Читать книгу Поцелуй меня крепче - Надежда Черкасова - Страница 3

И снова перед Милой распахнулся таинственный мир грез. Она видела себя плывущей по тихим и спокойным, сверкающим под яркими лучами солнца морским водам и наслаждалась бескрайними просторами и полной свободой. Вокруг плавали золотые рыбки, она пыталась поймать хоть одну, но шустрые обитательницы глубин не давались в руки, дразня обманчивой доступностью.

Внезапно огромная черная туча заслонила солнце. Вокруг потемнело. Зеркальная гладь вод заколыхалась, вздымая громадины волн и пытаясь увлечь бедную девушку в зловещие бездны морской пучины. Мила беспомощно барахталась в бушующем водовороте взбесившейся стихии, тщетно пытаясь остаться на плаву и судорожно ловя открытым ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Но воздуха катастрофически не хватало, а рот и горло заполнял густой горячий пар…

Мила в ужасе открыла глаза и поняла, что задыхается. Она было вскочила, но ее мягко уложили снова, и Мила вдруг ощутила на груди и на лбу прохладу, которая принесла облегчение.

– Терпи, миленькая, терпи, сейчас привыкнешь, – услышала она ласковый голос старушки. – Я тебе на грудь веничек прохладный положила, замоченный в травках, а на голову – холодное полотенчико, тоже в травках смоченное. Это чтобы ты быстрее к лечебному пару привыкла. Это так надо, голуба моя, терпи. Я тебя уже помыла, пока ты спала. А теперь лежи смирненько, лечить буду.

Дышать горячим паром уже терпимо, даже приятно. Он окутывает бренное тело, проникает внутрь, согревая и успокаивая. Натянутые, как струны, мышцы постепенно расслабляются, неся покой и отдохновение.

Оглядевшись, Мила осознает, что находится в бане, на верхней полке парилки. В раскаленном воздухе царствует тонкий аромат лекарственных трав. Мила лежит на толстом слое запаренного душистого сена и каждой клеточкой измученного нездоровьем тела впитывает терпкое благоухание богатого лугового разнотравья.

Тем временем бойкая старушка снова окатывает камни травяным душистым настоем. Раздается грозное шипение, выпущенный на свободу пар горячими волнами разносится по всем уголкам парилки. Мила даже не шелохнется. Она лишь приоткрывает рот и ловит эти всплески, приносящие не только жгучее тепло, но и покой, духовное и физическое очищение.

Пока расходится пар, старушка тихим голосом читает молитвы, прикасаясь к ногам Милы, рукам, шее, лбу, животу.

– Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли… – бормочет вполголоса старушка, и у Милы на глаза наворачиваются слезы.

«Господи, красиво-то как! – думает она растерянно. – Ну почему я не знаю ни одной молитвы, ведь крещеная же!» Мысли путаются: где она, может, уже в раю? И тело, и душа наконец получили требуемую целительную помощь.

А старушка все читает, читает, легонько касаясь ее тела. Мила лежит с закрытыми глазами, и слезы ручьями стекают по мокрым от пара щекам.

– Пресвятая Богородица, спаси нас! Спаси от бед рабы Твоя, Богородице, яко вси по Бозе к Тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству. Призри благосердием, всепетая Богородице, на лютое телесе рабы Людмилы озлобление и исцели души ея болезни…

Старушка продолжает читать, но теперь постегивает Милу запаренным березовым веником и щедро поливает из ведра травяным целебным настоем.

– Ой вы, ветры предбанные, духи, слуги банные. Погасите лихоман-огонь с тела белого, крещеного рабы Людмилы…

Мила теряет счет времени. Кажется, что она лежит в этой баньке бесконечно долго. Но это не пугает, так как она чувствует, как душа и тело освобождаются от всякой скверны, исцеляются и наполняются новой силой и безмятежным спокойствием.

– Теперь поднимайся и становись на ноги, – пробуждает старушка Милу от полузабытья.

Мила покорно спускается с полка́, бережно поддерживаемая старушкой, и стоит теперь посреди парилки нагая. Голова больше не кружится, ноги не подгибаются, но присутствует ощущение, что она находится под гипнозом: ни мыслей, ни желаний, ни эмоций, только полнейший покой – и в теле, и в душе.

Старушка старательно растирает Милу полотенцем, одевает в ситцевую рубашку и цветастый халатик, укутывает стареньким одеялом и выглядывает в предбанник.

– Заходи, Алешенька, – зовет она, и в баню робко протискивается Алексей, шагает к Миле и поднимает ее на руки.

