Читать книгу Я поживу еще немного - Нана Губанова - Страница 7

* * *

Сегодня мне особенно не хотелось никуда торопиться. Сырость весеннего вечера навевала тоску. Приехала домой. Брат просматривал видеокассету со свадьбы Даниеля. Меня поразили видео и фото… Как все постарели! На фотографиях тетя Клара выглядела словно забитая дворняга. Жалкое зрелище. Она глубоко несчастный человек, и мне больно за нее. У тети Лены появилось много морщин. Она стала седой. У нее в жизни сложилось все более или менее благополучно. Я ее сильно уважаю. А мама выглядела очень измученной. Пополнела… Отросшие волосы обнажили седую голову и прибавили ей лет.

Мама пела. Правда, голос уже был не тот. Куда же делось его волшебное звучание, которое пленяло всех вокруг и завораживало души?

А дядя… Я узнала от двоюродной сестры, что он болен. Его не было на свадьбе. У него все болит: спина, кости… Он лежит, не может встать. Его никто не навещает. В доме бардак, и ему совсем нечего есть. Дядя живет на скудную пенсию, которую пропивает сразу, как получает. Жизнь у него не сложилась. Он уже давно мертв. Лишь его тело доживает свой срок…

Сколько горечи и боли вынесли эти люди! Они прожили свою жизнь совсем не так, как хотели. А ведь могли! Почему нет? Откуда эти страдания?

«Мне скоро умирать. Боюсь. Хочу пожить еще немного…» – глубоко затянувшись, произнесла мама. Мне было больно смотреть, как она курит. Но ее слова меня ранили сильнее. И я ушла.

Сев в серый от налипшей пыли и от этого казавшийся очень грязным автобус, я поехала в общежитие. Почти пустой, он лениво двигался по проспекту, наезжая на длинные тени деревьев. Сквозь густой туман выглядывали редкие лучи солнца. Мелкий дождь монотонно стучал по стеклам и нагнетал тоскливую усталость.

Всю дорогу меня тошнило. На смену утомляющей тревоге пришли пустота, беспомощность и осознание бесцельно уходящей жизни.

Разбитая и обессиленная от еще не прошедшей тошноты, я рухнула на кровать. Соседка еще не вернулась с учебы, а мне сегодня особенно необходимо было ощутить присутствие чего-то живого, легкого и беззаботного, что всегда приносила с собой эта бойкая, шумная, с детским лицом девчонка.

Я окинула взглядом пустую комнату. На голой стене одиноко, словно чужой, висел черно-белый портрет человека, которого давно уже нет в живых.

Я подумала, что самое страшное – это время, оно ускользает и мчится, стремясь навстречу небытию…

Мне всего 21 год, но во мне живет старуха. Может, это она умирает? Иногда я ласково ее называю «женщина, умудренная опытом». Она, может, и хочет помогать всем, кто приходит неподготовленным в этот мир, полный жестокости, потому что знает, как горько быть в нем одному. Она хочет помогать, чтобы люди преждевременно не старели… Но сегодня эта дряхлая, немощная старуха отравлена опытом. Знания превратили ее в слабое подобие человека. Сердце давно остыло. Оно стало стальным… А как же мудрость? Это жалкое утешение. Зачем она мне?

Решение съездить в родной поселок созрело внезапно и неожиданно. Мне вдруг захотелось навестить больного, всеми забытого дядю. И, повинуясь своему желанию, рано утром я уже сидела в вагоне электрички и мчалась туда, где притаилось мое молчаливое и невидимое прошлое…

Весеннее утро было туманным и влажным. Ветер раскачивал голые одинокие деревья, стоявшие жидкими рядами вдоль железной дороги. Барабанил дождь. Сквозь запотевшее окно электрички виднелись серые просторы полей, которые так же плавно и спокойно сменяли друг друга, как мои мысли… Я разлагаюсь… Засыхаю… Увядаю… Почва уходит из-под ног. Я падаю в пропасть. Страшно исчезать… Что изменится в мире, когда меня не станет? А если все умирает, тогда зачем я здесь?

Чем дальше я удалялась от города, тем сильнее воспоминания всплывали в сознании. Они появлялись из закоулков памяти и, причудливо смешиваясь, тревожили сердце.

