Читать книгу Иероглиф «Измена» - Надежда Первухина - Страница 5

Весна в Яшмовой Империи подошла незаметно, среди повседневной суеты, больших и маленьких забот государства. И лишь когда сошли снега и на деревьях мэйхуа появились первые розоватые бутоны, все словно опомнились, замерли на миг и сказали: «Слава Небесной Канцелярии! Пришел месяц Проснувшейся Сливы, пришла весна».

Перед сияющим ликом весны отступали заботы и тревоги. Даже поимка вора со звучным именем Медноволосый Тжонг показалась незначительным делом городским и окружным начальникам розыскных служб. Что ж, в их подчинении тоже люди, а у всех этих людей имеются земельные наделы, пускай и небольшие. Или сады. Или один-единственный куст яшмовой розы, оперившийся тонкими ярко-зелеными листиками. Медноволосый Тжонг и иже с ним воры, жулики и прочие пройдохи могут и подождать, а вот весна ждать не может, у нее каждый солнечный денек на счету!

Простолюдины и высокородные, крестьяне и чиновники – все отряхивали с себя зимнюю негу и сонливость, вдыхали напоенный ароматом влажной земли воздух и спешили принести жертвы на алтари предков – чтобы предки умоляли богов послать Империи благоприятное лето и богатые урожаи. Все ждали великого праздника – праздника Императорской Борозды. После этого праздника начиналась посевная – сеяли пшеницу, рис, сорго и чумизу. И если в день Императорской Борозды бессменно сияло на чистом небе солнце, то старики говорили: весна и лето в Империи будут благодатными и обильными.

В пятнадцатый день месяца Проснувшейся Сливы наступил праздник Императорской Борозды. Раннее утро встретило его легким туманом, но вскоре туман рассеялся, выпуская из своих пуховых объятий солнце. В монастыре Четырех Земных Благодатей размеренно и гулко зазвенел большой колокол, возвещая о начале торжественного моления. Этот монастырь был основан и выстроен в пределах Заветного города – императорской столичной резиденции. Монастырю покровительствовал сам Яшмовый император Жэнь-дин, отличавшийся, как известно, нравом самым благочестивым. В это утро император не спал, впрочем, император всегда старался вставать рано и не делать своему телу никаких послаблений.

Помолившись милостивой богине Гаиньинь и совершив омовение, император Жэнь-дин прошел в церемониальную палату. Здесь его уже ждали двенадцать прислужников – все из числа самых высокородных сановников. Каждый сановник держал что-либо из праздничного императорского облачения.

– Благословенна Небесная Канцелярия! – привычно возгласил Жэнь-дин.

– Благословен бессмертный император Жэнь-дин из династии Тэн, вершащий правосудие, повелевающий солнцу сиять! – хором ответили двенадцать сановников, и церемония облачения началась. Император терпеливо сносил все неудобства от жесткой, коробящейся, как тростниковая циновка, парчи, от туфель из чистого золота (по дворцовой легенде, ими натирали ноги все предыдущие поколения императоров, поэтому мозоли от золотых туфель тоже были традицией и императорской привилегией). Облачение пахло благовониями и стариной – седой, легендарной, полузабытой. У императора от этого запаха слегка закружилась голова, но это быстро прошло.

Облачившись, император вышел из церемониальной палаты, и теперь его встречали девять монахов из обители Четырех Земных Благодатей. А колокол продолжал размеренно звучать, призывая к молитве и благим деяниям.

В сопровождении монахов император Жэнь-дин проследовал от церемониальных покоев к главному храму обители. Храм имел четыре алтаря, посвященных Земным Благодатям – Воде, Земле, Металлу и Рису. Император принес жертвы на каждый из алтарей и перед каждым алтарем преклонил колена в молитве. Следом за императором колена преклоняли два престарелых высокопоставленных сановника. Им предстояло играть важную роль в грядущей церемонии.

Помолившись, император Жэнь-дин и оба сановника вышли из храма через южные, служебные двери. Сразу за этими дверями расстилалось священное монастырское поле; влажная, освободившаяся от снегового гнета земля ждала плуга и семени. На краю поля почтительно замерли дворцовые музыканты и певцы, которым предстояло сопровождать ритуал торжественной музыкой и гимнами.