«Ах, какой чудесный сон!» Мила боится даже шелохнуться, чтобы не спугнуть его, и только без всякого выражения смотрит Алексею прямо в глаза, отчего ему снова становится не по себе. Бдительная старушка это замечает.

– Да ты не бойся: Люсенька до утра будет смирная, пока лечение действует, – успокаивает она Алексея. – Ты положи ее на кровать да укутай как следует. Там в кухне, на плите, я чай с травками заварила, он еще теплый. Так ты налей из ковша в ее чашку, добавь чайную ложечку меда и напои Люсеньку. Она теперь до утра крепко проспит. А мне тут дела нужно доделать. Что же ты стоишь? Иди! Устала я очень. Сама еле на ногах держусь. Того и гляди упаду.

Алексей выходит из бани с Милой на руках. Она легкая, как перышко. Пока он несет ее до кровати, Мила, обняв его обеими руками за шею, сосредоточенно пялится на Алексея, разглядывая бороду, усы, волосы, но особенно – завораживающие глаза, от которых не может оторваться. Он же делает вид, что старательно смотрит вперед, чтобы не оступиться, усердно пытаясь избежать пристального внимания странной девушки, в упор изучающей его и словно пытающейся заглянуть ему в душу.

Сделав все, как ему велели, Алексей садится на табурет рядом с Милой, опустив голову, и глубоко задумывается. Он, конечно, охотно поможет, чем сможет, но ему прежде не приходилось общаться с сумасшедшими.

Мельком бросив взгляд на девушку, облегченно вздыхает: уснула. Теперь можно спокойно ее рассмотреть. Хотя рассматривать-то особенно нечего: обычная непримечательная деревенская девушка, которая, видимо, мечтая быть похожей на какую-то звездную блондинку, довольно неудачно осветлила волосы и теперь походит на клоуна. Да, но здесь еще и с головой непорядок.

«Сколько еще на свете подобных молодых барышень, обделенных судьбой и грезящих о чужой красивой жизни!» – думает Алексей и, выходя, осторожно прикрывает за собой дверь.

Мила проснулась внезапно, словно от толчка. Она знала, что увидит, когда откроет глаза. Засыпала в полной уверенности, что происходящее с ней всего лишь сон. Но теперь, оказавшись в том же месте, утвердилась в мысли, что находится в самой настоящей яви, жестокой, беспощадной и циничной. Получается, что сон, в котором она видит сон о том, что видит сон, – хорошо бы не запутаться – сном фактически не является?

Отдохнувший мозг снова готов к решению любых задач. Она по-прежнему уверенная в себе, неприступная и решительная Мила Миланская, которой неведомы всякие там сантименты, сомнения и глупые эмоции. Наступил момент истины, и нужно поставить жирную точку на затянувшейся истории абсурда.

Да, в конце-то концов, что за беспредел здесь творится! Как бы это ни выглядело, она немедленно сейчас со всеми разберется. «Или я не Мила Миланская!» – заключила она мысленно.

«А кто? – тут же обрадовался ум. – Люська, что ли? Значит, ты все-таки признаешься, что ты – Люська?»

«Может, уймешься наконец?»

«И не подумаю!»

«Хорошо. Тогда скажи, что делать?»

«А я откуда знаю?» – с издевкой ответил ум.

«Так чего же ты мне голову-то морочишь?»

«Ты себе ее уже давно заморочила. Сама кашу заварила – сама и расхлебывай».

«Да какую кашу-то?»

«Сама знаешь, какую!»

Что ж, Мила не позавидует тому, кто устроил ей этот бездарный спектакль. Не на ту нарвались! С ее связями и деньгами она найдет возможность выявить и наказать виновников явного похищения, этого издевательского фарса, из-за которого она вынуждена терпеть лишения и неудобства. Они ей заплатят за все! Уж по организации скандалов ей в столице равных нет. Недаром Милу в обществе так и прозвали – «девушка-скандал».

Она вознамерилась было тут же вскочить и безжалостно, как умела делать только Мила Миланская, разобраться с обидчиками, но вдруг услышала в соседней комнате знакомые голоса. Любопытство все же взяло верх над яростью, да и необходимые сведения порой бывает легче всего получить, если подслушать. Поэтому решила не торопить события и выяснить хоть что-нибудь, что помогло бы в столь запутанной ситуации. Тем более что какой-либо явной угрозы для ее жизни вроде бы нет, а лишняя информация еще никому не помешала.

