот и мыслей, и ты начинаешь напевать какой-то куплет себе под нос или монотонно качать ногой. А Вера бесконечно повторяла одну фразу: «Я устала, как же я устала…». Она засыпала, ощущая дневную усталость в руках, ногах, в каждой клеточке тела, и просыпалась, выдыхая: «Как я устала…».

На станции она села в вагон, проехала пару станций и вышла в посёлке Горка. Недалеко от станции Вера смело прошла в ворота большой усадьбы. Посреди участка стоял двухэтажный белый дом с большими окнами и колоннами у входа. Вокруг дома был разбит большой сад, пестрели богатством красок клумбы. Ворота и все двери этого дома были открыты, никаких запоров, звонков. Людей видно не было. Только возле клумбы склонилась крупная фигура мужчины. Услышав шаги, он выпрямился. Это был высокий крепкий мужик, с лицом, которое вряд ли забудешь. Его отличала тяжёлая квадратная челюсть, большой нос, узкий лоб и маленькие невыразительные глазки.

– Квазимодо какой-то, – пронеслось в голове у Веры, и она тут же устыдилась своих мыслей и поправилась, – зато человек хороший. Здесь других быть не может.

Она поздоровалась, он промолчал, но вдруг широко улыбнулся во все 32 зуба.

Вера без стука уверенно вошла в дом.

Это был наполненный воздухом и светом совершенно белый дом. Белые стены, белые шёлковые занавеси, белая мебель, белый мраморный пол. На стене в гостиной прямо напротив входной двери висели огромные белые часы с чёрными стрелками и крупными римскими цифрами. Эти чёрные пятна мгновенно приковывали к себе взгляд, и Вера не сразу заметила сидящую под часами, как под иконой, маленькую пожилую женщину в свободной белой пижаме с тюрбаном на седой голове.

Женщина легко встала с дивана и пошла навстречу Вере, протягивая руки и тепло улыбаясь:

– Верочка моя приехала, птичка моя, радость моя, иди скорее ко мне, я тебя обнять хочу!

Вера склонилась к старушке и с готовностью прильнула к ней.

– Здравствуй, Матушка!

– Ну, здравствуй, здравствуй! Тебя почти месяц не было! Я так соскучилась, задыхаюсь без тебя, как будто воздуха меня лишили.

Матушка взяла Верины руки в свои и увлекла её за собой на диван. Она обнимала Веру и гладила по голове, как маленькую.

– Я тебя не упрекаю, что на сердце, то и на языке. Я же понимаю, у тебя семья, забот много. Вот вспомнила меня, приехала, я и рада! Ну, расскажи мне, как живёшь, как твоё здоровье, как твоя семья? Не обижают ли тебя?

– Устала я очень, – привычные слова первыми сорвались с губ. – Всё дома как обычно, уборка, готовка, стирка. Но для меня это не тяжело, я же для родных людей стараюсь. Я всегда так жила. Сейчас даже легче, чем раньше. У нас для всего разная техника есть. На работу больше ходить не надо. Дочка выросла, с ней хлопот совсем никаких. А я дома как в склепе.

– А дочка тебе помогает, наверное?

– Иногда помогает, но она уже работает, утром рано уезжает и возвращается вечером, дома только ночует. У неё своя жизнь. О чём ей со мной разговаривать? Не о кастрюлях же!

– А муж как? Не образумился?

– Ой, Матушка, у него снова любовница. Но я к этому тоже давно привыкла, и душа уже не болит. Только раньше у него одна женщина недолго задерживалась, а с этой он уже два месяца, духи и помада не меняются.

– А мать твоя знает об этом? Ей же дочку, наверное, жалко?

– Мама всегда Вадика поддерживает. Он мужчина, содержит нас всех. И раз уж ему понадобилась другая женщина, значит, я сама виновата, что стала мужу неинтересна.

– Бедная ты моя, – Матушка снова обняла Веру. – Как же у меня сердце о тебе плачет!

– Матушка, я всегда так жила! Привыкла! Не понимаю, почему сейчас невмоготу стало. Жить не хочется.

– Это неправильно. И мы это исправим. Раз ты ко мне пришла, значит, бог не хочет, чтобы ты страдала. Я должна тебе помочь.

– Матушка, у меня нет ничего своего, я завишу от мужа полностью. Я ничем не смогу отблагодарить вас за доброту.