Уже столько лет прошло, а всякий раз, как объявляют эту станцию, я с тревогой и напряжением ищу глазами ветхий деревянный зеленый домик. Из окна электрички его почти не видно, но я продолжаю упрямо вглядываться в мутное, запотевшее окно. Передо мной встают образы, невольно возвращающие меня в холодные осенние будни моего детского прошлого, из которого отрывками доносится бойкий, звонкий и голодный лай Лоры – нашей совсем юной собаки. Ее застрелил пьяный мужик из соседнего дома за то, что она кидалась на прохожих всякий раз, когда ей не удавалось выскулить у них что-нибудь съедобное.

Если бы мы посадили Лору на цепь, то обрекли бы на верную погибель, ведь нам совсем нечем было ее кормить, а так ей нет-нет да и перепадали пирожки от тети Липы, а то и сахарная косточка, но это если повезет и только по праздникам. Тогда в черных, как пуговки, глазах Лоры загорался преданный и счастливый огонек. И все же в них никогда не угасало беспокойство вечного поиска еды, словно это и был смысл ее существования. Хоть бы раз она сыто, лениво зевнула, но ей это ощущение было незнакомо, впрочем, как и нам, детям. Подобно Лоре, мы постоянно томительно поджидали соседку, которая, возвращаясь с работы, иногда угощала нас печеньем. Как будто случайно мы выходили на дорогу в то время, когда она проходила мимо нашего дома. И с нетерпением выбегали, словно тараканы на крошки, с железными кружками, когда слышали гудки приближавшейся машины с молоком. Нам его наливали бесплатно, но не всегда, поэтому к машине мы подходили осторожно, чтобы случайно не спугнуть и не разозлить своей назойливостью продавца.

…Мы закопали Лору в лесу и воткнули в собачью могилку наспех сколоченный крестик, как если бы она была человеком – до того она казалась нам близкой и родной…

Не успели мы пережить зверскую расправу над Лорой, как вслед за ней умер Тема – наш кот: белый как снег, худой и в последнее время сильно облезший. Он был тоже совсем молодой, ему и года не исполнилось.

Мы отнесли его на свалку.

Болел и Барсик – рыжий, пушистый, мягкий комочек. Он много мяукал и тоже почти всегда спал. Когда я смотрела на его потухшие, полузакрытые от болезненной слизи глаза, у меня щемило сердце. Я не готова была смириться с еще одной смертью и решила его покормить. Попросив у соседки денег, купила ему вкусный корм. Но Барсик не стал его есть, и тогда мне стало понятно, что он умирает.

Я растерялась, ведь я была уверена, что он просто голоден, но… Вдруг я вспомнила, что на главной станции, где-то за железной дорогой, есть зеленый деревянный домик – там располагается ветеринарная клиника. Охваченная внезапно вспыхнувшей надеждой спасти котенка, я быстро завернула его в старый шерстяной свитер и бегом помчалась к платформе.

Барсик жалобно мяукал. Железная дорога и гул приближающейся электрички пугали его, и несколько раз он чуть не выскользнул у меня из рук, но быстро обессилел и замолк.

Приехав на главную станцию, я долго искала этот зеленый домик, расспрашивала про него у прохожих и вот наконец нашла. Передо мной стоял ветхий теремок, точно такой, каким я себе его представляла. Я робко постучала в дверь. Вышел врач – высокий, молодой, с залысинами. От волнения я чуть не выронила кулек с Барсиком. У меня перехватило дыхание.

– Я котенка принесла, – развернув свитер, еле выговорила я.

Он пренебрежительно окинул меня взглядом с головы до ног, как бы оценивая, сколько я имею наличных, и, убедившись, что у меня нет с собой ни гроша, произнес спокойным и твердым голосом:

– Девочка, у нас прием платный.

– А… Да? – еще больше растерявшись, сказала я и принялась снова заворачивать истошно мяукавшего котенка.

– А что с ним? – уже уходя, вдруг спросил доктор, не скрывая праздного врачебного любопытства.

– Он ничего не ест и постоянно спит, – произнесла я, теребя от растущего волнения шерстяные ниточки, торчащие из рваного свитера, из-под которого доносился хриплый крик Барсика.

– К сожалению, у нас прием платный, – лениво повторил доктор и удалился в свою зеленую избушку.

