Читать книгу Молчание девчат - Надежда Нелидова - Страница 4

Хлопотно одинокой женщине иметь свой дом, без мужской руки – пусть и маленький, деревянный.

А Женя привыкла, справлялась. Недавно провела газ и воду, накопив с куцей учительской зарплаты. Была несмышлёнышем в электрике – теперь сама заправски устраняла мелкие неполадки.

И так, чего ни коснись – во всё, до мелочей приходилось входить самой. Дом ей достался от родителей. Могла бы обменять на благоустроенную квартиру, но уже не представляла жизни в многоквартирном улье-муравейнике.

Иногда коллеги, такие же безмужние женщины в годах, зазывали Женечку к себе отметить Новый Год, 8 марта, или просто на девичник по случаю Дня учителя.

Строители и работники торговли, например, в свой профессиональный праздник пьют водку, ходят по городу и будят его воплями: «Виновата ли я, виновата ли я» или «Напилася я пьяна».

Учителя пьют красное вино. А если и выйдут на улицу, то негромко, стеснительно и весьма музыкально напевают романсы. «Белой акации гроздья душистые…» или «Лунной тропою…»

Посидев для приличия, Женечка отпрашивалась домой. Душно, тревожно, тесно. Она обмахивалась салфеткой, задыхалась.

Снизу, сверху, справа, слева – люди. Со своими задувающими в вентиляцию запахами, с голосами, пробивающимися сквозь бумажные стены, с семейными любовями и дрязгами… Живёшь, как спеленатый в кокон из чужих человеческих аур.

– Пойду, девчата, – вставала она из застолья. – Дом не велик, а спать не велит. Скотинку пора кормить.

А из скотинки – кошка Сонька. Хотя сколько раз соседи предлагали: то кроликов для развода, то кур. Милое дело: яйца летом, мясо зимой. Хватит травиться этими магазинными мутантами, этими мертвенно распухшими от воды и гормонов куриными Гулливерами.

А из отборного пуха можно мастерить на продажу стёганые нежнейшие одеяла и матрасики. Справить себе куртку, шапку, да хоть тапочки… Как так: жить в своём доме и живности не иметь?

Соседи, кстати, у неё хорошие. Ещё мама говорила: «С роднёй можно ссориться, с соседом – самое худое дело».

Слева от Женечки избу купило большое южное семейство. Непривычно, не местно крикливое, безалаберное, заполошное – но доброе, без камня за пазухой.

Когда пришли знакомиться, принесли в подарок под мышкой красавца, огненного петуха и пару кролей-великанов. Петух тут же выпорхнул из-под мышки и перелетел обратно через забор, к своим жёнушкам.

Женя поблагодарила и отказалась от кроликов. Как представила, что их, доверчивых, беспомощных, с колотящимися сердечками – придётся бить обухом по тёплому кудрявому лобику… Нет, нет, нет!!

Огород – другое дело. Крошечный кусочек земли она обсадила кустами крупной смородины – обожала смородинное варенье, кисло-сладкий морс после бани.

Баня у неё была жаркая, лёгкая. Устанет на работе или озябнет, или женская тоска обуяет – нырк в разогретое, душистое, орошённое пихтовым маслом нутро. Если и есть маленький рай на земле – то вот он, в твоей личной баньке. Любила париться до изнеможения – это в маму.

***

В последний раз топила неделю назад, невыносимо хотелось отогреться телом и душой. Окоченели руки и ноги, оцепенело сердце. Только что всем посёлком помогали искать пропавшего соседского четырёхлетнего мальчика.

Ходили, кричали: «Артюшик! Артюша!». Мальчика звали Артёмка. Почти сирота: мама и папа уехали, воспитывали бабушка с дедушкой, дядя и тётя. Южане своих в детдома не сдают.

Тихую деревянную улочку освещало тревожное мелькание красно-синих огней. МЧС-ники, охотники с собаками, полицейские и ребята-волонтёры прочёсывали окрестности. Причитающую на своём языке, рвущую на себе волосы родню опрашивали следователи.

Женя в предбаннике содрала со стеклянных от холода пальцев мокрые рукавички.

