Читать книгу Мир был на пороге конца - Наина Куманяева - Страница 5

Два выстрела… И затем снова тишина… Я стою у двери и тщетно спрашиваю себя, что могло произойти в саду и что мне следует предпринять.

Потом я услышала шум автомобиля, голоса и хлопанье входной двери, то возвратился фон Кауфманн. Вне себя от злости, он прошел в кабинет, за ним следовала его жена.

– Черт побери, кто вздумал стрелять в моем саду! – воскликнул он. – И что хуже всего, они даже не хотят сказать мне, что все это значит! Я скажу этому болвану Гагенбеку свое мнение по поводу того, что у моего сада ставят часовых, которые отказываются пропустить меня в мой собственный дом.

– Наталиа! – воскликнул он, завидев меня, – что здесь произошло? Видно, они все там в замке посходили с ума?

– Убежал один из заключенных, – ответила я, – и майор в поисках его пришел к нам. Они все сейчас в саду…

– Чепуха. Не хватало еще, чтобы каждый раз, когда кто-нибудь из этих бездельников вздумает ночевать у своей дамы, в замке открывали пальбу и расставляли у меня в саду караулы.

– Фриц, – перебила его жена, – нельзя же подобные вещи говорить в присутствии нашей гостьи.

– Фройляйн Наталиа больше не ребенок, – продолжал он. – Как и все обитатели Визенхольма, она знает, что у содержащихся в крепости офицеров имеются в городе возлюбленные. Черт побери, если майор воображает, что я потерплю его мелодраматические выходки, он жестоко ошибается. Это неслыханно! Я буду жаловаться генералу!

И он поспешил в сад.

Госпожа фон Кауфманн покачала головой, ее некрасивое, но вдумчивое лицо озарилось улыбкой и, подойдя ко мне, она обняла меня.

– Фриц очень рассержен. Солдат вздумал преградить ему путь и угрожал ему штыком. Эдакий болван! Должно быть, какой-нибудь рекрут из Польши, не владеющий немецким языком. Дорогое дитя мое, – продолжала она, – мне кажется, вас все это очень взволновало.

– Да, я перепугалась, – ответила я.

– Расскажите, что здесь произошло.

Я собралась с мужеством и начала лгать. Что мне оставалось делать? Ведь тайна эта была не моей тайной, и я не вправе была разгласить ее. Поэтому я сказала, что меня за работой стало клонить ко сну и что я поспешила лечь. Потом меня разбудил выстрел из орудия и поднявшийся шум. На случай, если бы майор выразил свое удивление по поводу того, что я, проснувшись раньше, заставила его так долго ждать, я поспешила добавить, что выстрел так напугал меня, что я поспешила укрыться одеялом и не осмеливалась сойти вниз и выяснить, в чем дело.

По мере того, как я говорила, мое волнение улеглось, и я почувствовала, что мое повествование звучит очень правдоподобно. Оглядевшись по сторонам, я убедилась, что никаких следов пребывания незнакомец после себя не оставил. Только бы мне удалось узнать, что стало с ним! Я чувствовала, что пока меня будет томить неизвестность в этом вопросе, я не обрету покоя. Я все еще продолжала слышать раздававшиеся в саду выстрелы…

– Я не удивляюсь тому, что Фриц так рассердился. Майор действительно не знает, что он творит. Вы говорите, что майор лично явился сюда? Неужели он настолько потерял голову, что вздумал беспокоить вас?

– Да, он был здесь и говорил со мной именно здесь.

Госпожа Кауфманн направилась к двери и выглянула в сад.

У ворот виднелся фонарь и оттуда доносились голоса.

– Хотела бы я знать, где так долго пропадает Фриц. Вам майор не сказал, кто был тот человек, которого они разыскивают?

– Нет…

– Будем надеяться, что они не попали в бежавшего. Если с беглецом что-нибудь приключилось, майор может спокойно заказывать себе штатское. Будем надеяться, что новый комендант окажется холостым человеком, потому что для меня было бы ужасно, если бы пришлось расстаться с этим домиком.

– Но почему вы предполагаете, что с майором что-нибудь случится? Ведь если кто-нибудь из заключенных бежал, то он ведь обязан приложить все усилия, чтобы поймать его.