Мне ничего не оставалось, кроме как ехать обратно домой. «Зачем же спрашивать, что с ним, если прием платный», – злилась я. Состояние растерянности сменилось чувством безысходности… Из глаз одна за другой текли слезы, крупные и тяжелые. Я не могла больше слышать эти жалобные, хриплые стоны. Обидно стало и стыдно – за себя. Так глупо было думать, что сейчас бесплатно вылечат рыжего пушистика…

На следующий день Барсик умер, а мне только и оставалось фантазировать на тему: «Если бы у меня было много денег…»

…Незаметно опустевший вагон электрички заставил меня очнуться. Объявили мою станцию. Я засуетилась и вышла на платформу.

Моросил дождь. Было сыро и зябко. Холодный ветер раздувал волосы. Гул электрички, постепенно удаляясь, наконец стих. «И здесь пахнет смертью», – подумала я. Никак не могу я скрыться от нее. Она и в городе недавно преследовала меня в гостях у мамы, где все разговоры были о смерти.

Образовавшаяся вдруг тишина обнажала во мне какую-то подавленность, обостряла ощущение одиночества. Я невольно остановила свой взгляд на маленьком вагончике, на котором мигала вывеска «Свежие продукты». Образы одиннадцатилетней давности ярко вспыхнули перед глазами, словно это случилось вчера, и разбудили боль в сердце.

Это был ясный сентябрьский день. Яркое солнце слепило глаза и обещало теплую осень. Уроки в поселковой школе закончились, и я стояла на платформе в ожидании электрички, чтобы поехать домой, в Санкт-Петербург.

Через мгновение я услышала шум и крики. Они напугали меня. Присмотревшись, я увидела мужчину средних лет с двумя маленькими детьми лет пяти, один из которых сидел на трехколесном велосипеде. Рядом с ними стоял другой мужчина – в два раза крупнее. Кажется, рядом со здоровяком стояла еще пара людей. Он сильно кричал на мужчину с детьми, размахивал руками… Судя по его крикам, он требовал немедленного возврата долга.

Я узнала мужчину с детьми. В нашем небольшом поселке, как в любой деревне, все люди хорошо знали друг друга. Не помню, как его звали, и не знаю, был ли он женат. Я никогда не видела его с женщиной, но почти всегда – с детьми. Жили они очень скромно, скорее даже бедно. Сам он был очень безобидным человеком… Того мужчину, который требовал деньги, я тоже знала…

Я сначала спокойно наблюдала за разворачивающимися событиями. Однако обстановка накалялась. Казалось, крики и вопли были слышны на другом конце поселка…

– Не трогай! Не надо! Мне детей нечем будет кормить! – жалобным голосом кричал мужчина. – Это же я им… Их еда…

– А мне все равно! Ты мне деньги верни! А будешь прятаться за спины детей, головы им поотрываю! – свирепо рычал нападавший.

Выхватив в порыве ярости пачку макарон из рук должника, он что есть силы запустил ее далеко в кусты. С платформы было хорошо видно, как макароны разлетелись в воздухе. Вслед за ними в кусты полетела банка тушенки.

А тем временем дети, до смерти напуганные, с несчастными лицами стояли в стороне.

Я не выдержала и разрыдалась. Вся эта картина растеребила мои чувства до глубины души. Мне было больно наблюдать беспомощность и отчаяние отца маленьких детей. Еще я дико злилась на мужчину, посмевшего выбросить еду, которая предназначалась детям. По-детски как-то злилась, словно лишили ужина не тех детей, что стояли у магазина, а меня.

Внутри меня в это время умерло что-то хрупкое и живое. Так я знакомилась с жестоким миром…

Хотелось отогнать нахлынувшие воспоминания. Но это было почти невозможно. Я шла по мокрой поселковой тропинке, такой родной, и вдыхала бодрящий запах весеннего утра. Свежий, чистый воздух кружил голову, я с щемящей ностальгией разглядывала каждую деталь: деревья, кусты, дома, канавы, сорняки… И все здесь напоминало мне о голодном детстве. Я видела это так ясно, как будто все случилось вчера. Яркие и тревожные образы разворачивались перед глазами. Они действовали на меня, словно анестезия. И я совсем ничего не чувствовала, словно это было не со мной…

Помню веранду, опрокинутую кастрюлю, безобразно разбросанные косточки вокруг… И маму… Она отчаянно вырывала из пасти Джины, нашей собаки, кость с мясом, которую та крепко держала, стиснув зубы. Мама кричала, бранилась, била собаку ногами. От волнения и злости ее лицо побагровело, волосы растрепались, а глаза отражали испуг и растерянность, смешанные с яростью.

Джина – старая и очень умная собака. Она опрокинула кастрюлю с дешевым суповым набором – находкой для бедных, – из которого мама собиралась приготовить обед.