Скинула сапожки, вытрясла набившийся грязный снег. Хоть и апрель, а в низинах ещё лежали тяжёлые, насыщенные талой водой сугробы – хоть выжимай. Днём тепло, до плюс десяти – а ночами морозит по-зимнему.

Пока подбрасывала в печку дрова, пока раздевалась, мучительно думала:

«Если, не дай Бог, что с Артёмкой… Это не первый случай в городе… Где, где бывает в это время Бог?! Или снова остаётся утешаться малоутешительными библейскими мудростями, вроде «человек сам сделал свой выбор» и «дети отвечают за дела отцов своих?»

Что поделаешь, в Женю навсегда, ещё со школы, на всю жизнь въелся атеизм.

В городе, да вообще в стране, терялись и не находились дети. Как это часто бывает, люди придумывали догадки, одна страшнее другой. Передавали друг другу, шептались:

«На органы… В рабство в горы… Для постельных, педофильских утех…»

Вечно пьяненький сиделец из барака, всю жизнь провёдший на зоне и списанный по актировке, авторитетно хвастал. Дескать, невинных детей братва проигрывает в карты. Не предоставишь убиенного младенца – лучше по-хорошему мыль верёвку и вздёргивайся в уборной.

Или, допустим, когда «батя» откидывается с зоны – на секретной «базе» в честь события закатывают неслыханный пир горой.

Вишенка на торте – подарок от корешей: ждущее в спаленке испуганное, заплаканное дитя.

А то ещё, вальнут пахана – требуется жертвенный агнец, отпраздновать кровавую тризну.

– Кому вы верите?! Заткнись, заткнись, заткнись! – закричала с ненавистью Женя. – Тебя первого нужно проверить, урка вонючая! Не твоих ли рук пропажа Артюшина?

Вместо ответа сосед совал ей в лицо культи – в последнюю ходку его наказали свои же, лишили кистей. За длинный язык, видать. Лучше бы язык укоротили, чтоб до колен не болтался.

– Проверили уже, – размахивал он культями в завязанных узлами рукавах рубашки. – Вот она, моя бессрочная справочка. Не был, не состоял, не участвовал.

После таких ужасов разве уснёшь?! Никакая баня, никакой успокоительный чай со смородинным листом и мятой не поможет.

А среди ночи в калитку заколотила бабушка пропавшего Артюши. Деду стало плохо, Женечка, сделай укол. Женя до школы работала фельдшером, треть посёлка ходило к ней: то давление померить, то за таблеткой, то за советом.

Это потом, выработав льготный стаж, она увлеклась писанием натюрмортов, пейзажей, портретов – неплохо получалось. Дарила подружкам – не жалко: все простенки в избе увешаны.

Решила посвятить себя любимому делу. А в поселковой школе как раз образовалась вакансия учителя рисования. Дети любили её уроки. Любили слушать рассказы о великих художниках: кого ни коснись – сложная, сломанная судьба. Обожали пленэры: осенне-весенние выходы в лес: «Давайте остановимся, осмотримся… Черпнём душой красоты».

Женя не столько делала укол – сколько оказывала дедушке психологическую помощь. Уговаривала, ворковала, успокаивала. Утешала: вон сколько народу ищут, найдётся Артюша. Он паренёк шустрый, самостоятельный, за себя постоит.

***

Кошка Сонька всю ночь где-то шлындала, что на неё не похоже. Утром вернулась чужая: грязная, дикошарая, рычит. Снова бросилась к двери и нервно тёрлась о косяк – будто звала хозяйку за собой.

– Кис, кис, а завтракать кто будет, гулёна?

Женя прихватила мисочку с молоком и пошла за ней. Кошка Сонька перед баней насторожилась, замедлила мягкий шаг, шерсть на загривке у неё вздыбилась: ну чисто собака.

– Неужели хорёк к нам в гости пожаловал?

Женя раздвинула кусты рукой… И миска с молоком выпала из рук, покатилась, забрызгав жирными жёлтыми каплями сырой чернозём.

Слегка утонувшая в талом сугробике, под смородиной виднелась детская смуглая ножка в задравшейся штанине комбинезончика.

Перед ней лежал Артюша. Мёртвый, сразу определила она опытным, фельдшерским взглядом.

