Читать книгу Не к ночи будь помянута - Надежда Валентиновна Гусева - Страница 7

Некоторое время я стоял у кровати и только хватал воздух ртом да хлопал глазами.

Я просто устал. Так нельзя. Сам виноват, вот крыша и едет.

Всё нормально.

Я подошёл к окну, чтобы закрыть, но передумал. На улице прояснилось и потеплело. Сквозь тюль сквозили солнечные лучи. Внизу сновали дети. Прошли две девочки лет десяти, хихикая и поедая мороженое. Между машинами пролетели на роликах трое подростков неопределённого пола. Совсем мелкие ребята шумели возле горки, обкладывая её пенопластом от упаковки холодильника. Наверное, делали себе дом. Я подумал о своём собственном доме и усмехнулся. Он был немногим лучше.

Ада крепко спала. Я перемыл посуду после обеда, безо всякого удовольствия прибрался в туалете и в ванной, бросил в стиральную машину халат и полотенце и ещё раз пошёл взглянуть на девочку. Она спала, не изменив позы, на спине, с чуть отвёрнутой от света головой и вытянутыми вдоль тела руками. Некоторое время я тупо смотрел на неё, соображая, что всё-таки с ней делать. Так ничего путного не придумав, решил действовать дальше по ситуации.

Самое время было, наконец, перекусить. На этот раз всё обошлось без эксцессов, если не считать что меня ни с того, ни с сего меня бесцеремонно и пребольно укусили за щиколотку. Другой на моём месте убил бы глупого кота пять тысяч раз.

– Герасим,  совсем сбрендил?

Кот поглядывал воинственно и оскорблённо. Приход чужих людей сначала вызывал у него приступ неконтролируемого страха, и он забивался в самые неподходящие места. Помню, как-то раз, мне с огромным трудом удалось достать его из пространства между батареей и стеной, причём дело было зимой, и батарея была горячей. А всего-то пришёл сантехник.

Потом наступало время великого стыда из-за того что он, храбрый воин и покоритель дам, убоялся жалких людишек, и Герасим начинал доказывать свою героическую состоятельность самыми дурными способами.

Я взял его на руки и начал чесать за ушами. Важно было его вовремя успокоить, не то совсем раздухарится. Кот тут же затарахтел от удовольствия и размяк.

Я сварил себе кофе, включил ноутбук, и отдалился от реальности. Просмотрел почту, посидел в контакте, немного поработал, немного почитал, посмотрел серию «Игры престолов». Спина устала. Кофе не мешал бы ещё.

Я вновь заглянул в свою комнату. Спит как ангелок. Даже не шевельнулась.

Мне стало скучно,  я включил телевизор и развалился на диване. Кофе подействовал совсем наоборот, и я не заметил, как задремал под политические разборки. Видимо, сказалась усталость последних дней.

Проснулся от холода и от того, что затекла шея. В открытое окно глядел светло-синий вечер. Он состоял из чистого прохладного воздуха с едва уловимым запахом гари и был заполнен гулкими звуками.

Успокоенный и отдохнувший, я пошёл проверять свою гостью.

Девочка лежала так же неподвижно. Но что-то было не так. Я зажёг настольную лампу и наклонился к ней. Она стала ещё бледнее, на лбу выступили капельки пота. Я потрогал руку. Она горела. Потрогал лоб. Этого только не хватало! Принёс из аптечки термометр и сунул ей под мышку. Тридцать девять! Я тихонько потрепал её по щеке. Она что-то промычала, но глаз не открыла.

Полазав в аптечке и отрыв парацетамол, я снова начал её будить.

– Ада, ты болеешь. Выпей, слышишь.

– Н-нет. Пошли все вон.

– Выпей. Ну, давай, пей.

– Вэк!

– Что? Пей, сказал.

Она раскрыла глаза, дико посмотрела на меня, потом вокруг, и запила таблетку водой.

– Молодец. Не тошнит больше?