– Нет, Алешенька, чую – мало мне осталось: суставы покою не дают, но особливо сердце шалит, да так сильно, что иногда думаю: конец мне пришел. Так схватит, что прощаться со всем светом начинаю, – жаловалась старушка.

– Ну что вы, Степанида Макаровна, все образуется, – как мог, утешал Алексей.

– Ты, Алешенька, не думай, смерти я не боюсь. Люсеньку только жалко – тридцать третий годок ведь уже пошел, а ума как у маленького ребенка.

«Это она обо мне, что ли? Вот зараза, даже знает, сколько мне лет. Ему-то об этом зачем говорить! Теперь будет считать меня старухой, – невольно огорчилась Мила. – Пока не выяснится, что я не какая-то там Люська, а Мила Миланская. Хотя возраст у меня от этого точно не изменится».

– И давно это с ней? – спросил Алексей, видимо, чтобы поддержать разговор.

– А вот как десять исполнилось, сны Люсеньке начали сниться, заговариваться стала. Утром, как проснется, ко мне бежит, радуется, смеется: «Бабушка, бабушка, меня скоро заберут отсюда, я здесь только временно. И я – это совсем не я, а только моя оболочка. А на самом деле я не сирота, у меня есть родители, и они меня очень любят. Я живу с ними в большом городе с высокими домами, там по улицам ездят красивые машины и народу везде полным-полно. У нас большая квартира с дорогой мебелью, там много цветов. Бабушка, вот увидишь, меня скоро заберут отсюда». И так почитай каждый божий день. Если бы она только мне рассказывала. А то ведь всем подружкам, соседям, учителям в школе. Потому и стали ее считать деревенской дурочкой.

«Она и есть дурочка: придуманное выдавать за действительное! Кому же это понравится? Видимо, нажилась сиротой, вот и сочинила про себя чудесную сказочку», – посочувствовала вдруг Люсеньке Мила, очень удивляясь себе, так как она никогда и никого в жизни не жалела, кроме себя, любимой.

– Без этих ее ненужных откровений во всем другом – нормальная девочка, – продолжала старушка. – Я попросила ее не рассказывать больше никому о своих придумках, иначе в больницу заберут и закроют там на всю оставшуюся жизнь. Послушалась, затаилась: испугалась очень. Стала такой, как прежде, только замкнулась в себе. А ведь моя Люсенька школу закончила с золотой медалью, – похвасталась старушка и замолчала, тяжело вздыхая.

«И это она про меня знает. Вот ушлая старушенция, – удивилась Мила. – А впрочем, тех, кто об этом не знает, на свете гораздо меньше, чем знающих. И почему бы этой Люське также не окончить школу с золотой медалью? Мало ли какие совпадения бывают в нашей непредсказуемой жизни. Вот попала же я сюда – сама не знаю куда, и какие-то параметры совпадают с Люськиными… Только что-то их слишком много: внешность, возраст, золотая медаль. Надеюсь, эта Люська не окончила Оксфордский университет, отделение политики и международных отношений, как я? – спрашивала себя Мила, не находя объяснения происходящему. Ей не нравилась параллель, которую она усматривала между собой и ненормальной девушкой. – Проснуться бы уже скорее! Так не хочется возиться с этой мистической историей. Проснуться и навсегда забыть о жутком сне, где я – совсем не я, а какая-то деревенская сумасшедшая».

– Люсенька скоро успокоилась, стала веселой, жизнерадостной. И сны ее больше не мучили. Веришь, она ведь у меня педагогический институт закончила, на психолога выучилась.

«Теперь все ясно! – снова позлорадствовала Мила. – На кого же ей, сумасшедшей, учиться, как не на психолога? Но лучше было выбрать медицинский и учиться на психиатра: и себя бы лечила, и других психов. Ладно, хоть одно отличие у нас с ней появилось, иначе тут с ними и в самом деле превратишься в сумасшедшую Люсеньку. Интересно, а как же она в институт-то поступила с этакой дуростью?»

– Правда, училась она заочно, – между тем продолжала старушка. – Перед поступлением медицинскую справку ей выдали, что она здорова. Так она и была здорова после моего лечения. Честно тебе скажу, Алешенька, я в своей жизни на всяких дураков насмотрелась и только диву даюсь: почему они среди нормальных людей проживают? А мое лечение ей очень помогает, ты даже не сомневайся. Скольких я людей-то за многие годы вылечила! Так вот мы и жили – счастливо и спокойно. Люсенька училась и работала, на жизнь нам хватало… Да только беда приключилась на мою седую голову. – Старушка заплакала. – Что-то сердце стало часто прихватывать. Ты мне дай, Алешенька, отвар там, в кружке на полке, да водичку запить, а то сильно крепкий получился.