Вот что бы вы стали делать, обнаружив в собственном огороде страшную находку? Женя бросилась к Артюше… И замерла. Следы! Тут наверняка остались чужие следы, нужно сохранить.

Напрасно она пеклась о следах, насмотревшись детективов. Следователи бесцеремонно ходили вокруг тела, натоптали как стадо мустангов. Утрамбовали сырую землю – хоть танцпол открывай.

***

Опросы соседей, поиски, обыски в близлежащих домах, подпольях, сараях, гаражах и банях – в поисках улик. Подняли все дела краевых педофилов и насильников. Вызывали десятки лиц нетрадиционной сексуальной ориентации.

Как всегда, помочь раскрыть особо тяжкое преступление, из Москвы приехали сыщики.

Вроде хорошее дело: профессионалы, на поисках детоубийц набили руку. Отвесят пинкарей местным неспешным пинкертонам, придадут ускорение, заставят землю носом рыть. Потянут опытной рукой за кончик ниточки и размотают клубок. А с другой стороны…

Приезд чужих – это же всегда вахта, десант, бросок, аврал. Вносят нервозность, лихорадочность, выслуживание. Начинается грызня между местными, страх, спешка.

Но спешка, как известно, хороша при ловле блох – а никак не в следовательских делах. Здесь нужно не экскаватором котлован рыть – а иголочкой щепетильно муравьиные ходы ковырять.

А тут живей, живей! Живей, во что бы то ни стало, найти преступника (или лицо, подходящее под преступника).

Лихо отчитаться, отрапортовать столичному начальству. Быстрее, быстрее вернуться из накуренных гостиничных номеров к маленьким, простительным человеческим радостям: в уютное тепло московских квартир, к жене под бочок, к детям. В накатанную колею привычной службы.

Порой шёпотом передавались, порой в газеты просачивались скупые сведения о результатах экспертиз. Что смерть Артюши наступила за двое суток до того, как его подбросили в Женин огород. Что на ручонке малыша обнаружен генотип неизвестного мужчины.

Что тело мальчонки было тщательно вымытым от крови, а одежда чисто застиранной.

***

Соседей опрашивали и на дому, и вызывали повесткой в кабинет следователя. С Женей беседовали чаще и дольше всех: главный свидетель.

Она глазом не моргнула, ничего не успела сообразить, как перешла в разряд подозреваемых и была арестована. Чувство: как того кролика ударили обухом топора по лбу.

Ну, а кого ещё прикажете задерживать? Время поджимает, начальство на планёрках рвёт и мечет.

Столичные коллеги деликатно – а чаще прямым текстом – подталкивают к окончанию расследования. Вот же оно, вот, на виду, на поверхности, чего мудрить? Кончай копаться и рассусоливать: московские жёны, детишки заждались.

Что чувствовала Женя, когда ей доступно объяснили, что все стрелки сошлись на ней, и бесполезно рыпаться? Ничего. Звон в ушах, пелена перед глазами, отупение, ощущение страшной нереальности происходящего.

…Однажды, когда ещё не было газа, Женя протопила в избе печь, рано закрыла вьюшку и легла спать.

Среди ночи её толкнуло. Она села, раскачиваясь в постели, ничего не соображая, мотала чугунной головой. Как будто вкололи слоновью дозу клозапина (фармакология со студенчества ещё не забылась).

Угара не чувствовалось. Но сообразила, поползла к двери, распахнула настежь. На крыльце горстями черпала снег, запихивала в рот, отирала лицо…

И потом думала: что, или, вернее, кто её тогда толкнуло? Смерть или Жизнь?

Вот в таком беспамятном, полуобморочном состоянии её препроводили в камеру.

***

Бессонницу можно терпеть два, ну три дня – это она ещё помнила с дежурств на скорой.

– Понимаете, – терпеливо втолковывали ей, как неразумному ребёнку: – Кроме вас подозреваемых не было, нет и не будет. Свыкнитесь с мыслью: убийца – вы. Будете отпираться – не будете – не имеет ни-ка-ко-го значения. Вопрос в том, скостят вам срок за чистосердечное признание или надбавят за злостный отказ сотрудничать со следствием. Идите, подумайте.

