Читать книгу Побег - Надежда Лимонова - Страница 2

«Древние говорили, что время – река. Они были мудры – древние… Время действительно оказалось рекой, и некто смог запрудить его, поставить плотину. Теперь время – тихий гладкий водоем. Над ним восходит и заходит солнце, иногда что-то бурлит в глубинах его, но нас, простых смертных, это движение почти не задевает. Каждый следующий день – предыдущий. Листва опадает и нарождается, цветы распускаются и вянут. Но люди… Люди исключены из общего круговорота. Наверное, мы даже добились бессмертия, но видит… Бог, наверное, не такого бессмертия мы хотели. Да и не добивались мы его вовсе.

Хотя, в нашем нынешнем положении сейчас сложно разобраться. Может и добивались. Может вовсе и не пришельцы задумали сделать нас поголовно счастливыми. Может и не всех нас. Но буду говорить о себе. Что происходит сейчас с другими представителями человечества, я не знаю. Мое личное счастье – вещь несомненная. Но, по-порядку…»

Человек в белом лабораторном халате сидит в светлой комнате, залитой солнце. Перед ним – длинный узкий стол светлого пластика. Вдоль стен на столе – приборы, колбы и инструменты. За спиной – другой стол, также стоящий вплотную к стене. На столе в строгом порядке расположено множество ящиков с рассадой. Аккуратные ящики, полные земли, песка или иного грунта, в некоторых поднимаются нежные зеленые ростки. Два ростка вьются вверх по прозрачным струнам. Плотными невысокими перегородками стол разделен на три зоны: растения первой зоны, свободно освещаемы солнцем, падающим из окна; растения второй зоны – закрыты от прямого солнечного света; растения третьей зоны с трех сторон скрыты в тени.

Между столами, по левую руку человека – большое окно. На широком подоконнике тоже стоит рассада. Напротив окна в другом конце комнаты, метрах в четырех, дверь. Рабочий стол оканчивался аккуратным умывальником.

За окном высокое небо с небрежными белыми мазками облаков, внизу зеленый, чуть тронутый осенью лес. Человек встал, повернулся к окну, покрутил колесо тумблера, и оконное стекло будто растворилось. В помещение теплой волной вкатился воздух, пахнущий свежестью, прелой листвой, лесом. Шелест листвы, птичьи трели, шорох веток – раньше в кабинете было тихо. Человек оперся о подоконник, смотрел и слушал. Прошло около пяти минут, и за его спиной что-то пискнуло. Человек обернулся. На мониторе красным мигала цифра: +19. Человек еще раз вздохнул полной грудью и повернул тумблер. Звуки исчезли, и лишь терпкий лесной запах носился по кабинету. Монитор перестал мигать, послышался легкий щелчок заработавшего кондиционера.

Человек только хотел сесть за стол, как дверь пошла рябью. Никто не вошел. Да и не должен был. Человек встал, аккуратно повесил халат на спинку стула, помыл руки в умывальнике, и исчез в светящейся мембране. Тетрадь осталась открытой.

Когда-то у него было имя, фамилия, год рождения, закрепленный в паспорте, прописка. Сейчас у него не было ничего. Его именем с конца времен никто не пользовался, год рождения был бессмыслен, потому что никто теперь не мог сказать, сколько именно времени прошло с тех пор, как он последний раз отмечал день рождения. Место прописки тоже не имело значения, потому что он не знал, где находится. Он не потерял памяти, нет. Он отлично помнил своих родителей, город, где родился. Мог без запинки произнести длинное название высшего учебного заведения, которое закончил с немалым успехом. Помнил, как выглядела его жена и при каких обстоятельствах произошло их знакомство. Но все это не имело смысла. Это прошло, и большое нет никакого шанса вернуть все, да и желания тоже нет. То, что раньше казалось немыслимым – стало естественным.

Время, предшествовавшее настоящему моменту, в мыслях человека – отсев, он помнил более смутно. И все же придется заставить его вспомнить, ибо его воспоминания – драгоценны. Воспоминания эти для нас – его предков-потомков, его читателей, могут быть ключом к той двери, которая еще не закрылась. Нам придется заставить его, застывшего в своем тихом одиночестве, как муха в янтаре, двигаться сквозь тягучую янтарную субстанцию личного счастья. Если нужно, мы будем жульничать. Если придется, мы залезем в самую его голову, и запишем мысли за него. На его несчастье, он имеет ясный ум и хорошую память, нельзя не воспользоваться нам такими богатствами. Один раз мы уже сжульничали – мы положили на чистый стол его солидную толстую тетрадь, девственно чистую, и тонко пишущую ручку, такую удобную и практичную, что не было никакой возможности уйти от соблазна мемуаристики.

Нам неизвестно, как он поведет рассказ, а так как имя его помнит только он, мы будем называть его просто человек, ведь других человеков, если не выйдет случайности, встретиться не должно.

***

«Третьего дня собирался писать о себе, и понял, что писать, в сущности, нечего. Стоит описать один день, и в конце отправить читателя в начало книги. Читателя… какого читателя? Откуда взяться читателю? Но, с другой стороны, разве это важно. Разве дневники пишут для читателей? Итак, отправить в начало книги… Писали же разные люди произведения с названиями «Один день Такого-то», или «Жизнь Этого-то», и я напишу один день. Свой, невыдуманный. Надоест – брошу.