Послышался шум наливаемой воды. Миле совсем не нравилось то, что сейчас происходило. Если это сон, все исчезнет само собой. А если не сон? Почему они упорно принимают ее за Люсеньку, деревенскую сумасшедшую? Если, допустим, предположить, что разговор лишь для того и ведется, чтобы его услышала она, Мила, то можно сделать неутешительный вывод: затеян он специально, с целью убедить ее в том, что она и есть та самая ненормальная девушка, о которой идет речь.

Но зачем?! Кому это нужно? Какой самоубийца, какой висельник посмел затеять с ней, а вернее, против нее, эту заведомо проигрышную для него игру? С такими известными и могущественными личностями, как она, вообще опасно играть в какие бы то ни было игры. А уж если дело касается похищения и доведения до невменяемого состояния, так можно и вовсе без головы остаться. «Я вас за это уничтожу! – думала мстительно Мила. – Такие знаменитости, как я, подобны первым лицам в государстве и являются его достоянием!»

– И что же случилось? – после недолгой паузы спросил Алексей.

– А случилось, мил человек, вот что. Валюшка, соседка наша – чтоб ей ни дна ни покрышки, – утащила у своей подружки приглянувшийся ей журнал про этот, как его… тьфу ты… гламур! Про то, как стать красивой, богатой и счастливой.

Сердце Милы забилось так сильно, будто хотело выскочить. Она уже догадалась, о каком журнале говорила старушенция. Вот и разгадка всей этой истории.

«Наконец-то я вас раскусила, деревня неумытая! Сейчас вы будете внушать мне, что я и есть та самая ненормальная Люська, которая насмотрелась картинок в журнале и теперь мнит себя Милой Миланской. На самом же деле нет и никогда не было никакой Люсеньки, моего двойника. Все это – бред! Потому что я – уникум. Такой, как я, на свете просто не может быть в принципе. Я – единственная и неповторимая!»

– Утащила и бегом его Люсеньке показывать, так как весь он заполнен ее фотографиями. Ну можно же додуматься, что та девица, что в журнале, просто очень похожа на мою Люсеньку. Так нет же! Валюшке, видите ли, захотелось посмотреть, как Люсенька поразится просто невероятному сходству со знаменитостью.

– И что? – заинтересованный рассказом, с любопытством спросил Алексей.

«Как они оба в роль вошли! Играют как по писаному. Ну что ж, автора этого глупого сценария я уничтожу первым!»

– Что тут началось! Как увидела Люсенька фотографии, обрадовалась, кричит: «Это я! Это я! Я же вам говорила, что меня здесь не должно быть. У меня совсем другая жизнь – красивая, счастливая. Я живу здесь временно, и меня скоро отсюда заберут». Валюшка уже и сама не рада, что затеяла это. Она же хотела только развеселить Люсеньку. И ей бы это удалось, будь моя девочка такой, как все. А Люсенька поняла все по-своему: увидела в роскошном журнале себя, свою красивую жизнь. И переубедить ее уже было невозможно. Журнал для нее стал доказательством ее правоты. Да еще уговорила-таки Валюшку волосы ей осветлить. Вот и ходит теперь моя Люсенька, похожая на соломенное чучело. Надеюсь, скоро волосы отрастут – краски-то здесь нет баловством заниматься, – и снова моя Люсенька станет похожа на себя.

Старушка заплакала, Алексей принялся ее успокаивать.

– Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, – сделала заключение старушка. – Ведь она весь журнал наизусть выучила, ходит и повторяет все, что там написано. Да я тебе, Алешенька, сейчас принесу его, сам увидишь. Вот только тихо надо забрать, пока Люсенька спит, иначе нам с тобой несдобровать, – прошептала она.

Мила услышала приближающиеся шаги и закрыла глаза. Старушка подошла к сундуку, приоткрыла его и шустро сунула журнал под платок, укрывающий плечи. Осторожно опустив крышку, на цыпочках вышла из комнаты, не закрывая за собой дверь. То ли из боязни, что та скрипнет и разбудит Милу, то ли специально для того, чтобы разговор, предназначенный для ее ушей, был услышан. Мила все еще втайне надеялась, что происходящее – лишь сон, и пока не решила, какой из двух вариантов выбрать, но больше склонялась ко второму. Однако лучше думать, что верны оба.

