Читать книгу Нюргун Боотур Стремительный - Народное творчество, Народное творчество (Фольклор), Олег Петрович Котельников - Страница 6

Ну, так и быть! Так и быть!

Яркая зелень вокруг!

На девять веков

Да будет тебе

Радость и торжество —

Уруй-мичил!

На восемь веков

Текущей рекой

Счастливый удел

Да будет тебе.

Айхал-мичил!

Нескудеющая,

На семь веков —

Слава

Да будет тебе!

Ну – так и быть —

Жить – не тужить!

Счастье я обещаю вам,

Добро нагадаю вам:

Будьте крепким корнем

Большой семьи!

Заселите потомством своим

Весь простор срединной земли!

Пусть во веки веков

Ваш огонь горит!

Пусть незыблемое у вас

Вечное довольство царит!

Пусть могучий Одун Хаан

Вам судьбы невалкие определит!

Если ветер холодный на вас дохнет

С верхней северной стороны,

Богатыри айыы

Заступятся за вас.

Если с нижней погибельной стороны

Леденящий ветер дохнет,

Светлые исполины айыы

Вас оградят, защитят…

Вашему сыну-богатырю

Я такое имя дарю:

Владеющий Серо-стальным конем

Кюн Дьирибинэ Бухатыыр —

Пусть отныне зовется он.

Имя вашей дочери

Я дарю:

С блистающе ясным лицом

Прекрасная Туйаарыма Куо —

Пусть отныне зовется она!

Пусть не встретит ваша нога

Никаких задержек в пути!

Пусть не встретит ваша рука

Никаких помех впереди!

Словно яйца в гнезде золотом,

Покойтесь в доме своем!

Прощайте, дети мои,

Да не забывайте меня! —

А потом небесная Айыысыт

Стремительно подошла

К громоздкой двери жилья.

Тяжелую, грузную дверь,

Которую семьдесят семь человек,

Налегая плечами семь суток подряд,

Не смогли бы и приоткрыть,

Настежь распахнула она,

Откинула, как лепесток.

Через громадный толстый порог,

Схожей с четырехтравным быком,

Развалившимся на боку,

Перешагнув легко,

Вновь обернулась она

Кобылицею молодой,

Масти белой, как молоко;

И, мгновение постояв,

Порывисто фыркая, горячась,

Поскакала – и прянула на бегу

На белое облако,

Невдали

Распластавшееся по земле,

И на облаке этом,

Похожем на шкуру

Чалого стригунка

С сизой дымкою на груди,

С белой дымкою на животе,

В Верхний мир

Величаво взмыла она.

По велению светлых айыы

Поселенные на земле,

Посланные в срединный мир

Породить тридцать пять племен —

Саха Саарын Тойон

И Сабыйа Баай Хотун,

Новорожденных своих детей

Крепко под мышки держа,

Вынесли на берег реки.

Все нечистое смыли с них

Водою темных пучин,

Начисто вымыли их

Водою синих пучин.

Прекрасная лучистым лицом

Сабыйа Баай Хотун

Две обильно щедрые

Груди свои,

Набрякшие

От переполнявшего их

Сладкого сока Иэйэхсит,

Вынув из прорехи одежд,

Вывалив бережно их,

Правую грудь с золотистым соском

Сыну разгневанному своему

Вложила в кричащий рот,

А левую,

Туго ее обхватив,

Впихнула

Плачущей дочери в рот.

Голодные

Бедные малыши

Сразу начали

Жадно сосать,

Пока не насытились, наконец,

Вдосталь не напились.

Мальчик – дюжий, сердитый —

Так жадно сосал,

Что у матери бедной его

Отхлынула кровь с ланит,

Похолодела спина,

Почернела кожица у ногтей

Сына опрометью

Оттолкнув,

В сторону отца

Отпихнув,

Сабыйа Баай Хотун

Крутонравную дочку свою,

Вспыльчивую дочку свою,

Чтобы к небу в ведреный день

Голову не вскидывала она,

Чтобы солнцу дня

Не было видна,

Чтобы ей от солнца не почернеть,

Чтобы ей от зноя не захиреть, —

Укутала дочку

В куньи меха,

Укрыла в рысьи меха;

Чтобы ни пыль, ни грязь

Не пристали к ней,

Завернула в собольи меха…

А Саха Саарын Тойон,

Ставший корнем племен уранхай-саха,

Сердитого первенца своего

Силой удерживая в руках,

Раскидывая умом,

Мол, скоро он подрастет,

Озорничать, забавляться начнет,

Наскакивать, пожалуй, пойдет

С копьем на Верхний мир,—

В волчью шкуру его завернул,

В матерую волчуру,

С черными полосками на седине

Широких передних лап.

