Читать книгу Из рассказов капитана Паба. Червивое яблоко 4 - Наг Стернин - Страница 12

Догги был неспокоен. Шеф выразился с полной определенностью. Шеф сказал:

– Догги, друг мой, мальчик мой, сегодня я выхожу из тени и раскрываюсь. Дальше все будет проще, я снова при нужде смогу нырнуть в подполье. Но сейчас они сделают все, чтобы покончить со мной и ввергнуть галактику в хаос и анархию. Мы не знаем их конечной цели, но это и неважно. Ясно одно – ты стоишь на направлении главного удара. Перекрой вездеходами все ходы с поверхности, а центральный путепровод порта заткни танком, это генеральное стратегическое направление, минуя его проникнуть в столицу нельзя. Ты и только ты решаешь судьбу Империи. Вы, четыре твоих танкиста и ты, Догги, есть единственная надежда успешно-прогрессивного человечества с нулями на идентификационных номерах… да и любого другого тоже, даже непрогрессивного и без нулей. Вы и только вы способны обеспечить всем людям как доброго, так и любого другого безволия, счастливое будущее и гарантировать окончательную победу над коварным и злобным незнамо кем.

– Но… почему Вы назвали моих парней четыре танкиста? – ошеломленно спросил Догги.

– Потому, – сказал шеф веско, – что танк при вас. Ты ведь тоже с ними, Догги, правильно?

И потом, когда все уже было кончено, Догги терзался мыслью, что шеф, вероятно, предвидел подобный поворот событий и не выказал его только не желая унижать преданного подчиненного и верного друга.

– Ты должен быть туп, как настоящий полицейский из ДПС, и даже еще гораздо тупее, – ставил задачу шеф, – поскольку никаких поблажек никому ты давать не будешь ни в коем случае. Не принимай во внимание никакие факторы: ни должность, ни чины, ни имя, ни даже сами наличные не принимай. Для дэпээсника это необычно, я понимаю… ну так ты и не дэпээсник, в конце концов. Обыскивай, придирайся, возвращай. Терзай их зубами. И твои танкисты пусть стоят насмерть и расшибают от усердия лбы… желательно чужие.

Инструкции были выданы. Относительно наличных все были предупреждены особо. И еще Догги отдал один приказ. От себя, инспектор подобного приказа не отдал бы ни в коем случае. А вот Догги распорядился применять оружие без колебаний. Уж если горячо любимому хозяину – да-да, именно хозяину, он не мог и не хотел воспринимать дорогого начальника иначе! – так вот, если ему грозит опасность, к чертям собачьим всякое миндальничание вместе со всеми этими самыми идиотскими человечьими правами. Инспектор – самый человеческий человек. А он, Догги, его лучший друг со всеми вытекающими.

И они горели на работе. Старались, как говорится, именно расшибая от усердия лбы. Что же касается миндальничания и человечничания, то чего шеф не видит, то его и не нервирует. Ко всякому такому демократическому идиотизму, по глубочайшему убеждению Догги, любимый хозяин всегда проявлял чрезмерную склонность даже вопреки… и все такое. А напрасно. Ибо один из самых почитаемых всеми истинными народолюбивцами исторических деятелей прошлого по имени Стоулыблин оставил чрезвычайный и великий завет, к сожалению, не выбитый золотыми буквами на скрижалях или, хотя бы, на мемориале, что поставила ему на Земле благодарная демократически-державная общественность. А именно: закон должен помалкивать в тряпочку, если этого требуют интересы государства! То есть нации… То есть, власти… То есть… словом, понятно чьи. Еще один древний властитель по имени Луй, черт его помнит, который по номеру, сказал, выражая общее мнение всякого верховного властьимущего народолюбивца: Государство – это я!

Вот так вот.

Для вящей надежности Догги решил пригнать из первого попавшегося недостроенного тоннеля проходческий комбайн и настроить его реакцию на большие массы металла. Задача была, в общем-то, совсем не такая сложная. Тоннелей этих вокруг прокладывалась тьма-тьмущая. Народ пачками переселялся под землю, поскольку поверхность с каждым годом все больше и больше становилась похожа на мусорную свалку, а уж какими стали там воздух и вода! На поверхности великолепные небоскребы на глазах пустели, ветшали и разрушались, поскольку поддержание их в порядке не оправдывало затрат… Комбайн оказался, правда, слегка неисправным, его андроид плохо фокусировал луч. Однако это была сущая ерунда, это даже лучше, наводить не надо, только кнопку нажать – всему туннелю мало не покажется. Впрочем, на массы его все-таки подрегулировать удалось – враги поедут обязательно на чем-нибудь массивном и защищенном.

Проверка была в самом разгаре, когда со стороны корабельных причалов выскочил роскошный представительский лизембах и, не снижая скорости, помчался прямо на пост.

Догги приказал включить стоп-мигалку, однако машина на сигнал не реагировала. На обочине трассы грузно зашевелился андроид, вышаривая лизембах раструбом разрядника… рехнулся, что ли? Впрочем, и самому Догги приближающаяся машина чем-то смутно не нравилась.

С лизембахом творилось что-то неладное. Он вдруг вильнул влево, закрутился, чуть ли не вылетая с магнитной дорожки, пошел юзом и остановился, ткнувшись боком в шлагбаум. Дверца распахнулась, и из машины вылетела всклокоченная девица с перекошенным от ужаса лицом. Она вцепилась в куртку одного из танкистов и заорала визгливым голосом, себя не помня от ужаса: "Что это он? Да посмотрите же вы! Что это с ним?"