– Я всегда волнуюсь перед началом, – тихо пробормотал император, так тихо, чтоб, не дай Небесная Канцелярия, не услышали сановники. – Боги, как же жмут эти туфли! И кто их только выдумал…

Музыканты грянули торжественный гимн, и под этот гимн император в сопровождении сановников подошел к запряженному волу и взялся за плуг. Конечно, императорский плуг был изготовлен из особого сплава драгоценных металлов и украшен самоцветами, но не это влияло на важность мгновения. Сановники принялись понукать вола, тот важно качнул головой и, тяжело ступая, пошел вперед. Император вел плуг, а монахи шли следом и бросали во вспаханную землю семена из золотых чаш. Император провел первую борозду и остановился. Трудно ему не было, и он признавался себе, что с удовольствием поработал бы еще плугом, но это было бы вопиющим нарушением ритуала. И наверное, даже священный вол воспринял бы это как кощунство и посмотрел на Жэнь-дина с глубоким осуждением.

Жэнь-дин передал плуг двум подоспевшим князьям, и те принялись вносить свой вклад в общее дело прославления весны. Сам же император отправился в раскинутый на краю поля шатер. Если б Жэнь-дин был женат, то в шатре бы его ожидала жена и старшие дети. А поскольку он до сих пор был вопиюще холост, в шатре его поджидали три министра-цзиньши. Они почтительно осведомились у владыки о самочувствии и настроении.

– Все прекрасно, – сказал Жэнь-дин. – Извольте оставить меня одного.

– Но указы, государь…

– Какие указы в праздник Борозды?

– Государь, это не терпит отлагательств. Вот указ о назначении новой награды за сведения о местопребывании вора по прозвищу Медноволосый Тжонг…

– О, как не вовремя. – Император недовольно нахмурился.

– Указ об отмене налога на мужские косички…

– А вот это действительно вовремя, – посветлел лицом государь, который сам носил длинную косу и платил за нее в казну немалые деньги. – Налог на мужские косички! Ничего нет глупее!

– Этот налог был введен узурпаторшей Шэси…

– …И хорошо, что мы подвергаем его забвению, – прервал цзиньши император. – Что еще?

– Указ о возведении в Тэнкине храма, посвященного божественной принцессе Фэйянь.

– То есть моей сестре? Хм-м. Не думаю, что это понравилось бы ей или ее супругу. Нет. Это не подпишу. С этим можно и подождать. Вот явится сама принцесса…

– Принцесса собирается посетить Яшмовую Империю государь?

– Во всяком случае, это было бы неудивительно. Но довольно. Пора продолжать церемонию. Князья уже допахали? – Император выглянул из шатра и, окинув взглядом поле, болезненно поморщился: – Ну кто так пашет!

– Князь Нун Су, государь.

– Да уж… Вижу. Запишите: князя Нун Су больше на церемонию Борозды не приглашать. Такие пахари – позор для Империи. Пусть князь лучше устраивает пиры и прочие… развлечения. Похоже, это ему больше подходит.

– Будет исполнено, государь.

Меж тем многочисленные удельные наместники допахивали поле. Каждый пропахавший по три борозды подходил к императорскому шатру и низко кланялся государю за оказанную честь. А солнце уже двигалось к полуденной черте…

Ровно в полдень снова ударил колокол обители Четырех Земных Благодатен, но теперь в его торжественный звон примешивались некие веселые и даже разудалые звуки. Немудрено. Ведь этим звоном возвещалось всем жителям столицы, что празднество переходило от торжественной части к той, в которой царили пиры, веселье и подарки. Государя Жэнь-дина в паланкине отнесли в Малый Аметистовый дворец, где, по традиции праздника, ему следовало немного отдохнуть, прежде чем отправиться на главный пир. В Малом Аметистовом дворце для отдохновения государя отводилась особая комната, которую стерегли шесть высокопоставленных евнухов. И дело было не только в безопасности божественного императора. В этой комнате ожидали императора парадные одежды, усыпанные драгоценностями, как вешний луг – цветами, и главное – золотой венец, украшенный двенадцатью нитями редкостного драконьего жемчуга. Легенда говорит, что драконий жемчуг находят на морских отмелях там, где в полнолуние плакали драконы. А так как плачущий (да еще в полнолуние!) дракон являлся чрезвычайной редкостью, то понятно, почему венец с двенадцатью нитями жемчуга почитался одним из главных сокровищ державы.

