Читать книгу Думай и богатей. Самый богатый человек в Вавилоне - Наполеон Хилл, Джорж Сэмюэль Клейсон, Джордж Сэмюэль Клейсон - Страница 10

Когда вечером 12 декабря 1900 года 80 ведущих финансистов страны собрались в банкетном зале Университетского клуба на чествование молодого человека с Запада, почти никто из них и не догадывался, что им предстоит стать свидетелями самого важного события в истории американской промышленности.

Дж. Эдвард Симмонс и Чарльз Стюарт Смит, испытывая глубочайшую благодарность к Чарльзу М. Швабу, гостеприимно принимавшему их во время недавней поездки в Питтсбург, устроили этот ужин, чтобы познакомить тридцативосьмилетнего металлурга со сливками банковского сообщества. Но они не рассчитывали, что тот устроит настоящую конференцию. Они предупреждали Шваба, что нью-йоркские банкиры не слишком любят слушать речи. Если он не хочет наскучить Стиллменам, Гарриманам и Вандербильтам, то следует ограничиться короткой речью на пятнадцать-двадцать минут.

Даже Джон Пирпонт Морган, сидевший справа от Шваба, не намеревался засиживаться за банкетным столом. А уж пресса и публика вообще не заинтересовались этим мероприятием. Газеты даже не собирались упоминать о нём на следующий день.

Хозяева и их знаменитые гости собрались за традиционным ужином, состоявшим из семи-восьми перемен блюд. Разговоры велись самые обычные, и содержание их осталось нам неизвестным. Несколько банкиров и брокеров познакомились со Швабом, карьера которого развивалась на берегах реки Мононгахела. Его практически никто не знал. Но ужин не успел закончиться, как все они – включая и финансового магната Моргана – были полностью покорены. Так родилось дитя на миллиард долларов – United States Steel Corporation.

Очень прискорбно, что никто не стенографировал выступление Чарли Шваба в тот вечер. Отдельные части этой речи он повторил позже, на аналогичной встрече с чикагскими банкирами. И ещё позже, когда правительство инициировало развал этого треста. Тогда он выступал в суде как свидетель. Но даже по этим фрагментам понятно, как именно ему удалось подтолкнуть Моргана к такому активному участию в предложенном им предприятии.

Вполне возможно, что это была «домашняя» речь, не самая грамматически выверенная (правильность речи Шваба никогда не волновала), но зато умная и полная острот. Речь Шваба была полна силы. Ему удалось повлиять на людей, в распоряжении которых находилось более пяти миллиардов долларов. Когда ужин закончился, все ещё находились под впечатлением этой речи, а ведь Шваб говорил целых полтора часа. Морган подвёл его к окну, они уселись на неудобные высокие стулья, где ноги не доставали пола. И там они проговорили ещё целый час.

Магия личности Шваба проявилась в тот вечер в полной силе. Но гораздо важнее была глубокая, чёткая и полная программа возвеличивания стали, которую он изложил собравшимся банкирам. Многие пытались заинтересовать Моргана идеей создания сталелитейного треста по образцу компаний, производящих печенье, проволоку, колёса, сахар, каучук, виски, масло или жевательную резинку. К нему обращался известный игрок Джон У. Гейтс, но убедить Моргана ему не удалось. Братья Билл и Джим Муры из Чикаго, сумевшие объединить производство спичек и печенья, также потерпели неудачу. Провинциальный юрист Элберт Г. Гэри оказался недостаточно масштабен, чтобы заинтересовать Моргана. Красноречие же Шваба подняло Дж. П. Моргана на такие высоты, с которых он сумел разглядеть реальные результаты самого впечатляющего финансового предприятия в истории Америки. А ведь до этой встречи подобное предприятие казалось ему горячечной мечтой охотников до лёгких денег.

Финансовый магнетизм, который ещё в прошлом поколении начал объединять тысячи мелких и порой неэффективных компаний в крупные, конкурентоспособные корпорации, проник и в мир сталелитейной промышленности благодаря усилиям жизнерадостного пирата Джона У. Гейтса. Гейтс уже создал из мелких предприятий компании American Steel и Wire Company. Вместе с Морганом он создал ещё одну корпорацию – Federal Steel Company. Морган владел также компаниями National Tube и American Bridge. Братья Мур забросили спички и печенье, создав «американскую» группу из Tin Plate, Steel Hoop, Sheet Steel и National Steel Company.