– Вот, смотри, как они похожи, – заговорила старушка, и послышался шелест перелистываемых страниц.

«Еще бы! – презрительно думала Мила. – Почему бы мне самой не походить на себя самою? Было бы странно походить на какую-то там деревенскую дуру Люську».

– Да, несомненно, сходство есть. Но я бы не сказал, что такое уж сильное.

«Да быть не может, чтобы какая-то деревенская Люська на меня походила! – Возмущению Милы не было предела. – Таких индивидуумов, как я, на свете больше нет и быть не может. Я – эксклюзивное создание природы!»

– А я-то никак не мог вспомнить, кого она мне напоминает. Ну конечно же, Милу Миланскую! Ее показывают круглые сутки по телевизионному каналу ТВ-Роскошь.

«Да, показывают! – с гордостью думала Мила. – Это я сама себя показываю. Потому что это мой собственный канал. И у меня толпы поклонников. Я – королева светского бомонда, самая яркая звезда общества и успешная бизнес-леди. И главное для меня – мое великолепие!»

– Это ее собственный канал, – продолжал Алексей. – Поэтому она и вытворяет на нем такое, что только диву даешься. Нормальному человеку его лучше не смотреть: сплошной разврат и пренебрежение всяческими приличиями. Это могут осилить только индивидуумы с различными психическими отклонениями.

– Это как же – сумасшедшие, что ли?

– В каком-то смысле.

«Ах ты деревня чумазая! – вспыхнула от ярости Мила. – Сам дурак! Ничего не смыслишь в светской жизни, а туда же – рассуждать! Пенек деревенский, чучело необразованное! Дегенерат паршивый!»

– Хорошо, что в нашем райцентре про такой канал еще не прознали, иначе бы все с ума посходили.

– А как вы сюда-то попали, в тайгу, в самую глушь?

Старушка помолчала. Мила слушала, затаив дыхание, и чувствовала, как в ней просыпается и разрастается щупальцами тревоги неподдельный ужас. При чем здесь тайга?! О чем это они?

– Из-за страха, мил человек. Из-за него, проклятущего. А случилось вот что. Иду я однажды из магазина и вижу: стоит моя Люсенька и разговаривает с высоким седым господином. Мужчина-то видный такой, хорошо одет. Встала я за деревом и наблюдаю. А он говорил-говорил, а потом обнял ее, Люсеньку-то, за плечи, да и повел к машине, которая рядом стояла. Машина большая, красивая, черная. Выбежала я из-за дерева и бегом к ним. Схватила Люсеньку за руку, чтобы увести от него подальше, а он меня… сектанткой обозвал. Нет, Алешенька, ты представляешь: я, православная, – и вдруг сектантка?! Отчитала я его тогда, Люсеньку же в магазине укрыла, где людей побольше. А Люсенька-то моя словно не в себе, точно загипнотизированная. Мужик за нами не пошел, остался возле машины нас дожидаться, пока выйдем. Ну, думаю, беда пришла, надо что-то срочно делать.

– Вы его раньше видели?

– Никогда.

– Тогда почему так испугались?

– А как же! Ведь он же, ирод проклятый, Люсеньку к машине повел. Значит, увезти хотел. Она же доверчивая, как маленький ребенок: соври ей поскладнее, всему на свете поверит. И он не мог этого не заметить. Зачем ему не совсем здоровая девушка? Чтобы посмеяться, поизгаляться? А то и жизни порешить, если она не такая, как все?

– Да, похоже, что его намерения и в самом деле были недобрыми.

– Так ведь и я о том же! Вышли мы с Люсенькой через подсобку и черным ходом на задний двор пробрались, а там задворками домой побежали. Дома у нее спрашиваю: «Что он тебе говорил, мужик этот?» А она молчит, слова не вымолвит. Видимо, испугалась очень, совсем в себя ушла. Тут еще Валюшка масла в огонь подлила. Мол, видела мужика, который Люсенькой интересовался да спрашивал у людей, где живет и с кем. А люди-то у нас добрые: и расскажут, и покажут. Так что мужик этот, напугала меня Валюшка, может вот-вот у нас появиться, и не лучше ли будет нам с Люсенькой у нее схорониться.

Мила, затаив дыхание, слушала рассказ старушки, ей уже самой стало интересно, чем же все дело закончилось.