Жемчужины, кстати, и впрямь были прекрасны. В каждой нити их насчитывалось по три десятка. Полновесные, крупные, молочно-белые, с розоватым сиянием, идущим изнутри, эти жемчужины напоминали кружево морской пены или первые снежинки, падающие на землю. Император Жэнь-дин, равнодушный к украшениям вообще, тем не менее любил рассматривать жемчуг на венце. Этот жемчуг понуждал мыслить о возвышенном, о нетленной чистоте, о непорочности, о святости. Недаром было замечено, что, после того как государь надевает венец с двенадцатью нитями жемчуга, в императорский дворец приглашаются монахи и мудрецы – для молебствий и толкования древних священных книг.

Вот и сегодня император Жэнь-дин, оставшись в одиночестве своих покоев, отдался смиренному созерцанию волшебного жемчуга. Государь знал, что его ожидают сановники и знать, собравшиеся на главный пир, что без него этот пир не начнется, а придворных не следует томить ожиданием, но… Император разоблачился, сняв с себя тягостные церемониальные одежды Первого Пахаря Империи и остался лишь в желтом атласном халате, украшенном вышивкой – золотыми драконами о четырех когтях.

Жэнь-дин опустился на ложе с высоким подголовником и взял со столика резную шкатулку, в которой хранился венец. Открыл крышку, и ровное перламутровое сияние, исходящее от драконьего жемчуга, казалось, заполнило всю комнату. Император улыбнулся этому сиянию как ребенок, погрузил пальцы в шкатулку, но в этот миг что-то несильно укололо императора под затылком, в шею. Жэнь-дин хотел было поднять руку, чтобы потереть место укола, но рука не хотела подниматься, да и все тело налилось сладкой тяжестью крепкого сна. И император уснул, держа в безвольных руках шкатулку с венцом.

Сон увлек императора, закружил в своем пестром несбыточном царстве. Снилось императору, что идет он в одиночестве по берегу моря и накатывающие волны нежно касаются его босых ног. Император идет и видит, что по правую руку от него простирается море, сияющее, словно россыпи изумрудов и бирюзы, а по левую руку – возвышаются величавые горы, поросшие бамбуком и алым мискантом. Где-то вдали возникает и затихает звон одинокого колокола – он зовет, но не настойчиво, а робко, будто невзначай. Во сне дороги наши не то что въяве. Император прошел совсем немного по морскому берегу и тут увидел, что перед ним на границе моря и гор стоит изящный чайный павильон. Подойдя поближе, государь увидел, что резные столбы, поддерживающие крышу павильона, увиты алыми шнурами, к которым прицеплены сотни серебряных колокольчиков, и эти колокольчики звенят от малейшего дуновения ветра. А колокольчикам в вышине вторят большие белые чайки…

Над приотворенными дверями висел большой золотой колокол – он-то и звенел так нежно, он-то и звал императора. Жэнь-дин, ощущая в сердце странную робость, вошел в павильон, отодвинув створку двери.

Оказалось, что внутри чайного павильона не комнаты со столиками, а сад – сад цветущих персиковых и сливовых деревьев. Легкие розовато-красные лепестки кружились в воздухе, медленно опадали, устилали пол ароматным ковром… Император замер, любуясь этой совершенной красотой. Ведь он был молод, а в молодости любая красота тревожит, бередит сердце, заставляя его неровно стучать и замирать отчего-то.

Неожиданно ветви персиковых деревьев качнулись, осыпая все вокруг новым дождем из лепестков, и император увидел, как к нему кто-то идет. Жэнь-дин всмотрелся пристальнее, и сердце его забилось так сильно, что, казалось, выскочит из груди. Потому что навстречу ему шла девушка, прекрасней которой не было и не могло быть в целой вселенной! Ее лицо нежностью напоминало полураспустившийся бутон пиона, стройный стан окутывали легкие светлые шелка, а крохотные ступни украшали сверкающие серебряные туфельки. Девушка подошла к императору и поклонилась. Тот понял, что краснеет от смущения.

– Кто ты, прекрасная дева? – спросил Жэнь-дин, понимая, что голос едва повинуется ему.

Девушка улыбнулась легкой, едва уловимой улыбкой и снова поклонилась.

– Приветствую тебя, чужеземец, – певучим голосом проговорила она. – Судя по твоему говору, ты выходец из Яшмовой Империи, а судя по одежде – человек высокого положения.