Но в сравнении с созданным Эндрю Карнеги гигантским трестом, куда входили 53 партнёра, все эти корпорации казались обычными карликами. Они могли сколько угодно сливаться и поглощаться, но даже все вместе не представляли никакой угрозы для организации Карнеги, и Морган это знал.

Знал это и эксцентричный старый шотландец. С величественных высот замка Скибо он сначала с изумлением, а потом с обидой наблюдал за попытками мелких компаний Моргана вмешаться в его бизнес. Когда попытки эти стали слишком нахальными, Карнеги по-настоящему разозлился и решил нанести ответный удар. Он решил скопировать каждое предприятие, принадлежавшее его соперникам. Ранее его не интересовали проволока, трубы, колёса и листовая сталь. Он просто продавал этим предприятиям сырую сталь и позволял им придавать ей любую форму. Теперь же, имея в своём распоряжении Шваба, Карнеги решил прижать своих врагов к стенке.

И вот тогда Чарльз М. Шваб произнёс речь, в которой Морган увидел решение проблемы объединения. Трест без Карнеги – без истинного гиганта – не был бы настоящим трестом. По выражению одного из журналистов, это был бы сливовый пудинг без слив.

Выступая вечером 12 декабря 1900 года, Шваб, несомненно, предполагал, хотя и без всяких гарантий, что грандиозное предприятие Карнеги следует перевести под крыло Моргана. Он говорил о мировом будущем сталелитейной промышленности, о реорганизации во имя повышения эффективности, о специализации, о закрытии неэффективных предприятий и концентрации усилий на процветающих заводах, об экономии при транспортировке руды, об экономии на управленческом аппарате и о захвате иностранных рынков.

Более того, он рассказал современным пиратам, в чём кроются ошибки их привычного пиратства. Их целью было создание монополий, повышение цен и получение грандиозных дивидендов. Шваб был абсолютным противником подобной системы. Её недостатки он видел в том, что такой подход ограничивает рынок в эпоху, когда всё вокруг буквально кричит о расширении. Удешевление стоимости стали позволит ещё больше расширить рынок. Появятся новые способы использования стали, и тогда можно будет захватить значительную часть мирового рынка. Хотя сам Шваб об этом и не догадывался, он стал апостолом современного массового производства.

Банкет в Университетском клубе подошёл к концу. Морган отправился домой, обдумывая соблазнительные предсказания Шваба. Шваб вернулся в Питтсбург и продолжил работать у Эндрю Карнеги, а Гэри и все остальные занялись своими биржевыми махинациями в ожидании следующего шага.

Долго ждать не пришлось. Моргану потребовалась всего неделя, чтобы по достоинству оценить все предложения Шваба. Убедившись, что никаких тяжких финансовых последствий не будет, он послал за Швабом, но молодой человек оказался довольно скромным. Он сказал, что мистеру Карнеги может не понравиться, если он узнает, что президент компании, сумевший заслужить его доверие, заигрывает с императором Уолл-стрит – улицы, на которую Карнеги поклялся и ногой не ступать. И тогда Джон У. Гейтс предложил промежуточный вариант: если Шваб «случайно» окажется в отеле «Бельвью» в Филадельфии, Дж. П. Морган тоже может оказаться там совершенно «случайно». Шваб приехал, но, к сожалению, Морган неожиданно заболел и остался в Нью-Йорке. Он повторил приглашение, и Шваб отправился в Нью-Йорк и появился в библиотеке финансиста.