За Женей лязгала железная дверь. Она падала на нары и проваливалась в небытие. Через час её снова поднимали и чуть не под руки, грубо волокли к следователю. Следователь был уже другой: свежий, выспавшийся, румяный. Пах уличной весенней свежестью, хорошей туалетной водой и кофе.

И снова:

– Понимаете, все доказательства против вас. Вы – стопроцентная убийца. Но если вы подпишете признание… и т. д.

Когда два посменных следователя не справлялись – включалась сокамерница. Здоровая бабёха подходила к спящей мёртвым сном Жене. Молча, упорно, больно тыкала, давила, сверлила кулачком спину, поддёргивала за волосы.

– А-а?! – вскидывалась Женя.

– Не спи, не спи. Нечего тут дрыхнуть. Тут те не курорт. Убивица. Невинную душу загубила. Знаешь, что на зоне с такими делают? Страшно сказать, сама в петлю полезешь. А чего ждать, можем и сейчас тебя рылом в парашу окунуть.

***

«Господа, господа! Вы звери, господа! Вы будете прокляты…»

Женя поняла, что сходит с ума. Она предпочла бы противогаз и пластиковый мешок на голову, обмакивание в унитаз, отбитые почки, может быть, бутылку из-под шампанского… Что там ещё у них в арсенале?

Но что вы: как можно допустить рукоприкладство: она всё же дама, а они, какие-никакие, джентльмены.

Пытка бессонницей – самое то. И рук не запачкаешь, и как бы ни при чём: улик на теле нет. А от этой самой страшной пытки ломаются, плачут как дети и готовы подписать, что угодно, сильные, здоровые мужчины – не то, что эта маленькая учительница рисования.

Неженка, баба, да и возраст: никакого здоровья. То жестоко температурит от ОРВИ, то давление подскакивает под двести. Никаких поблажек, пытка продолжалась в любом состоянии.

***

Перед Женей высветились два выхода. Быть заколотой в психиатрической лечебнице до состояния овоща – и это на всю жизнь. Или отсидеть огромный срок в колонии – и выйти относительно здоровой. Третьего не дано.

На следующий день соседи смотрели из окошек. Самые любопытные вышли на улицу. «Женю, Евгению Николаевну привезли на следственный эксперимент!».

И она, как зомби, передвигалась, показывала что-то вялыми взмахами рук. Замедленно, вязко ворочая языком, рассказывала то, что по бумажке до этого учила день напролёт. Чтобы ничего не забыть, не перепутать.

За свою покорность она получила щедрый, царский подарок: дали отоспаться сутки.

Сонно, обречённо рассказывала: якобы шла из магазина… Соседский мальчишка Артюша начал баловаться: кидать в неё камушки. Кидать камушки во взрослых людей нехорошо, сказала Женя. Он в ответ показал язык и запустил здоровой галькой.

Дома Женя выложила продукты из сумки. Глянула в окно: сорванец пробрался к её бане и чего-то там копошился. Поспешила туда: так и есть, соорудил горку мусора, чиркает спичками, пытается поджечь угол бани.

– Ах, паршивец! Совсем от рук отбился! – Женя отвесила пацану пару крепких затрещин и тумаков.

Артюша в ответ оскалился как зверёк, сердито запыхтел. Вытащил из комбинезона и начал размахивать перочинным ножиком.

Это вывело Женю из себя. Перехватила из маленькой руки нож— и стала наносить удары:

– Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!

Пока не пришла в себя. Мальчик не шевелился.

***

– Не верим! – дружно, в один голос заявили бабушка и дедушка Артёма. – Женя?! Да ни в жизнь!

Потом с ними мягко поговорили в казённом учреждении. Найдена единственная подозреваемая, других не ждите. Намекнули: с неё можно слупить минимум миллион рублей. Если повезёт – два или три.

Ребёнка не вернуть. А миллион – вот он. Можно избу подправить, крышу перестелить. А в противном случае: ни найденного преступника, ни ребёнка, ни денег.

Не правда ли, напоминает средневековье, инквизиторские времена? Донесёшь на соседку, что она ведьма и летает на шабаш – и половина её лачуги и коровёнка перейдут вам.