– Не забывайте о том, что все заключенные, содержащиеся в замке, являются германскими офицерами, – продолжала госпожа фон Кауфманн, – а офицеры в нашей стране – это божества, это священные коровы, к которым нельзя прикасаться, даже если им и случается порой посидеть под арестом. Вы живете в насквозь военизированном государстве, душечка моя…

Ее слова пробудили во мне воспоминание – когда мне приходилось слышать эту фразу? Я вспомнила почтальона Фрица, ведь это именно он сказал мне те же самые слова: «штатские здесь не имеют никакого значения». И тут же во мне снова ожило все то, что я услыхала от Фрица, его предсказания относительно возможности войны, и я подумала о маленьком человеке и о возложенной на него миссии. Впервые я задумалась над тем, что могло содержаться в том синем конверте, который имел такое большое значение для моего странного гостя.

Фрау Кауфманн закурила папироску.

– Офицеры – это высшее сословие в нашей стране, единственные существа, мнение которых имеет здесь какое-нибудь значение. Наше правительство весьма печется об армии. Если бы сегодня ночью какой-нибудь солдат ранил моего мужа, то неужели вы думаете, что мой муж получил бы какую-нибудь компенсацию? Несмотря на то, что мой муж видный чиновник, прав оказался бы солдат. Более того, майор был бы представлен к награде, а солдат получил бы нашивки. Вот как в Германии обстоит дело с армией. Она всегда права. Это – прусская система и, живя здесь, надо свыкнуться с нею.

Рассеянно стряхнув пепел, она продолжала:

– И все же мне не удается свыкнуться с этим. Мой муж знает об этом, хоть мы и никогда не касаемся этой темы, это у нас в семье единственное расхождение. И все же мне кажется, что в глубине души он придерживается того же мнения, что и я. Ибо он добр и великодушен. Но он ведь и сам – офицер запаса и поэтому должен оправдывать существующий порядок…

Снова на дорожке послышались шаги и в комнату вошел фон Кауфманн.

Я не лишена наблюдательности и заметила, что, возвратившись в комнату, он тут же внимательно взглянул на меня, словно подозревая меня в чем-то и желая задать мне вопрос. Мне стало не по себе.

Госпожа фон Кауфманн тоже почувствовала, что произошло что-то неприятное.

– Наконец-то ты вернулся, – воскликнула она, – надеюсь, ничего не случилось?

Прежде чем ответить на этот вопрос, он повернулся к нам спиной, запер дверь в сад и опустил шторы.

– Ничего серьезного, – заметил он и взял письма, которые Фриц положил на письменный стол.

– А орудийный выстрел, тревога, весь этот шум? – осведомилась жена.

– По-видимому, произошло какое-то недоразумение, – заметил судья.

– Но майор сказал Натали, что один из заключенных бежал из замка, – продолжала настаивать госпожа Кауфманн.

– Майора вовсе не было в замке, когда это случилось там, он был внизу в городе в погребке Шмидта. С твоего позволения я прекращу этот разговор, – поспешил он добавить, заметив, что его жена собирается продолжать расспросы. – Лучше всего будет, если ты забудешь обо всем случившемся, если не хочешь обречь майора не неприятности.

– Но, Фриц, ведь ты сказал, что собираешься пожаловаться на майора генералу!

– Мало ли что я могу сказать в минуту раздражения, – нетерпеливо возразил судья. – Майор принес мне свои извинения, и я считаю инцидент исчерпанным. И я не хотел бы, чтобы ты или наша милая фройляйн когда-нибудь упоминали о случившемся. Надо уберечь майора от неприятностей, хотя бы уже потому, что если он будет смещен, то мы потеряем этот уютный домик.

Госпожа Кауфманн расхохоталась.

– Вот действительно совершенно аморальное заключение для судьи, – заметила она, решив его подразнить. – Но, разумеется, если наше дальнейшее пребывание в этом доме зависит от нашего молчания, то мы будем молчать. Не правда ли, Наталья? – Затем она нахмурилась и добавила: – Но ведь они подняли такой шум, что могли разбудить даже мертвых. Завтра весь Визенхольм будет говорить о происшествии. Вы не подумали об этом?

Судья возразил:

– Это не первый случай ночной тревоги в гарнизоне. На этот раз то была тревога не в казарме, а непосредственно в замке. Публика удовлетворится этим объяснением. – И он выразительно замолчал, дав понять, что вопрос исчерпан. – А теперь пора спать, уже полночь.

Обычно госпожа фон Кауфманн поднималась наверх вместе со мной, предоставляя мужу запереть все двери и окна. Но сегодня она предпочла остаться с ним внизу. Сердечно поцеловав меня на прощанье, она пожелала мне доброй ночи. Судья также был очень приветлив ко мне, но, подавая ему руку, я заметила, что его пристальный, внимательный взгляд продолжает покоиться на мне.

И меня снова обуял страх.