Читать книгу В России жить нескучно - Надежда Нелидова - Страница 4

Харитоныч сердито швырнул газету. Ей богу, в последний раз оформляет подписку, ещё пенсию тратить! Для того, что ли, чтобы читать про сурков, которые в зоопарке вышли на первую прогулку? Вот уж, действительно, новость номер один. Или разглядывать на первой странице морду розового миннипига в кружевном чепчике и его губастой хозяйки? Такое вокруг творится – а тут свинья в чепце.

– И что теперь? – возразила жена. – В простыню заворачиваться и на кладбище ползти? Жизнь продолжается. Не все такие заполошные, как ты. – Она втайне ставила себе в великую заслугу, что столько лет терпела занозистый, поперечный, неуживчивый характер мужа. Он даже на демонстрации и прочие массовые мероприятия не ходил: видите ли, в толпе переставал чувствовать себя Личностью. Ой, поглядите на него, личность: щупленький, вертлявый, метр с кепкой.

Не одобряла жена в Харитоныче и увлечения политикой, с его-то сердцем. Вон, в октябре 93-го угодил в кардиологию. На полном серьёзе собирался тогда в Москву, выбивал отпуск за свой счёт: он работал стропальщиком в местном леспромхозе. Врачи запрещали, а он упрямо не отходил от радио. Ещё не остыли сотни тел защитников Белого дома – а целый день в эфире торжествующе, визгливо наяривали трактирные привязчивые наигрыши.

«Пропал Калабуховский дом. Быть шабашу», – подумал тогда обречённо Харитоныч. Так оно и вышло. В бывших заводских и фабричных цехах выросли-зацвели мухоморами и поганками раззолоченные торгово-развлекательные центры. Народ радостно махал бусами, стекляшками и лапшой на ушах.

А в воздухе неспокойно, душно было, как перед грозой. Чем дальше, тем больше зрело, наливалось тягостной тоской тревожное ожидание. Ой не ладно, не может так бесконечно продолжаться, сколько ниточке ни виться – а кончику быть. Снова не ошибся Харитоныч, как в воду глядел.

– Мы люди маленькие, – приговаривала жена, отмеривая в рюмочку тридцать капель вонючего корвалола. – От нас ничего не зависит.

Вот из-за этого… Из-за таких вот. Сто миллионов «маленьких» людей, которые по углам отсиживаются. Вон оно, равнодушие-то чем обернулось.

– Пей сама свои кошачьи капли!

Толкнул рюмку, застегнул ветхий пиджак и захромал на край села – излить душу, высказать сомнения, может быть, поспорить. Там на отшибе, в половине пятистенной избы жил учитель черчения, тоже на пенсии, Илья Семёнович, вдовец. Как-то получалось у него в ворохе слов найти нужные, убедительные, а не убедит – так заставит примолкнуть, повесить голову, задуматься – при этом, заметьте, даже голоса не повышал. Вот что значит интеллигент.

Посмеивался: «Знаете, как говорят: чем слабее аргумент – тем выше голос. Слова должны быть мягкими, а аргументы твёрдыми». Умел уважительно выслушать – в отличие от Харитоныча, наскакивающего петушком, глотающего целые фразы, отчаянно торопящегося высказать мысль, пока не выскочила из дырявой головы.

– Глубже нужно смотреть, Андрей Харитонович, глубже.

И Харитоныч понимал, что да, прав Илья Семёнович. До этого он, стыдно сказать, уподоблялся чеховской Душечке. Слушал одного зажигательного эксперта в интернете – соглашался, всё верно. Переключался на другой канал – и тут всё гладко, и в третьем своя правда. В итоге путался в сотнях маленьких правд и окончательно терялся: кому верить?

Илья Семёнович научил отделять зёрна от плевел. Когда огород от сорняков очищаете – вы же не травинки маникюрными ножничками стрижёте, а докапываетесь до корня, верно? Иногда корень на полметра в землю прорастает. Во всех мировых и локальных войнах, говорил, нужно уметь распознать того, кто на её руинах выиграл – тот и есть ласковый провокатор, бархатный зачинщик и невидимый поджигатель. И всё-то он чужими руками жар загребает и вроде ни при делах – а именно к нему в сундуки рекой стекается мировое золото. То самое злато, злато, через которое столько зла-то.

Вот и нынче: посеяв грандиозную смуту, Карабасы Барабасы запаслись попкорном, поелозили сытыми задницами в креслах, устраиваясь удобнее. Зрелище сладкое и желанное их сердцу. Сидят любуются, как славянские народы крошат друг друга. Не так: разодранный пополам, некогда единый народ убивает себя, воюет сам с собой, на радость Сатане, тешит Дьявола.

И, хотя Харитоныч категорически не верил в Бога, отчаянно хотелось воздеть руки и возопить: «Господи, и ты это видишь и молчишь?!»

У Ильи Семёныча на тесной полке среди прочих стоит книжка «Мифы Древней Греции», давал почитать. Харитонычу запомнилось: в гущу выросших из земли воинов кинули камень – и они, ослепнув, обезумев, направили копья и мечи друг против друга. Эх, а надо бы прозреть и повернуть на того, кто кинул камень.

Илья Семёнович с чем-то соглашался, над чем-то посмеивался в усы, что-то мягко опровергал. Но насчёт непревзойдённого лицемерия, вероломства и холодной расчётливой жестокости общемирового капитализма, закордонного и нашего доморощенного – это да.