Слаб человек. Вчера ещё яростно защищающие Женю соседи сегодня давали интервью газетчикам и негодовали:

– Какая лицемерка эта Женя! Как искусно делала вид, что не при чём. А ведь приходила, уколы делала, сочувствовала! Никогда бы не подумали на Женю.

Не знаю как вы, но у меня бы язык не повернулся называть убийцу внука по имени. «Коля», «Слава» – или там «Женя».

Меня бы душило горе и негодование. Ненавистное имя злодея застревало бы на языке. Самые мягкие слова, которые моги придти на ум: гадина, тварь, зверь… А тут «Женя» да «Женя» – как будто даже сочувствие сквозит.

Но, в общем, Женино признание выглядело довольно складно и достоверно.

***

Я взяла лист белой бумаги и расчертила на две полосы. Слева: «Виновна». Справа: «Не виновна».

В правую колонку вписала настораживающие детали: нестыковки, противоречия, отказы от первоначальных показаний – ими кишело дело.

– Мальчик пропал неделю назад. Но умертвили его за 48 часов до того, как нашли – это первый вывод эксперта (его в суд не вызывали). А Женя якобы убила ребёнка семь дней назад. Нестыковочка.

– Как тело хорошо сохранилось в течение недели? Апрель выдался тёплым, днём температура достигала плюс шестнадцати. Положите на землю кусок мяса – и посмотрите, что с ним станет за неделю.

– На месте преступления крови почти не обнаружено. Что при глубоких ножевых ранениях исключено. Зато следы крови найдены на заборе (будто кто-то перебрасывал через него тело).

– Отпечатков Жениных пальцев, каких либо ворсинок от её одежды на теле не обнаружено. То есть, увидев маленького поджигателя, она натянула резиновые перчатки, как заправский киллер, облеклась в комбинезон и пошла его убивать?

– Родственники Артёма на первых допросах божились, что за два дня до находки возле Жениной бани никакого тела не было. Мамой клянёмся, своими глазами видели. Но на суде отреклись от своих показаний (о, это сладкое слово «миллион»! )

– В первый день пропажи нашлись свидетели, подростки. Они рассказали, как Артюшка играл на улице с двоюродной сестрёнкой. Потом девочка ушла.

Неподалёку остановилось светлое легковое авто. Два взрослых парня подошли, поболтали с ребёнком. Взяли за руку – он охотно с ними пошёл – посадили в машину и уехали.

Подростки-свидетели также отказались от своих слов. Дескать, примстилось.

– На суде Женя сообщила, что признательные показания дала под давлением следователей и сокамерниц. Судья отмахнулся от её слов.

– Женя сразу потребовала проверку на детекторе лжи. Полиграф подтвердил: она не убивала мальчика.

На пресс-конференции начальник СК объяснил данный факт. Дескать, у этой женщины (Жени) очень сильная воля и умение манипулировать окружающими. В том числе детектором лжи. Она притворилась, обманула полиграф, обвела его вокруг пальца! Вот какая сильная женщина!

– Как объяснить неизвестные мужские отпечатки на маленькой ладошке? А следы крови на заборе?

Никак. Блин, что вы всё с тупыми вопросами лезете? Сказано убийца, значит убийца. Поздно, поезд правосудия ушёл.

***

Левая колонка «виновна» у меня осталась практически пустой. Кроме строчки: «Сама призналась в убийстве». А, как известно, признание – царица доказательств.

А вы что, наивно полагали, что этот листок «не виновна» – в пух и прах разнесёт 38 толстых папок дела? Что судья прозреет, а 12 независимых заседателей (она сама настояла на суде присяжных) её оправдают?

Девять за – трое против. Жене дали тринадцать лет заключения строгого режима.

***

Когда-то давно, в начале моей практики, я принесла в канцелярию на вычитку статью под рубрикой «Из зала суда». В статье я позволила себе робко засомневаться в объективном приговоре суда.

– Что-о-о?!! Да как вы смеете?! Кто вы – а кто суд! – крикнула мне в лицо, как плетью хлестнула, Верховная судья.

– Я? Я человек, – пробормотала я.