Все были голодны, и голод управлял ситуацией. Джина выглядела напуганной, но, несмотря на побои, не выпускала кость изо рта. Я хотела что-то сказать маме, остановить, но все произошло так быстро и неожиданно, что я не решилась вмешаться… Мне стало стыдно за маму: эта борьба была так нелепа!

Очень больно об этом вспоминать, и в сердце щемит, когда я вижу перед собой образы мамы и Джины… Во всех этих историях – моя «маленькая смерть»… Ведь каждый такой случай переживался мной очень остро, убивая что-то у меня в душе. На бессознательном уровне любую смерть, любую трагедию я связывала с собой, со своими близкими. Поэтому мое внутреннее взросление произошло раньше времени, очень быстро лишив меня детских иллюзий и представлений.

…Дяди дома не оказалось, и я поехала обратно. Мое спокойствие меня удивило: обычно я злилась, если зря тратила время. Но не сегодня. Я чувствовала: мне нужно было сюда приехать – для себя, возможно, для встречи с собой, что почти не удавалось сделать в суетливой повседневности рабочих и учебных дней. А посещение дяди – это был просто повод…

Когда я приехала в город, двоюродная сестра, пришедшая к нам в гости, сообщила, что еще вчера дядю увезли на скорой в больницу, но врачи обещали в конце недели его выписать. Все оказалось не так страшно, как мне представлялось. А между тем поток мыслей, порожденный поездкой в край моего детства, продолжал дарить мне ясные осознания…

Смерти не стоит бояться, надо принимать ее как факт, как что-то само собой разумеющееся, так же, как и жизнь. Если бы не было смерти, то не было бы и жизни, и наоборот. Мы бы не ценили так жизнь, если бы не было смерти. А кто боится ее, того она может преследовать. Смерть – это неизбежная данность, которая недоступна опытному познанию.

Однако мне всегда казалось: я знаю, что такое смерть. Ею был пропитан мой первый вдох. Мне чудилось, что я слышу ее шорох всякий раз, когда она, словно боясь оказаться замеченной, приближалась украдкой.

Первая моя встреча со смертью была настолько роковой, что на протяжении многих лет мне приходилось сталкиваться с ее последствиями, словно она приходила за чем-то, что по праву ей положено, но, не получив ничего, вновь и вновь возвращалась ко мне во сне и наяву. За годы борьбы с ней я ослабла. И вот очередная фатальная встреча…

Она ворвалась в мою жизнь без стука и, застав меня врасплох, такую обессиленную в бесконечном сражении с ней, забрала-таки то, за чем приходила однажды…

Сегодня я испытываю к ней глубокую любовь и неподдельное уважение, усвоив очень важный урок: такую незваную гостью необходимо почитать уже оттого, что она есть, ибо именно она подарила мне жизнь, однажды не забрав ее у меня…

Еще не научившись толком говорить, я уже знала, что при рождении чуть не умерла. Врачи долго боролись за мою жизнь. Я была одной из двойняшек. Мама рассказывала, что роды были долгими и трудными: я лежала поперек живота, а когда наконец родилась, врачи не сразу поняли, жива ли я. Не дав маме даже взглянуть на новорожденную, врачи поспешно унесли меня куда-то. Через неделю маму обнадежили, сказав, что я буду жить, а через месяц ей позволили на меня посмотреть.

«Когда я тебя через месяц увидела, то испытала такое отвращение. Ты была слишком толстой, большой и черной и сразу мне не понравилась». Так рассказывала мама историю знакомства со мной и никогда не упускала возможности добавить: «Лучше бы ты тогда умерла…»

Этих встреч еще немало было на моем жизненном пути, много раз я переживала смерть близких и сама сталкивалась с ней лицом к лицу.

Вот и сейчас я не понимала, что ей надо от меня? Почему я так ее боюсь? Может, сейчас мне стоит остановиться и прямо взглянуть ей в глаза? Или подойти близко-близко и закричать что есть силы: «Я тебя не бою-ю-юсь!» – так, чтобы вся Вселенная услышала. Иногда в борьбе с врагом достаточно показать, что ты его не боишься, тогда он отступает. А иногда даже проникается к тебе уважением.

Вот как я поступила: купив в канцелярском магазине толстую черную тетрадь, я решила обратиться с помощью дневниковых записей к наглухо забытому прошлому, чтобы заново родиться…