Историки-экономисты высказывали убеждение в том, что весь этот процесс от начала и до конца был спланирован Эндрю Карнеги: ужин в честь Шваба, знаменитая речь, вечерний разговор Шваба с известным финансистом – всё это было задумано хитроумным шотландцем. В действительности же всё было наоборот. Когда Швабу предложили заключить сделку, он даже не знал, согласится ли «маленький босс», как называли Эндрю Карнеги, выслушать его предложения и заключить союз с людьми, к которым Эндрю относился, мягко говоря, без симпатии. Но Шваб пришёл на встречу с Карнеги с шестью листами, каллиграфически исписанными цифрами. Цифры показывали физическую стоимость и потенциальные прибыли каждой сталелитейной компании, которая должна была украсить новое металлургическое объединение.

Четверо бизнесменов изучали эти цифры всю ночь. Главным, конечно же, был Морган, твёрдо верящий в божественное право денег. Рядом сидел его аристократичный партнёр, учёный и джентльмен Роберт Бэкон. Третьим был Джон У. Гейтс, которого Морган считал игроком и использовал исключительно как орудие достижения своих целей. И четвёртым был Шваб, который знал о процессах производства и продажи стали больше, чем все остальные.

Во время совещания никто не оспаривал цифры, приведённые Швабом. Если он говорил, что компания стоит именно столько, значит, так оно и есть. Шваб также настаивал на том, чтобы в объединение включались только те компании, которые выбрал он. Он задумал создать корпорацию, в которой не было бы дублирования – даже во имя удовлетворения алчности собственных друзей, которые хотели переложить заботы своих компаний на широкие плечи Моргана. Так он сознательно исключил из своих планов ряд крупных компаний, на которые «моржи и плотники» с Уолл-стрит уже положили глаз.

Утром Морган поднялся и расправил плечи. Невыясненным оставался всего один вопрос.

– Как вы думаете, вам удастся уговорить Эндрю Карнеги заключить сделку? – спросил он.

– Я могу попытаться, – ответил Шваб.

– Если вы сумеете его уговорить, я вас поддержу, – кивнул Морган.

Сказано – сделано. Но согласится ли Карнеги? Сколько он потребует за свои компании? (Шваб полагал, что сумма составит около 320 миллионов долларов.) Как он захочет получить эту сумму? В виде обычных или привилегированных акций? Закладными? Наличными? Никто не сумел бы собрать треть миллиарда долларов наличными.

Морозным январским днём на поле для гольфа Сент-Эндрюс в Вестчестере встретились Эндрю (чтобы не простудиться, он надел толстый свитер) и Чарли, который, как обычно, тараторил без умолку, чтобы поднять настроение. На поле о делах не говорили. Все разговоры начались лишь тогда, когда оба оказались в уютном и тёплом коттедже Карнеги. И там Шваб с той же убедительностью, которая буквально загипнотизировала восемьдесят миллионеров в Университетском клубе, сумел поразить воображение своего босса картинами жизни на покое, в абсолютном комфорте, с миллионами, позволяющими удовлетворять любые социальные капризы. Карнеги капитулировал. Он написал на листе бумаги число, протянул его Швабу и сказал:

– Ну хорошо, мы можем продать за эти деньги.

Карнеги хотел получить примерно 400 миллионов долларов. Это были те самые 320 миллионов, о которых говорил Шваб во время переговоров, плюс ещё 80 миллионов за повышение стоимости основного капитала за последние два года.

Позже, на палубе трансатлантического лайнера, старый шотландец мрачно сказал Моргану:

– Мне надо было запросить на сто миллионов долларов больше.

– Если бы вы это сделали, – весело ответил Морган, – то вы их получили бы.

Конечно, сделка вызвала колоссальный шум. Британский корреспондент сообщал, что весь металлургический мир был потрясён созданием такой гигантской корпорации. Президент Йельского университета Хэдли заявил, что если деятельность трестов не будет урегулирована, то «через двадцать пять лет в Вашингтоне может появиться император». Но опытный биржевой манипулятор Кини так энергично начал торговать новыми акциями, что все излишки (а по некоторым оценкам они составляли около 600 миллионов долларов) были реализованы в мгновение ока. Карнеги получил свои миллионы, синдикат Моргана располагал 62 миллионами на все «расходы», и «парни», включая Гейтса и Гэри, тоже получили своё.

Своё вознаграждение получил и тридцативосьмилетний Шваб. Он стал президентом новой корпорации и руководил ею до 1930 года.