– Оставь меня.

Запросто могла бы прибавить в конце фразы «смерд» или «раб», по крайней мере, сказано было именно с такой интонацией! Потом презрительно поджала губы и снова провалилась в сон.

Я запаниковал. Температура была нешуточная, причин я не знал, а в случае чего, у моей гостьи не было никаких документов. К тому же девочка настоятельно просила не сдавать её никому, и чёрт её знает, что она вообще могла собой представлять.

Через полчаса градусник показал тридцать семь и семь. Я ободрился. Через час было тридцать восемь и девять. Ещё через полчаса тридцать девять и два.

Я решительно взял телефон. Не полноценный врач, конечно, но дело знает.

– Серёга, привет, ты где сейчас?

– Здесь.

В трубке вкусно причавкивало.

– Ужинаешь, что ли?

– Сейчас все нормальные люди ужинают, а нелюди их отвлекают.

– Ладно, слушай, тут такое дело…. Приехала к нам одна тётка, мамина родня, а мама в отъезде. Оставила свою дочку и смоталась куда-то. И дозвониться не могу!

– И чё? Познакомить хочешь?

– Познакомишься, пока будешь лечить. У ребёнка температура нешуточная. Давай приезжай.

– Симптомы?

– Тошнота, рвота, похоже, бредит.

– О, брат, похоже на инфекцию и серьёзную. Как бы мне вас обоих не пришлось в инфекционку вывозить.

– Ну, ты приедешь, нет?

– Сейчас, доем только.

В дверь позвонили через двадцать минут. Долговязый Серёга с чёрной сумкой был похож на знахаря-богомола. Он деловито вымыл руки и пошёл в мою комнату.

– Она у тебя не одета.

– Всё испортила, что было. И так сойдёт, не велика птица.

Серёга достал фонендоскоп и послушал сквозь тонкую простыню. Потом попросил меня нажать на жевательные мышцы, открыл рот и проверил горло. Ада была как тряпичная кукла.

– Не пойму, что это у неё с зубами…

– А что? – Я присел рядом.

– Дёсны все распухли. Может, цинга?

– Дай-ка гляну. Не похоже. При цинге кровят. У меня так зуб мудрости резался.

– Угу… Вот и у неё какие-то они… новые. Где, говоришь, её мать?

– Где угодно. Она у нас всегда была со странностями, в семье не без урода.

– По ней тюрьма плачет. Иди, поставь чайник, заварим чай.

Когда я пришёл, он уже складывал свои пожитки. Ада что-то бормотала.

– Про каких-то муравьёв говорит, – сказал Серёга.

– А, это у неё бзик. Муравьёв боится, думает, в уши заползут и мозг сожрут .

Мы прошли на кухню.

– Значит, слушай. Дело плохо. Это не отравление, а анорексия, и прогрессирующая. Ты же видишь сам, она очень истощённая. Глупые девочки придумывают себе глупые идеалы красоты и морят себя голодом.

– Постой, анорексики ведь, вроде, боятся есть.

– А она ела?

– Ещё как!

– Что ела?

– Да всё! С добавкой.

– Что она ела?!

– Борщ, котлеты, хлеб, пюре…

– Герыч, ты совсем дурак? Да ты ведь тоже врач, хоть и собачий. Ты что, не видел, какая она?

– Ну, худенькая…

– Да ты убить её мог! Счастье, что её вырвало. Это ж яд для неё!

– Да не подумал я! Просила есть – дал есть.

– Её просто понесло. Представь себе, ты решил стать вегетарианцем. Месяц не ешь ни мяса, ни рыбы, два не ешь, год не ешь. И тут тебя зовут к кому-нибудь на дачу. Приезжаешь, а там компания хорошая, солнышко сияет и вокруг потрясающе пахнет шашлычком! И ты решаешь съесть малюсенький кусочек, ничего ведь страшного не будет от крошки мяса. Знаешь, что будет потом? Ты сожрёшь всё. Своё, чужое, без разницы!