– Да, это так, – кивнул Жэнь-дин, отчего-то ощущая нетерпение. – Я император Яшмовой Империи, но это неважно. Скажи мне, как твое имя, прекрасная дева?

– О государь. – Теперь девушка смотрела на него с печалью, а ее легкие пальцы перебирали и теребили планки голубого шелкового веера. – О государь, не прогневайся, но я не могу назвать тебе своего имени.

– Отчего же?! – воскликнул Жэнь-дин.

– Оттого, – грустно сказала девушка, – что у меня его нет.

– У тебя нет имени? – изумился государь Жэнь-дин.

– Да, – кивнула девушка. – Я живу здесь одна, а привезли меня сюда малым ребенком. Феи моря и гор вырастили меня, учили своим чудесам, но феи не могут давать человеку имени, ведь, если феи нарекут человека именем, он никогда не вернется к себе подобным. А я мечтаю вернуться в мир людей!

– Как же ты попала сюда, прекрасная дева? Помнишь ли ты своих родителей?

– Нет, мне неизвестно, кто мои родители. И кто привез меня сюда, я тоже не знаю. Помню лишь, что они часто упоминали Вечно Печальную Государыню, а кто это – мне неведомо. Я спрашивала у фей, кто я и какое будущее ожидает меня, но феи не любят таких расспросов, потому я перестала спрашивать. Мне кажется, я живу в этом саду много-много лет и деревья здесь не перестают цвести, хотя их цветение не приносит мне радости, а только печаль.

– А хочешь, – воодушевился император, – хочешь, я увезу тебя отсюда? Увезу в свою страну! Ты увидишь – она прекрасна и достойна тебя!

– Но что я буду делать в вашей стране, государь?

– Ты станешь моей женою и императрицей Яшмовой Империи…

– Вы хотите сделать меня своей женою, государь? – переспросила девушка, отчего-то побледнев.

– Это стало моим единственным желанием с того мига, как я увидел тебя, – пылко ответил император Жэнь-дин. – До сих пор я не видел достойнейшей и прекраснейшей девы, которая смогла бы делить со мной престол Пренебесного Селения. Но ты, о дивная безымянная красавица, поразила мое сердце… Сжалься, не отвечай отказом! Все богатства мира я положу к твоим ногам!

– Богатства – прах и тлен, – ответила девушка. – Одно лишь ценно – искренне любящее сердце. О государь! Если вы действительно имеете сердечное расположение ко мне и правдиво ваше желание сделать меня своей женой, вам придется пройти три испытания, чтобы доказать это.

– Я готов, – просто ответил император Жэнь-дин.

– Иного ответа я страшилась услышать, – кивнула девушка. Дивные глаза ее сияли нежностью. – Идемте, государь.

Девушка поклонилась и взяла императора за руку, отчего тот вновь покраснел. Так они вышли из сада-павильона. Но что это? Вокруг, куда ни кинь взгляд, не было ни моря, ни гор! Пустынная темная равнина простиралась перед императором и его прекрасной спутницей. Дул холодный пронизывающий ветер, по небу неслись темные тучи, сыпал дождь… Холод охватил было сердце императора, но Жэнь-дин сильнее стиснул узкую ладонь девушки, и холод отступил.

– Не страшно ли вам, государь? – спросила девушка.

– Было страшно одно мгновение, но теперь страх прошел, – ответил Жэнь-дин.

– Это честные слова, – посветлела лицом девушка. – Как радостно их слышать! Вы прошли первое испытание, мой государь. А теперь извольте следовать за мной.

И девушка пошла вперед по тропинке, едва заметной на серой каменистой земле. Император следовал за нею. Девушка шла, печально поникнув головой, а император оглядывался по сторонам. И скоро он увидел, как на равнине тут и там забелели казенные плиты и изваяния – Жэнь-дин понял, что они с девушкой идут по заброшенному кладбищу. Плиты, изваяния, надгробия, урны – все это подступало вплотную к узкой тропинке. Над надгробиями свистел ветер, под ногами хрустели старые, выбеленные временем кости. Давешних чаек сменили какие-то громадные черные птицы, наводящие тоску и непонятный ужас своими зловещими пронзительными криками.

– Это кладбище Неприкаянных Душ, – сказала девушка. – Только смелый сердцем человек сможет пройти сквозь него и не пострадать.