***

Правда, я не знаю, что там случилось возле бани. Но знаю, что маленькие дети то и дело исчезают. И очень, как-то подозрительно быстро, за считанные дни находятся преступники.

А похищения продолжаются, и их всё больше – хотя, по логике, должно быть наоборот. Может, всё-таки ловят не так и не тех?

***

Отчего-то вспомнился рассказ Джека Лондона. В приморской индейской деревушке произошло убийство.

Понурые жители выстроились в кружок, вокруг горящего костра.

В животном ужасе подвывают женщины. Перетаптываются сумрачные мужчины.

Испуганно хнычут маленькие дети и утыкаются в материнские юбки. Ведь даже в грудничка может вселиться дьявол, и он окажется преступником. Тогда его бросят в терновый куст, где он будет пищать и клёкать ещё несколько дней, пока его не склюют птицы.

Шаман уже напился своего дурманящего варева, нацепил перья, ракушки и зубы. Вышел из хижины. Раскрутился волчком и, закрыв глаза, бормоча и напевая, кружится с вытянутым указательным грязноватым пальцем. Люди раскачиваются в такт и заунывно поют.

Кружение всё бешенее и пестрее, песня всё тоскливее, всё громче воют люди, входя в транс.

Когда шаман резко остановит вращение, длинный кривой ноготь упрётся в грудь первого попавшего.

Толпа облегчённо выдохнет: на этот раз Перст Судьбы оказался милостив. Не я! Не меня! Мстительно взревёт – и чёрная туча камней затмит солнце, сыплясь и побивая несчастного.

Нет, никаких намёков, ассоциаций… Просто вдруг пришло на ум.

***

Моя знакомая живёт в частном доме. Однажды увидела в дальнем углу огорода кучку тряпья – и у неё случился сердечный приступ. Оказалось, упало прошлогоднее чучело.

Она призналась, что панически боится выходить в огород. Упросила мужа обнести его высоченным гофрированным железом и протянуть поверху колючку. Это на случай, если настоящему убийце понравилось избавляться от трупа необременительным и надёжным способом. Подкидывая тело в чужой огород – и ноу проблем.

Знакомая и её соседи боятся открывать баню, гараж, багажник собственного автомобиля. Что делать, спрашивают они? Что делать, если вы однажды утром обнаружите там труп?

Ничего. Вы – жертва. Замрите, парализованные страхом, и трепещите. И молитесь, чтобы не вы. Чтобы не вас.

Я посоветовала знакомой срочно по периметру развесить камеры. И, не приведи Бог, если что – быстренько наделать много-много копий и спрятать в нескольких надёжных местах. А то плёнка в кабинете следователя может таинственным образом засветиться или исчезнуть.

В доме тоже натыкать камер, желательно в каждом углу, чтобы просматривалась вся комната.

Выходя по делам, в каждой конторе брать справки. Был там-то по такому-то вопросу. Пришёл в 15. 45, ушёл в 16. 15. Фирменный бланк, подпись, печать. Алиби.

Оставаясь в безлюдных местах, непрестанно самого себя селфить, вслух комментируя свои действия:

«Вот я иду по двору. Вхожу в подъезд. Захожу в лифт. Никого не убиваю. Никого не убиваю. Никого не убиваю…».

Вот что надо делать. А потом всем дружненько бежать к мозгоправу лечить паранойю.

А если серьёзно… Давайте будем осторожны, и беречь себя и своих детей. Потому что оставшиеся на воле безнаказанные, истинные убийцы вдвойне, втройне опаснее. Циничнее, опытнее и дерзновеннее.

***

Камень, камень вокруг. Высоко вверху лампочка – тоже в решётчатом корсете, тоже пленница здесь.

– Бог даёт каждому испытание. Мне выпало – такое… Но к чему давать испытания, которые множат Зло? – думала Женя. Она и рада бы заснуть, кончилась пытка бессонницей – да не может.

Зло представляется ей коричневой зловонной субстанцией. – Даже самое маленькое зло, совершённое над одним человеком, не пропадёт бесследно. Зла много накопилось на Земле – и оно растёт и пухнет, как на дрожжах. Таится, копит силы, чтобы прорваться нарывом то в одном, то в другом месте. И тогда не спрашивайте: ведь я такой хороший, за что?!