Водитель лизембаха, шатаясь как пьяный, с трудом выбрался из машины и сделал два неверных шага по направлению к своей спутнице.

– Ты… – прохрипел он, пытаясь вцепиться в ее одежду, но изо рта и носа мужчины вдруг хлынула шипящая красная пена, он грохнулся на дорогу и глаза его остекленели.

Пена выплескивалась из его рта толчками. Пузыри вздувались и лопались, разбрызгивая по сторонам мелкие красные капли, которые в свою очередь начинали шипеть и пузыриться, увеличиваясь в объеме и вздуваясь обильными красными шапками.

Догги не мог оторвать взгляда от трупа, уже почти скрытого красной шапкой шевелящейся пены. На него напало странное оцепенение. Огромный пузырь, вздувшийся на месте головы водителя, лопнув, выбросил длинный, красный, уже на лету пенящийся протуберанец, протуберанец развернулся длинным фонтаном красных капель, и Догги увидел, как у самых его сапог, пенясь, вздуваются красные шевелящиеся шары. Он попятился, и в этот миг оторопелую тишину КПП взорвал дикий, истошный женский визг.

Оцепенение слетело с полицейских в мгновенье ока. Танкист, на шее которого висела девица, отбросив ее в сторону, лихорадочно сдирал с себя комбинезон. Девица, колотя кулачками по покрытию путепровода, истошно вопила что-то смыслонеразличимое.

– Стой, дурак! – заорал Догги танкисту, – немедленно в вездеход… не трогай комбинезон, кретин, в вездеход, тебе говорят… а-а, чтоб тебя!

Развернув разрядник раструбом вниз, он пустил под ноги танкисту и девице длинный импульс. Истерика прекратилась как по волшебству. И полицейский, и красотка заворожено смотрели на вздувшиеся у их ног пузыри расплавленного металла.

– В вездеход, идиоты! – ревел Догги, размахивая разрядником, – в вездеход и в инфекционный госпиталь. Не медлить, если жить хотите!

Полицейский, вроде бы, несколько оклемался, но явно не до конца, поскольку вместо того, чтобы бежать к полицейскому вездеходу, принялся натягивать полуснятый комбинезон, а девица продолжала стоять на месте и хлопать глазами.

– Брысь отсюда! В госпиталь! Туда, в левый туннель! И окна в машине задрайте, вы, мусор утилизаторный!

Девица сдавленно пискнула, сбросила с ног туфельки и вприпрыжку помчалась к полицейскому вездеходу. За нею, путаясь в комбинезоне, устремился бедолага полицейский.

– Вездеход в аннигилятор, – вопил Догги им вслед, но вездеход уже рванулся с места, заложил вираж сумасшедшей крутизны и с противоестественной скоростью помчался по шоссе.

– Во, дает! – нервно сказал ближний танкист и оглянулся на Догги за поддержкой. – Отродясь не знал за ним такой прыти. Нет, вы только поглядите, воистину – припрет, асом станешь.

– Не болтать! – рявкнул Догги, да так, что сам присел от акустического удара. Передай по цепочке всем постам, чтобы их пропускали без задержки. А то у каких-нибудь идиотов хватит ума в припадке усердия документы проверять. Скажите спасибо, что вокруг хоть и грязный, но металл, – орал он, пятясь от наступающей пены, – будь тут органика… Эй, вы, двое, выжечь все межсекционное полотно, а не только пену. Смотрите у меня, чтобы ни одного пятнышка! Это вам не чума какая-нибудь. Это красная смерть. Что она на Терре натворила, видели, небось, в хронике? Ты, – он ткнул кулаком в шею разговорчивого танкиста, – патрульным сообщил? Ну, тогда вызывай санинспекцию, а я пойду сожгу лизембах. Ай, какая машина, и – жечь…

Не приближаясь, он выпустил в борт лизембаха сразу три импульса и с недоумением уставился на него, хлопая глазами… да-да, именно так – машина стояла на прежнем месте без малейших видимых повреждений, только нагревшиеся стекла отливали розовым.

– Это что за… – пробормотал он и тут же, мерзко ругаясь, рванулся к шоссе, по которому умчался вездеход.

С его глаз будто свалилась застилавшая их пелена. Нет, четыре танкиста вместе с ним, Догги, не сумели выиграть кампании. Он понял, почему с самого начала ему так не нравилась эта машина, и откуда у рохли водителя вдруг прорезался талант аса-гонщика. Он, Догги, собственными руками открыл врагу зеленую улицу к самому сердцу операции – дорогому, обожаемому шефу.

Догги задрал голову к голубому своду тоннеля, туда, где за этим мерзким лунообразным желтым светильником на высших административных уровнях, как он знал, находился сейчас совершенно беззащитный хозяин. Умнейшее, добрейшее, совершеннейшее существо во всей вселенной. Ему угрожает опасность. Ему угрожает скверная опасность. Ему угрожает неминучая опасность, которую Догги не в силах предотвратить.

Высшее существо полагалось на тебя, а ты… ты не оправдал оказанного тебе высокого доверия, вот так вот,– сказал он себе с отвращением и вдруг завыл от переполнявших его нечеловеческих чувств.