– Что ж, – ответил государь Жэнь-дин, – надеюсь, что мое сердце не подведет меня.

И едва император вымолвил эти слова, как над могилами поднялся странный туман. Он принял очертания множества человеческих тел и пополз к тропинке, по которой шли император и безымянная девушка.

– Пришшшли на сссмерть сссвою посссмотреть, – зашипели призраки мертвыми жуткими голосами. – На земле не оссстанетесссь!

– Страшно ли вам, государь? – спросила девушка. – Пойдете ли вы дальше или вернемся в сад чайного павильона?

– Страх перед смертью гнетет сердце всякого человека, даже и императора, – ответил Жэнь-дин. – Но я пойду за тобой, куда бы ты меня ни повела.

Тут же призраки развеялись, а девушка сказала:

– Мой государь, вы прошли второе испытание. Мое сердце благодарно вам…

– Скоро ли третье испытание? – нетерпеливо воскликнул Жэнь-дин. – Ибо я жажду наречь тебя своей невестой…

– Уже скоро, – сказала девица и направилась к свеженасыпанному могильному холму.

Возле холма лежали заступ и мотыга. Девушка взяла мотыгу, а императору подала перепачканный в сырой земле заступ:

– Копайте, мой государь! – А сама принялась орудовать мотыгой, разрывая свежую могилу…

У императора заледенело сердце от отвращения – что может быть омерзительнее раскапывания могил?! Но он скрепил себя и начал помогать безымянной красавице.

Наконец мотыга и заступ заскребли о деревянную крышку гроба. Гробик был совсем крошечный, и Жэнь-дин понял, что это детский гроб. Ему становилось все страшнее и страшнее, но он сдерживал свой страх. Девушка наклонилась над неглубокой могилой и легко достала маленький гроб.

– Что ты делаешь? – пробормотал государь Жэнь-дин, а девушка ответила:

– Я проголодалась.

Она сорвала с гроба крышку, и государь увидел, что в гробу лежит совершенно белый младенец. Девушка же, радостно улыбнувшись, впилась зубами в младенческую ручку и сказала:

– Ах, как вкусно!

Жэнь-дина передернуло от отвращения. Голова у него кружилась, он уже проклинал тот миг, когда увидел прекрасную девицу, вероятно оказавшуюся оборотнем… Ему хотелось убежать без оглядки от разрытой могилы… И тут девушка отломила у младенца другую ручку и протянула ее императору:

– Ешьте и вы, государь, если хотите наречь меня невестой!

Жэнь-дин еле удержался, чтобы не броситься прочь. Сердце его болезненно билось, но он протянул руку и взял то, что предлагала ему девушка.

– Ешьте! – повторила она.

Государь зажмурился и откусил кусочек от руки… Но что это? Во рту стало приторно-сладко, как будто он съел…

– Вареный сахар, – растерянно пробормотал государь. – Это же вареный сахар!

– Да, варенный в молоке сахар, – смеясь, подтвердила девушка. – Сахар и ничто больше, мой государь! Вы прошли третье испытание!

Едва она проговорила это, тучи в небе разошлись, выпуская на волю ослепительное солнце. И под лучами этого солнца могила, кладбище, надгробия – все исчезло, растаяло как дым. Вокруг, куда ни глянь, простирался персиковый сад с распустившимися цветами.

– Это все феи, мои воспитательницы, – сказала девушка императору. – Они придумали такие испытания для тех, кто захочет сделать меня своей невестой. Вы, государь, первый из всех, кто прошел эти испытания.

– Значит, ты станешь моей женой? – в волнении спросил Жэнь-дин.

– Да, ответила девушка. – Я почту это за честь для себя. Одно лишь смущает мое сердце: отпустят ли меня феи, мои воспитательницы…

– Так я спрошу у них! – нашелся Жэнь-дин.

– О нет, нет, не сейчас! – воскликнула девушка. – Феи сами найдут вас, мой господин! А пока нам следует расстаться…

– Когда мы снова встретимся? – спросил Жэнь-дин.

– Я не знаю, – ответила девушка. – Когда улыбнется судьба. Не забывайте меня, государь, и я не забуду вас…

Голос девушки тускнел и терялся, и император понял, что просыпается. Ощущение потери кольнуло его в сердце, и он с тоской открыл глаза. И увидел перед собой почтительно согнувшегося евнуха из числа дворцовых распорядителей.