– И тогда я решилась: нечего нам здесь делать, среди людей-то. Каждый обидеть норовит. В один день продала домик Валюшке, она давно на него глаз положила. Почитай, за бесценок продала. А чтобы она могла его на себя переписать, дарственную на нее оформила. Вот и отправились мы с Люсенькой к моей дальней родственнице – матушке Серафиме, настоятельнице православного монастыря. Никому не сказала, куда едем, даже Валюшке. Прожили мы в монастыре с месяц, а потом отправились с монахами в скит. До сих пор не верится, что добрались, не сгинули где по дороге. Ну ты и сам знаешь, ведь так же сюда попал.

– Так же. Полгода ждал, пока монахи соберутся сюда идти. Никто, кроме них, дорогу не знает. Ни на одной карте это место не обозначено. Как они его находят, просто диву даешься. А почему вы в монастыре не остались? Разве тут подходящая жизнь для молодой девушки?

– Люсеньку матушка Серафимушка лечить пыталась, да не смогла. Сказала, что нужно сюда идти, к Святому озеру. Теперь только оно сможет ей помочь, потому что силой обладает неимоверной, любые болезни лечит.

– Разве такое может быть?

– На свете может быть все что угодно, надо только верить в это. И молиться, и грехи замаливать. Вот я и замаливаю. Ты ведь, поди, тоже за этим сюда явился, а не за тем, чтобы дичи пострелять?

– Пожалуй, за этим самым, – задумчиво произнес Алексей. – Здесь и дышится спокойно, и думается не о мелочном. Полностью теряется ощущение бессмысленного бега, в который втянут жизнью. Благодатное уединение. Для высшего проявления человечности. Для единения с небом, с Богом.

– Да, здесь воистину Божья благодать.

«Ты смотри, как спелись-то! И что это еще за дела такие? – возмущалась Мила. – Какие монахи, какой, к черту, скит?! Они что тут, с ума, что ли, все посходили? Или спектакль специально для меня разыгрывают? Дверь-то не зря приоткрыли: чтобы я весь разговор слышала. Умники! Плохо вы меня знаете. Совсем не знаете! Но скоро вам станет ясно, что не стоило со мной связываться: себе же дороже выйдет. Дураки всегда учатся только на своих ошибках».

– Вы действительно верите, что озеро ей поможет?

– Конечно, верю. Здесь, в скиту, все верят, деваться-то некуда. Давно бы от тяжелой жизни поразбежались, да на всех тайна одна. Для меня теперь главное – как Люсеньке помочь.

«А старушенция-то, похоже, тоже с головой не дружит, как и ее блаженная Люсенька. Вот попала так попала: целое поселение дураков! Потому его и на карте нет. Свозят сюда, наверно, всех умалишенных, для которых места в психушке не нашлось. Я, конечно, любительница экстрима, но не до такой же степени!»

– И сколько вы здесь жить собираетесь? – поинтересовался Алексей.

– Как получится Люсеньку полечить. Все равно нам в другом месте житья не дадут. А ведь как хорошо мы жили. Она для районной типографии книжки с иностранных языков на русский переводила. Люсенька у меня аж три иностранных языка практически самостоятельно изучила. И все у нее так ладненько получалось с переводами, что все диву давались и уважали очень.

– Действительно умница, – похвалил Алексей.

Мила зарделась, словно он похвалил лично ее. Да, она прекрасно изъясняется на английском, французском и немецком. И считает, что незнание иностранных языков в наше время – все равно что неумение грамотно писать.

– Вот только не успели мы к Святому озеру сходить. Она в тайгу убежала. И что на нее опять нашло? Видимо, крепко в ней засело, что она – Мила Миланская, вот и рвется на волю.

– «Кто хочет стать Милой Миланской», – прочел Алексей заголовок глянцевого журнала, любимого детища Милы.

Это скорее толстая глянцевая книга с яркими и красочными фотографиями, подробнейшим жизнеописанием единственной и неповторимой королевы великосветского бомонда. Если уж завидовать, то завидовать по полной программе: ее незаурядной внешности, потрясающей сексуальности, недвижимости здесь и за рубежом, машинам и яхте, но главное – тем неограниченным возможностям, которыми она обладает, а также известности и славе. И все это с потрясающими цветными снимками и не менее впечатляющими рассказами о вкусах, интересах, мыслях, предпочтениях и великосветской жизни знаменитой теледивы. Смотрите все – и умирайте от зависти!

– Профурсетка светских тусовок. Самовлюбленная взбалмошная блондинка без тормозов с ярко выраженными признаками психического расстройства, – задумчиво произнес Алексей. – Профессиональный провокатор: единственное, что она умеет. Поэтому без скандалов Мила Миланская – просто пустое место. Но это не мешает ей провозглашать себя мессией – спасителем человечества, пророчицей и законодательницей моды и стиля, образа жизни и поведения, сексуальных взаимоотношений. У скольких еще девушек крышу снесет после прочтения этого порнопродукта! И скольким еще захочется стать золотыми блондинками и самой Милой Миланской!

«Ах ты, козел драный! – задохнулась от негодования Мила, злобно кусая губы. – Ответишь мне за эти слова! Уничтожу! С лица земли сотру!»

– Словно в ловушку попала моя Люсенька, – продолжала сетовать старушка. – Попробуй скажи что наперекор, тут же начинает возмущаться: «Это я, это я, посмотри на меня. Я всегда знала, что не своей жизнью живу. Вы все меня обманывали. Никакая я вам не Люсенька! Я – Мила Миланская! Как я попала сюда? Я должна быть там, в том чудесном прекрасном мире, где все сверкает, радуется, поет и танцует. Моя настоящая жизнь там!» Твердит каждый день одно и то же, ну что ты с ней будешь делать! – Старушка заплакала. – А потом в нашем райцентре интернет-кафе открыли. Так она в нем с Валюшкой и днями, и ночами стала пропадать. Изучила всю информацию, какая только была про эту злосчастную Милу Миланскую. И совсем я перестала узнавать свою Люсеньку. С виду вроде она, но уже и не она, а совсем неизвестная мне особа.

Алексей молчал. Видимо, у него слов подходящих больше не находилось. Никакие утешения здесь не помогут, если такая беда.

– Люсенька-то моя смотрит теперь на себя в зеркало не насмотрится: «Я – красавица, я – Мила Миланская». И совсем мне, старой, житья не стало. То она раньше веселая была, все смеялась и песни пела. А теперь сядет у окна, вперит взор куда-то вдаль, задумается – и будто окаменеет. Тогда уж к ней бесполезно подходить: ничего не видит и не слышит. Вот как она первый раз увидела эту Милу Миланскую, так ее словно громом и поразило. Смотрит на нее, как в зеркало, оторваться не может: одно лицо – те же зеленые глаза, тот же нос, губы, волосы, фигура.

«Что-то многовато совпадений, – забеспокоилась Мила. – Да быть такого не может, чтобы на свете существовал еще хоть один человек, так на меня похожий. Меня повторить невозможно! И нет на земле больше такой, как я! Значит, они всё врут. Это лишь спектакль, разыгранный для меня, чтобы я поверила, что я не Мила Миланская, а Люська. Интересно, они оба в сговоре или старуха одна притворяется? Чтобы Алексею голову насчет меня заморочить и сделать его своим сторонником, а то и соучастником. Старовата она, конечно, для такой роли. Но другой версии все равно нет».

– Я сама первый раз как глянула в журнал, так меня будто оторопь взяла: как же похожи! Аж страшно сделалось. А что уж о ней говорить? Совсем с ума сошла. Твердит одно и то же: «Это я, это я!» Вот теперь из скита пыталась сбежать, чтобы попасть в ту жизнь, что в журнале. Говорит: «Меня там потеряли, везде разыскивают. А как увидят – обрадуются, что я вернулась. У меня контракты, у меня договоры с телевидением, модными журналами, очень крупными бизнесменами. Я известная, знаменитая. Я сказочно богатая. А вас будут судить за то, что вы меня здесь удерживаете».

«Но это действительно так, – невольно подумала Мила. – И контракты, и то, что меня сейчас везде разыскивают, так как все дела стали. И неустойки я буду вынуждена платить, если меня вовремя не найдут… Засужу, уничтожу!»

– С монахами хотела уйти, а они ее не взяли. Так она разозлилась на них, кричит: «Я вас всех тут засужу! У меня связи, самые известные адвокаты. А денег столько, что я всех могу купить и продать». Порой, когда Люсенька-то спит, сяду и я, грешница, посмотреть журнал. Любопытно все-таки, совсем другая, незнакомая жизнь. А там такие безобразия, что мне страшно становится: и куда мир катится? Скоро все нормальные, наверное, станут походить на мою бедную Люсеньку: разве мозги выдержат этакую похабщину-то?

Старушка замолчала, видимо, устала.

«А старушенция-то как разошлась, – неприязненно думала Мила. – Нашла свободные уши, вот и решила слить все, что накопилось. Ну и терпение у мужика! Кто другой давно бы сбежал от этого жалостливого бабского нытья. А этот – нет, сидит, слушает. Наверное, такой же зануда, как и она».

– Люсенька как поняла, что ей никто не верит, – переведя дух, продолжила рассказ старушка, – так в тайгу и убежала. Понадеялась, наверное, что сама выберется. Да разве ж из нашей тайги выберешься? Люсеньку Бог уберег для чего-то, не иначе. Это же надо было столько верст отмахать и не заблудиться, не сгинуть в болотах! Да и зверье тут всякое водится. То волки, то медведи – как рассказывали монахи – вокруг скита шастают. Поэтому у всех и ружья охотничьи – мало ли что? Пойду гляну, может, уже проснулась. – Старушка зашаркала к двери и заглянула в комнату.

Мила притворилась, что еще спит. Все, что она услышала, породило в ее голове такую сумбурную сумятицу, что она никак не могла на что-либо решиться. Надо как следует обдумать ситуацию, поэтому лучше дослушать разговор до конца.

– Спит, радость моя, – снова заговорила старушка, но уже приглушенным шепотом, так что Миле пришлось затаить дыхание, чтобы расслышать хоть что-то. – Жалеют ее все, поэтому и не спорят. Да и что с ней спорить, с дурочкой-то? Себе дороже выйдет. По правде сказать, у меня уже и сил-то нет ей подыгрывать. И ума маловато. Вот я ей, например, говорю: «Она – там, в журнале, а ты – здесь, на завалинке со мной сидишь. Так ведь не может быть». А она мне: «Ну и что? Эта фотосессия была, когда я жила в своей прекрасной жизни. Теперь по злому року и умыслу моих врагов я здесь, сижу с тобой на завалинке». Ну что ты ей на это скажешь? Говорит, как по писаному. А у меня ни ума, ни слов не хватает, чтобы ей ответить. Поговорю-поговорю, да и махну рукой. Иначе заговорит так, что мне начинает казаться, что это у меня с головой что-то не в порядке.

«У вас у всех с головами не все в порядке, – думала Мила. – Если вы решили, что вам это так просто сойдет с рук. Уж я позабочусь о том, чтобы никто от возмездия не ушел».

– Ну что ж, спасибо за хлеб-соль, мне пора. Нужна будет помощь – зовите.

– Спасибо тебе, добрый человек. Без мужчины в доме сам понимаешь – просто беда. Может, иногда дров наколешь, водицы из колодца принесешь, да вот с моей Люсенькой по душам покалякаешь. Ведь она совсем здоровая, когда эту Милу Миланскую не вспоминает. А сколько всего знает, так любого самого образованного за пояс заткнет. Все-то ей, горемычной, с тобой веселее будет. Да и ты с ней не заскучаешь, с характером девушка. А уж я тебе и пирожков испеку, и борща сварю, за мной не заржавеет. Пойдем, касатик, я тебя провожу. Темнеет уже, пора и спать укладываться. Свечей-то не напасешься. Благо, сами делаем, из воска. Уж лучше встать пораньше: утро вечера всегда мудренее.

Мила глянула в окно: солнце уже спряталось, и только слабое зарево заката чуть освещало отходящий ко сну небосклон. В комнате почти совсем темно.

«Действительно, – согласилась Мила, – утро вечера мудренее».

А что ей оставалось, как не согласиться? Не устраивать же на ночь глядя скандал, да еще в темноте? Здесь даже электричества нет, раз они пользуются свечами. И Мила, мысленно пожелав себе более приятных сновидений – а еще лучше, так и вовсе проснуться в своей собственной постели, – приготовилась забыться крепким и здоровым сном.

Проводив Алексея, старушка закрыла дверь на щеколду и тихонько принялась молиться: «Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…» Затем ходила по дому и крестила окна и двери: «Микола Великий, Семен-Чудотворец, запирай окошки, двери, ворота и щели затворящим крестом…»

И Миле снова казалось, что она щепка, подхваченная потоком и несомая бурными водами бушующего океана под названием Жизнь. Нет никакого смысла сопротивляться. Да и зачем? Это тот самый случай, когда нужно просто расслабиться и плыть по течению, ни о чем не думая и ничего не предпринимая. Тем более что именно сейчас ее телу после баньки так сладко, так дремотно, а потому самое умное – это уснуть, что она немедленно и сделает. Может, как-нибудь все само собой рассосется, и не надо будет зря ломать копья.

Мила со спокойной совестью повернулась лицом к стенке и тут же заснула. И это было самое мудрое, что она могла предпринять.