Думал Саха Саарын Тойон:

Мол, скоро сын подрастет,

Топор боевой возьмет,

Взбудоражит подземный мир, —

В шкуру медведицы он

Сына запеленал,

Крепко перевязал

И глубоко усыпил…

После этого —

Трое суток спустя,

Когда на краю небес,

Поблескивая, как широкий меч,

Белое солнце взошло,

Прародительница племен

Сабыйа Баай Хотун,

Убирая ложе свое,

Травяную подстилку сгребла,

На которой лежала она,

Когда рожала детей.

«Если выбросить

На землю ее,

На росу-туман,

На скотный двор, —

Выродятся потомки мои,

Вырастут злыми дети мои.

И когда неприметно старость придет,

И когда, ослабев, упаду ничком,

Не придет мой сын,

Не поднимет меня,

Не поддержит голову мне.

Старость глубокая подойдет,

Устану, навзничь паду —

Не придет ко мне дочь моя,

Не приподымет голову мне,

Поддерживая затылок рукой,

Не поможет мне,

Не вспомнит меня…»

И величавой походкой своей,

Выгнув спину, выпятив грудь,

От жилья далеко отойдя,

Взобравшись на северный горный склон,

Травяную подстилку свою

Положила она на развильи кривом

Березы раскидисто вековой,

А послед, в котором

Сын и дочь

Угнездившись, в утробе ее росли,

Извергнутый после них,

Она, от всякого глаза таясь,

В глиняный скрыла горшок,

Перетянутый тальником,

И от жилья далеко

Закопала в землю его.

Как вольная кобылица-двухлеток,

Вскормленная на тучных лугах,

Легко ступая,

Пустилась она

К озеру светлых вод,

Незамерзающему никогда.

Сбросив одежды свои,

Бросилась в воду она.

Хлюпаясь, нырять принялась,

Словно дикая утка-нырок;

Водою синих пучин

Все нечистое смыла с себя,

Разгоряченное тело в поту

Начисто отмыла она.

Выбежав из воды

На узкий высокий мыс,

На северном берегу

Стройное, крепкое тело свое

Подставила теплому ветерку,

Солнечным благодатным лучам.

И, обсохнув, накинула на себя,

На золотистые плечи свои,

Легкую доху

Из черно-полосатых лап

Отборных лисьих мехов;

Надев, слегка набекрень,

Высокую, с пером,

Шапку из трех соболей,

Довольная – вернулась она

На привольный, широкий двор,

В просторный, богато украшенный дом,

К священному очагу.

«Если на третий день

Благодарностью не воздам,

Радостью не помяну,

Праздником не провожу

Явившуюся на помощь ко мне

Великую Иэйэхсит,

Давшую благословенье мне

Почитаемую Айыысыт —

Обидится,

Огорчится она,

Разгневается она…

И в далекие будущие времена

В доме моем потомкам моим

Скудно придется жить».

Так подумав,

Сабыйа Баай Хотун

Кликнула клич,

Созвала гостей

Из дальних и ближних селений айыы,

Где солнечные живут племена,

Где прежде жила она…

Двенадцать прославленных красотой

Стройных белолицых девиц,

Горделиво ступающих по земле,

Как стерхи – белые журавли,

Откидываясь немного назад,

Отозвались, явились на пир.

Хозяйка, введя гостей

В почетную урасу,

Разожгла священный огонь.

И все, степенно усевшись в круг,

На толстых белых кошмах

За кумысной чашею круговой,

Поставив перед собой

Всякую изобильную снедь

И желтого масла большую бадью,

Чтоб умилилась Иэйэхсит,

Славословие произнеся,

Шумно, радостно веселясь,

Справили праздник они,

Проводили Айыысыт.

Вот так —

Пристанище обретя

В срединном мире земном,

Размножился этот род.

Тридцать пять проворно-резвых племен

Широко расселились по той земле;

Люди – зоркие,

С лицом впереди,

Чей нос продолговат.

Так возник народ

Уранхай-саха.

Миновал положенный срок —

Первенцы первых людей,

Сотворенно-рожденные дети их

Выравнялись, подросли.

В силу вошел их сын —

Владеющий Серо-стальным,

Неутомимо буйным конем,

Кюн Дьирибинэ-богатырь;

Стрелы и лук – дело его,

Стрельба – забава его.

А дочь – любимица их,

Владеющая Гнедым конем,

Блистающая прекрасным лицом

Красавица Туйаарыма Куо

С девятисаженной косой —

И с ножницами в руках,

И в скачке на резвых конях,

И в плясках, и в играх любых

Проворной, ловкой была.

И время еще прошло…

Заматерел их сын удалой,

Вырос так, что его голова

Доставала нижних ветвей

Лиственницы вековой.