– Что такое? – пробормотал Жэнь-дин, окончательно просыпаясь.

– Все готово для начала торжественного пира, о государь, – проговорил евнух, кланяясь. – Я немедленно пришлю слуг, дабы они помогли вам облачиться.

– Да, да, – рассеянно кивнул Жэнь-дин. Он перевел взгляд на свои руки и увидел, что все еще сжимает шкатулку с венцом.

Император откинул крышку шкатулки, чтобы достать венец, и побледнел. Побледнел и евнух.

– Мой владыка, – прошептал он испуганно.

Венец в шкатулке был, и император достал его. Но двенадцати нитей драконьего жемчуга, ранее крепившихся к венцу, не было и помину. Вместо них в двенадцать петель были продернуты длинные тонкие медные волоски…

– Медноволосый Тжонг, – прошептал император, чувствуя, что в сердце заплескалась неукротимая ярость. – Стража! Ко мне, сюда!

Евнух порскнул прочь.

…Через три минуты перед государем стояли четыре верховных начальника дворцовой стражи и мрачно созерцали оскверненный венец.

– Я хочу знать, – размеренно говорил государь, – как этот негодяй незамеченным проник во дворец. Кроме того, я хочу знать, каким образом он, миновав все сторожевые посты, добрался до моих покоев. И далее, мне необходимы сведения о том, где находится Медноволосый Тжонг и когда он будет пойман. Велите каллиграфическому ведомству написать сотни объявлений, и пусть их расклеят по всему Тэнкину и окрестностям! Я, император Жэнь-дин, повелеваю всякому порядочному гражданину Пренебесного Селения приложить все усилия к обнаружению и поимке Медноволосого Тжонга. За сведения о местонахождении лиходея награда пять тысяч фыней. За голову злодея награда двести тысяч фыней и княжеский титул! Ищите и найдите его!

Отдав эти распоряжения, расстроенный император позволил слугам облачить себя для пира. Впрочем, следует сказать, что государю было совсем не до пиршества и увеселений. И тревожила его не только бессовестная выходка Медноволосого Тжонга. Государь думал о том, что никогда не встретит наяву приснившуюся ему красавицу, а это повергало его в безысходную печаль…

…Пир между тем был роскошным. На столах стояли самые изысканные яства и вина; десятки музыкантов, танцовщиц и певцов услаждали зрение и слух пирующих. За окнами вспыхивали потешные огни и шумели толпы придворных, радующихся празднику весны…-

Дворцовые дамы, нарядные, раскрасневшиеся и осмелевшие от вина, решили устроить в честь государя потешное представление. Но Жэнь-дин смотрел представление рассеянно. Голова императора туманилась, взор застилала пелена, почему-то хотелось плакать…

– Государь, что с вами? Вы бледны, – проговорил один из министров.

Император ничего не ответил и в обмороке упал навзничь.

Пир тотчас же прекратился. Слуги унесли императора на носилках. В государевы покои были призваны дворцовые лекари. Они осмотрели императора и доложили министрам, что у государя сильнейшая лихорадка, вызванная какими-то переживаниями. Государь бредит, не приходит в себя и никого не узнает.

Слух о болезни государя быстро разнесся по столице. Праздничное веселье сменилось постом и молитвами – чуть ли не в каждом доме приносили жертвы и воскуряли ароматы, молясь о благополучии и здоровье молодого императора. Даже на джонке госпожи Су Данян прекратились всякие развлечения.

На следующий день были срочно созваны верховные министры.

– Здоровье государя не улучшилось, – сказал один министр.

– Лекари делают все возможное, но не надеются, – сказал другой.

– У государя нет наследника и нет императрицы, – многозначительно добавил третий, и после этой фразы все министры долго молчали.

– Необходимо срочно известить всемилостивую принцессу Фэйянь о болезни ее светлейшего брата, – заявил четвертый.

И с этим заявлением все согласились. Немедленно было составлено послание принцессе Фэйянь и вызван почтовый дракончик. Молодой, но полностью осознающий важность порученного ему дела. Он резво взмахнул крылами и унесся ввысь, едва ему передали свиток с печальными новостями.

– Вызовем лучших гадателей Империи, – решили министры. – Пусть они соберутся и предскажут судьбу императора. В случае печального исхода нам придется решать, кто займет Яшмовый престол.