***

…На дверях половины избы Ильи Семёновича висел замок. Что на него не похоже: обычно, уходя, припирал дверь палочкой. А чего у старика тащить – мифы Древней Греции, что ли? Да и не было замечено в маленьком селе воров: все свои, ну пара-тройка приезжих дачников. За забором в огороде возилась соседка, Харитоныч её окликнул. Та подошла, вытирая руки передником.

– Не насовсем ли уехал, второй день не видать? Сынок с семьёй за границей, давно звал к себе. Вон вокруг что творится. Как с ума посходили, носятся с чемоданами туда-сюда, мечутся как петух без головы. Старик мой слышал, вчера на рассвете такси подъезжало. Не по-соседски, не попрощался, видимо, срочно.

Харитоныч так и сел на чистенькую, мытую дождями завалинку. Не ожидал, что вдруг станет пусто и больно на душе. К кому сейчас пойти, с кем поговорить? В последний раз у них осталась незаконченной захватывающая, интереснейшая беседа про мир, который стоит на развилке: однополярный путь, корпоративный или многополярный? А кто ещё так просто и доходчиво разъяснит финансовую науку: чем аукается повышение НДС и почему высокая ключевая ставка Центробанка убийственна для экономики?

Кто мягко урезонит: «Горазд ты, Андрей Харитонович, ярлыки навешивать. Хотя в этом случае согласен». Это когда Харитоныч, плюясь как чайник, возмущается, что самые рьяные патриоты рвут горло на телевидении, а капиталы свои и домочадцев пристраивают на ненавистном Западе. Или взять их районную власть: в суровую годину способны лишь на глупые увеселительные мероприятия да на трескучие фейерверки. Временщики.

Кто, в конце концов, усадит его пить чай с богородской травой и каменными пряниками, хлопнет по коленке, вскочит и возбуждённо по комнате пробежится:

– Вот, во-от, а ещё говорят: народ ничего не понимает.

Это когда в последний раз Харитоныч припомнил события двадцатилетней давности, засомневался насчёт 11 сентября. Не похоже на арабов – им не до жиру, быть бы живу – чтобы разыграть такой зрелищный, стройный, киношно-голливудский сценарий с красивыми атаками на башни-близнецы. Главное, почерк всё тот же, знакомый: на чужих обломках жизней обделывать свои мутные делишки. А лапы загребущие, клешнятые, окровавленные, какие рисовались в советском сатирическом журнале «Крокодил».

***

– Боже упаси! – открывал ключом замок Илья Семёныч. Только с рейсового автобуса: запылённый плащик, серая пыль забилась в мелкие морщинки лица. – В райцентр ездил кофе в зёрнах купить, у нас в сельпо только растворимый. Без хлеба могу, а без кофе швах… Куда же я от этого? – обвёл рукой вокруг. Переулок живописно взбегал и обрывался над рекой, а по бокам нависали голубые хвойные велюровые холмы, по-весеннему подёрнутые розоватой берёзовой паутинкой. – Не дождутся, как говорят. Это пускай перелётные птицы летят в жаркие страны. А мне ни берег турецкий, ни Африка не нужна. Я тут родился-женился, здесь вся жизнь, Галина могилка здесь. Вот что, Андрей Харитонович, я по случаю двести пятьдесят армянского коньячка приобрёл. Как насчёт пары рюмочек?

Харитоныч быстрой прихрамывающей ногой туда-сюда, жена слова не сказала: как все в селе, уважала Илью Семёновича. Завернула с собой стряпни, мелких баночек с салатиками. Посидели, выпили – за мир, конечно. Уже стемнело, на лиловом небе зажглись мелкие звезды, а из открытого окошка (комар ещё не завёлся) неслось страстное, с болью, Харитонычево:

– Думал, в двадцать первом веке люди умнее будут, а они всё жаднее. Да когда уже нажрутся, перестанут мир под себя грести, есть ли предел человеческой алчности? Куда в три горла пхать? А главное: зачем? Заче-ем, такая жизнь короткая?!

***

Проводив пьяненького соседа, Илья Семёнович убрал со стола, насухо вытер клеёнку и придвинул маленькую рамку с фотографией жены. Там она хохотала на фоне белопенной черёмухи, кудрявая, молоденькая, задорная, в венке из той же черёмухи. Галя угасла буквально за год. Давно заподозрила неладное, но скрывала от всех и в больницу не обращалась.

– Почему?! – только и вскрикнул он, когда узнал.

– Не хотела превращать остаток жизни в ад для нас обоих, – грустно сказала она. Мужество это было или слабость с её стороны? Скорее, материнская жалость к нему. Дети разлетелись, они одни остались друг у друга.

– Я вот думаю, Илюша, отчего душа так трудно и долго покидает тело? Зачем Бог даёт им намертво срастись? Вот было бы замечательно: вспорхнула бабочкой и улетела.

…Илья Семёнович вздрогнул: крупный пушистый мотылёк заметался вокруг лампы, обжёгся и кинулся назад, забился о чёрное стекло. С величайшей осторожностью, боясь повредить ломкие крылышки, он поймал и выпустил мотылька в весеннюю сырую темноту. И долго потом не решался стереть с пальцев серебряную пыльцу.