– Ну, вряд ли!

– Я тебе точно говорю. Девяносто процентов людей так срываются, научный факт! Ты не представляешь, сколько в пасху поступает больных. Весь пост было нельзя, и вдруг можно. Это ж наша страна! И, кстати, летальный исход – не редкое явление.

– У неё-то как?

– У неё не всё запущено. Волосы и ногти здоровые, блестящие, значит недавно начала.

– И что мне с ней делать?

– Сегодня есть не давай, только пить. Я тут заварил чаёк с шиповником и зверобоем, подсласти, но не очень много. Утром сварите жиденькую кашку, лучше овсяные хлопья. Завтра трясёшь эту вашу тётку и тащишь их обоих в больницу. Сдадите анализы, сделаете УЗИ желудка и печени. Пусть полежит, прокапают Рингера и глюкозу, может, витамины ещё. Хотя прокапать лучше прямо сейчас.

Серёга посмотрел строго.

– Её мать в больницу не пойдёт, – заявил я.

– Почему ещё?

– Говорю же, она странная. Она никогда её в поликлинику не водила, у ребёнка даже прививок нет. Даже не уверен, есть ли у неё документы. Кто нас без полиса примет?

Серёга глядел на меня, как на инопланетянина.

– Она вообще нормальная?

– Не всегда. Думаю, будет трудно её уломать.

– Так. Сам прокапать сумеешь?

– Может, лучше ты? Я ни разу не прокапывал людей.

– Перестань, наверняка куда легче, чем кошек. А мне сегодня некогда, у меня Света. Чувак, я всё понимаю, но и ты пойми – я потом её, может, месяц не увижу. Да чё ты? Не страшно. И потом, когда-то ведь нужно начинать. Давай всё напишу. Через пару дней оклемается, только мозги ей не забудь прополоскать. А на мать напиши гнусный донос в ювенильную юстицию.

Уже одеваясь, Серёга как-то грустно обернулся.

– Герыч, ну её, эту тётку, давай отвезу девчонку в больницу. Постараюсь договориться.

– Я сам разберусь. Спасибо, друг.

Богомол распрощался и ушёл, сжимая сумку в конечностях. Очень хороший человек!

Я остался в прихожей один. В углу валялись нелепые сапоги, короткие и широкие, как у средневекового ремесленника. Скомканное пальто было похоже на впавшего в спячку зверька. Из кухни вышел Герасим и вопросительно мяукнул. Я погладил его. Серёгу кот не боялся, он вообще гениально разбирался в людях.

В комнате пахло дезинфицирующей жидкостью. Ада не спала и смотрела в никуда. Большие глубоко запавшие глаза ничего не выражали. Я присел на край кровати.

– Раз уж тебе стало лучше, попей чаю. Мой друг заварил, он тебя осмотрел.

Она не ответила. Я вернулся с чашкой и снова сел рядом. Ада стала пить понемногу и аккуратно.

– Ты долго голодала?

Снова молчание.

– Ада, мне нужно кое-что знать, чтобы помочь. Если хочешь, мы поедем в больницу.

– Нет.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Я так прям сразу и подумал. Скажи мне, ты сама отказывалась от пищи или тебе нечего было есть?

– Не помню.

Отвечала она сквозь зубы, будто делала одолжение. А может, было трудно говорить.

– Ну ладно. Не хочешь говорить, не надо. Отдыхай.

Я встал, поставил чашку на стол.

– Не боишься уколов?

– Нет.

– Я сбегаю по-быстрому в аптеку, лежи тихо, а то опять плохо будет.

– Что за препараты?

– Раствор Рингера и глюкоза.

– Возьми ещё гидрохлорид кокарбоксилазы,  раствор ацетата натрия и витамины С и В-двенадцать. Если не трудно, – сказала она слабым голосом.

Я замер. И решил больше ничему сегодня не удивляться.