Матушка снова погладила Веру по голове и тихонечко рассмеялась.

– Ох, насмешила ты меня! Посмотри вокруг, разве нам что-то нужно? У нас всё есть. Мы даём людям душевную благодать, а награду нам Вселенная посылает. На это и живём. Ты же видишь, я тебе ничего не внушаю, не требую веры в бога, веры во Вселенную. Эту мудрость постичь простому человеку невозможно. Да и не надо. Вселенная выбрала тебя и прислала ко мне, значит, я должна помочь. Бог очень добрый, он не хочет, чтобы человек страдал, он желает, чтобы человек жил в радости и счастье. Единственное, чего он требует от нас, – чистоты души. Бог, я так его называю сейчас, чтобы тебе было понятно, больше так называть не буду. Буду говорить не бог, а Вселенная. Вселенная одна на всех, а люди пытаются разделить её. Каждый народ хочет понимать её по-своему, ищет какой-то потаённый смысл. А вселенских законов всего три: время даётся единожды, то есть каждая минутка – это твоя жизнь, цени её. Второй закон – закон чистоты сердца, не пачкай душу свою грехом. А третий закон – за всё надо платить. Согрешил – заплати. Соблюдай эти законы, и Вселенная не станет требовать от тебя жертв. Всё очень просто.

– Какая вы мудрая, Матушка! – восхитилась Вера.

– Что ты, детка, – улыбнулась Матушка, – я самая обычная. Такая же сестра, как все женщины, которые захотели здесь жить или которые приходят к нам за помощью. А учит нас отец Эммануил. Вот ему многие тайны открыты. Он всё знает и заботой своей нас оберегает. Он и о тебе знает. Говорил мне. Знает, что душа твоя болеет, и почему болеет, тоже знает. Не в любовнице дело и не в матери твоей. Сама знаешь. Плохо, что молчишь об этом. Боль душевная, как нарыв, прорваться должна, иначе весь организм отравится. Ты давно отравлена. Ещё немножко, и погибнешь, раздавит тебя боль. Спаси себя, детка, расскажи, сними груз с души. Только говори правду, не приукрашивай.

Матушка говорила так мягко и спокойно. Казалось, что она всё знает и любит Веру, несмотря на её грехи. И Вера заговорила. Она рассказала, как родила двойню, как одного ребёнка у неё забрали, как ненавистны ей с тех пор муж и мать. Рассказала о своих снах, о боли, которую носит в себе уже двадцать шесть лет. О том, что не смеет ни с кем заговорить о сыне. О днях рождения дочери, которые не празднуют в семье. А для Веры эти дни рождения, что похороны, так ей горько бывает.

Вера говорила бессвязно, перескакивая с одного на другое и не замечая слёз, которые градом катились из глаз. Матушка не перебивала, не задавала вопросов и остановила только, когда Вера начала захлёбываться в рыданиях и задыхаться. Будто ниоткуда появилась ещё одна сестра со стаканом воды и тут же исчезла.

– Всё, милая, хватит! Хватит! Выпей воды, – Матушка приставила к губам Веры стакан с водой и заставила выпить. Вера пила, зубы стучали о стекло, вода текла по подбородку. Матушка стянула с головы тюрбан, он оказался длинным шёлковым шарфом, и заботливо вытерла Вере лицо.

– Хватит, милая, – повторила Матушка и с небольшим усилием заставила Веру положить голову к себе на колени. – Бедная моя девочка, как же ты долго терпела. Не надо больше, помолчи, полежи, а я с тобой посижу. Теперь всё хорошо будет…

Матушка гладила Веру по голове, и она постепенно успокаивалась, дыхание становилось тише и ровнее. Вера засыпала под тихие слова Матушки и равномерное тиканье часов над головой.

Вера спала несколько часов и просыпалась неторопливо и спокойно. Её разбудил свет, проникающий сквозь веки, был день, и спала она в очень светлой комнате. Этот свет дарил чувство безопасности. В комнате никого не было, под головой у Веры лежала мягкая белая подушка, кто-то заботливо накрыл её пледом. На душе было удивительно спокойно. Нарыв вскрылся.

Матушка проводила её до ворот. Здоровый мужик снова возился возле клумбы. Увидел Веру, опять улыбнулся и долго смотрел вслед.

Вера смутилась, а Матушка добродушно сказала: