Читать книгу Графиня из Черного замка - Надежда Игоревна Соколова - Страница 2

Первые дни в замке слились в одно длинное, завороженное исследование, плавное, как течение холодного ручья. Просыпаясь на огромной кровати под тяжелым балдахином из узорчатой парчи, я несколько минут просто лежала, утопая в грубой мягкости перин, прислушиваясь к непривычной тишине. Она была иной, не мертвой – насыщенной легким, ежечасным скрипом древних дубовых балок, шепотом ветра в извилистых печных трубах, далеким, ритмичным гуном водяного колеса мельницы где-то в глубине замковых недр, доносившимся сквозь толщу камня.

Моими проводниками и хранителями стали слуги. Эльф с серебряными, как лунный свет, волосами, заплетенными в тугую косу, и глазами цвета весеннего неба на рассвете приносил завтрак на тонкой фаянсовой посуде – его движения были бесшумны, плавны и полны врожденной, невымученной грации. Он почти не говорил, только слегка склонял голову, и этого легкого кивка, сопровождаемого спокойным взглядом, было достаточно. Гном с окладистой рыжей бородой, заплетенной в аккуратные косы и увешанной крошечными, изящными связками ключей, отвечал за хозяйство. Он ворчал себе под нос на гортанном языке, проверяя ладонью крепость массивных дверных петель и с профессиональным прищуром оценивая качество укладки каждого полена в нише у камина, но его маленькие, пронзительные глаза из-под мохнатых бровей светились глубинным добродушием и безмолвной гордостью за свое идеальное дело.

А однажды вечером, блуждая со свечой в руке, я столкнулась в длинном, сыроватом коридоре с огромным, лохматым волком, чья шерсть отливала синевой в слабом свете. Сердце на миг остановилось, сжавшись в ледяной ком. Но зверь лишь опустил голову, прижал острые уши к черепу и, издав тихий, почти кошачий звук, похожий на урчание, юркнул в низкую боковую дверь, задевая косяк могучей лопаткой. Через минуту из той же двери вышел высокий, суровый мужчина с седыми висками, одетый в простую, поношенную кожаную куртку, и с тем же немым почтением поклонился, а в уголке его глаза на миг мелькнул тот же желтоватый отсвет. Оборотень. После этого я научилась различать их – по особой, скользящей, бесшумной походке, по внимательному, чуть диковатому, звериному блеску в глубине взгляда. Они патрулировали стены и окрестные леса, обеспечивая безопасность, и их незримое, но ощутимое присутствие, странным образом, не пугало, а успокаивало, как надежный замок на двери.

Отношение ко мне было безупречно-почтительным. «Госпожа», «Хозяйка замка» – так они меня называли, выговаривая слова с мягким, чуть шипящим акцентом. В их взглядах читалось не раболепие, а скорее… сосредоточенная ответственность. Как будто я была ценным, немного хрупким и непонятным артефактом, который им вручили на хранение и оберегание.

И я начала изучать. Сначала робко, побаиваясь тронуть что-либо, потом с растущим азартом библиографа, систематизирующего новую, живую, трехмерную коллекцию. Замок оказался удивительным, наглядным сплетением эпох и стилей. Массивные, циклопические фундаменты из неотесанных глыб, говорят, заложили еще великаны. Затем гномы надстроили крепкие, прямые, невероятно надежные стены с глубокими нишами для факелов и винтовыми лестницами, ведущими в самые неожиданные места, чьи ступени были слегка стерты по центру. А эльфы привнесли изящество – ажурные решетки на окнах, напоминающие морозные узоры, филигранные узоры на каменных капителях колонн, живые, вьющиеся по внутренним стенам двора растения с толстыми стеблями, которые даже зимой под снежными шапками сохраняли изумрудные, восковые листья.

Каждый день приносил открытия. Я нашла солнечную залу со стеклянной крышей, где в дубовых кадках росли лимоны с бугристой кожурой и серебристая лаванда, наполняющая воздух сонным ароматом. Обнаружила потайную дверь за тяжелым ковром с изображением охоты в библиотеке (как же иначе!), ведущую в маленькую круглую комнату-улей, полностью заставленную узкими полками со свитками, туго перевязанными шелковыми шнурами. Нашла купальню с бассейном, наполняемым горячей, слегка минеральной на вкус водой из подземного источника, облицованную гладким, теплым на ощупь камнем молочного оттенка.

Уют здесь был не от показного богатства, а от многовековой, продуманной заботы. Камины были сложены по особым законам, чтобы давать максимум тепла при минимуме дыма, толстые, немного выцветшие гобелены на стенах глушили малейшие сквозняки, в каждом кресле у камина лежала мягкая шерстяная подушка, набитая ароматным сеном. В моем кабинете (я сразу присвоила себе комнату с большим, почти церковным окном, выходящим в хвойный лес) на столе из темного дерева всегда стояла полная чернильница из матового стекла и простая глиняная ваза с зимними ягодами или хвойными ветками, чей смолистый запах смешивался с запахом старых фолиантов.

К концу первой недели я уже могла с закрытыми глазами, по едва уловимому сквозняку или шероховатости под пальцами, пройти из низкого, теплого кухонного флигеля, пахнущего дымом и специями, в холодную, обвеваемую ветрами северную башню. Замок, поначалу казавшийся бесконечным лабиринтом, стал понятным, дышащим организмом. И в его глубокой, обволакивающей тишине, под почтительным, ненавязчивым взглядом нечеловеческих слуг, моя земная тоска начала понемногу оттаивать, как иней на стекле под утренним солнцем, оставляя после себя лишь чистую, прозрачную влагу. Я была не пленницей, а скорее нежданной смотрительницей этого странного, прекрасного музея под открытым небом. И мне предстояло решить, что делать с этим вверенным мне, внезапно обретенным тихим волшебством.

Поначалу я, по земной привычке, настораживалась при каждом звуке далекого, басовитого рога, доносившегося из-за леса, или при скрипе неуклюжих колес на бревенчатом мосту у подножия холма. Ждала визитов, вежливых, но неизбежных вопросов, сложных объяснений, в которых я и сама не до конца разбиралась. Но дни шли за днями, плавно, как снежинки в безветрие, а на горизонте, на белой ленте дороги, не показывалась ни одна позолоченная карета, ни один одинокий всадник под развевающимся стягом с фамильным гербом. Замок, казалось, существовал в собственном временном пузыре, в аккуратной, непроницаемой скорлупе из тишины и пушистого снега. Новости извне, если они и были, доносились только через редкие, скупые реплики слуг: оборотень, отряхивая с плеч иней, мог глухо упомянуть, что в дальнем лесу у Седых скал обосновалась новая волчья стая и ведет себя достойно, а гном, поправляя секиру на поясе, – что тяжелый торговый караван сородичей прошел по северной каменной дороге, не сворачивая к замку.

И я, наконец, с полной ясностью поняла, что всем – или никому – здесь действительно было все равно. Никто не требовал отчета, не проверял пыльные свитки с правами на владение, не искал в тревоге пропавшую Викторию Александровну Тихонову из городской библиотеки номер четыре. Я была просто Хозяйкой. Фактом, как эти стены, как очаг, что всегда зажжен, как солнце, встающее из-за сосен. Самим явлением, не требующим оправданий.

И это было глубинным, тихим освобождением. На Земле мое одиночество всегда было маргинальным, чуть ли не позорным пятном в социальной анкете. Здесь же оно превратилось в естественное, даже почетное состояние, почти что должность. Я не была «старшей девой» – я была Держательницей Тишины, Стражем этого немого покоя.

Мое исследование замка незаметно перешло из фазы восторженных открытий в фазу медленного, основательного обживания. Я не просто находила комнаты – я наполняла их собой, своим дыханием, своими негромкими ритуалами. Принесла в солнечную залу, на стол из светлого ясеня, старинный травник с выцветшими иллюстрациями (его отыскал гном в самых потаенных глубинах библиотечных катакомб) и стала скрупулезно свершать описания растений в саду под стеклом, сравнивая живой лист с нарисованным. Устроила в маленькой круглой комнате-улее, где воздух был сух и пах пергаментом, себе настоящий кабинет, расставив на полках самые интригующие свитки с географическими картами неведомых земель и расставив принесенный с собой скромный, но верный чернильный прибор так, чтобы свет из бойницы падал точно на лист.

Даже научилась заказывать еду не общими, смущенными фразами, а конкретно, вникая в суть: «Эльсиндор, сегодня мне бы чего-нибудь с лесными ягодами, той, что с горчинкой», и эльф-повар, тот самый с серебряными волосами, почти улыбался одними уголками узких глаз, едва заметно кивая, и вечером в рагу появлялись терпкие ягоды можжевельника.

Иногда, закутавшись в тяжелый плащ из овечьей шерсти, я поднималась по узкой, открытой всем ветрам лестнице на самую высокую башню-дозор и подолгу смотрела на бескрайние, заснеженные леса, уходящие волнами за линию горизонта. Ни дымка из труб невидимых соседних поместий, ни теплых огней далеких деревень. Только чистая, безлюдная белизна, темная, колючая хвоя да холодное, пронзительно синее небо. И в груди не возникало прежней, знакомой паники от этой абсолютной изоляции. Вместо нее рождалось спокойное, широкое, как этот простор, чувство принадлежности. Я была частью этого молчания, этой колючей стужи, этого древнего, шершавого камня под моей ладонью, хранящего дневное тепло.

Гости не приезжали. И со временем я осознала, что это было не просто отсутствие, а дар. Прекрасный и безмолвный. Никто не нарушал хрупкую, совершенную мелодию моего нового существования: мерный скрип гусиного пера по пергаменту, уютное потрескивание яблоневого полена в огне, шелест столбцов запутанного текста и тихие, почти неслышные шаги тех, кто делил со мной эту тихую, неприступную крепость. Я наконец-то обрела то, о чем подсознательно, в глубине души, мечтала всегда: полное, безоговорочное и ничем не омраченное право на покой. И не собиралась менять его ни на какие громкие приключения из прочитанных книг. Моё истинное приключение было здесь – в бездонной глубине обретенной тишины и в неторопливом, ежедневном познании каждой узкой тени, ложащейся на каменные плиты от низкого зимнего солнца.