Стройный стан его

В перехвате стал

В пять маховых саженей,

Развернулись широкие плечи его

В шесть маховых саженей.

Сделались голени у него,

Как могучие лиственничные стволы,

Вздулись от мышц

Предплечья его,

Как лиственничные комли.

Солнце он заслоняет спиной,

Ладонью – луну.

На радость матери и отцу

Вырос первенец молодцом,

Стал могучим богатырем.

Как серебряные кольца узды,

Сверкают его зрачки,

Смотрит он в упор,

Как шипом язвит,

Наливаются кровью глаза у него,

Грозно он, нахмурясь, глядит.

Он и часа на месте не посидит,

Распирает сила его,

Потягаться – не с кем ему…

Сухожилия в теле его звенят,

Крепкие суставы хрустят,

То и дело он сам про себя говорит:

– Хоть бы кто нагрянул на нас.

Хоть бы дракой потешился я!..

А неужто до сей поры

Адьарайские племена

Не пронюхали обо мне?

Неужель не слыхали они

Высокого имени моего,

Не завидуют славе моей?

Неутолимая страсть у меня

С нечистью в бой вступить.

Ах, как бы я мечом рассекал

Толстые кожи их!

Я заставил бы корчиться их,

Я бы крепко их обуздал.

Пусть попробуют, нападут —

Я бы их ничком повалил,

Я бы их отхлестал,

Я бы спины им ободрал,

Я, как струны, вытянул бы, шутя,

Становые жилы из тела их!

Верхнего мира абаасы —

Издревле наши враги,

Нижнего мира абаасы —

Шестизубые остроги,

Когда же они

Сюда налетят,

Толстую кожу мою разорвут,

Прольют мою черную кровь,

Ярость мою укротят?! —

Так он вызов на бой посылал

Безмолвствующим небесам,

Буйно шумел, кричал

Бездонным трем пропастям,

Вражду будил,

Беду наклика́л…

Трое суток прошло,

Только солнце всходить начало́,

Только нижняя грань

Слоистых небес

Заиграла

Росыпью золотой,

Вдруг свирепый вихрь налетел,

Все вокруг

Неистово закружив,

Леденящий ветер подул,

Могущий силой своей

Медвежью шкуру в клочки разорвать.

Забушевал ураган,

Заклубил летящую пыль…

Стабунились

Белые облака,

Взгромоздились

Черные облака,

Сбились в огромную тучу одну,

Заслонили блестящий небесный свод,

Затмили солнце дня…

Словно дух раздора

Илбис Кыыса

Неистово крича, визжа,

Словно ворон брани

Осол Уола,

Свирепо вопя, кружа,

Сильный западный ветер завыл,

Закрутил,

Сгустил гудящую тьму…

То ли треснуло днище

Подземных бездн,

То ли с треском сломался опорный столб

Девяти небес,

То ли трещиной раздалась

Твердыня средней земли —

Оглушительно раскатился гром,

Молния полоснула во тьме,

День омрачился

Тенью грозы…

В беспечально светлой стране —

На изначальной земле,

Не видавшей инея, снега и льда,

Не знавшей зимы никогда,

Где теплое лето было всегда —

Стужею дохнула метель,

Снеговой буран налетел,

Ледяною крупою

Кипя и свистя,

Ледяными иглами шелестя…

Пополам со снегом буря несла

Гальку речную, красный песок,

Подымая вихри мелких камней,

Подымая вихри крупных камней,

Пастбища завалила она

Грядами брякающих камней…

Осьмикрайняя, о восьми ободах,

Гладко широкая,

Ясно высокая

Изначальная мать-земля

Закачалась на опорах своих,

Заплескалась, словно вода

В берестяном ковше.

Шум, и свист, и гром такие пошли,

Словно треснули, скрежеща,

Железные опоры земли,

Раскололся небесный свод.

Казалось – рушится, грохоча,

Гранитный купол подземных бездн.

Такой был грохот и шум,

Что страх людей охватил.

Кто труслив —

Забился в коровий хлев,

Кто посмелее —

Укрылся в чулан…

Владеющий Серо-стальным конем

Кюн Дьирибинэ-богатырь —

Он-то страха не знал,

Усмехнулся, сказал:

– Нагрянули, вижу я,

Долгожданные гости мои,

Норовящие нам в зятья!

Узнали они, видать,

Высокое имя мое,

Услыхали они, видать,

О доброй славе моей…

С неба ль налетели они

Или вылезли из-под земли?

Позабавимся,

Поиграем теперь,

Повертим, покружим друг друга теперь…

Попыхтят теперь они у меня!

Любого к земле пригну!

Прямо в поле

Прянул из дому он,

Во все стороны поглядел,

Пасмурный озирая простор.

И увидел —

У края средней земли

Под гранью слоистых небес,

У подножья западных гор,

На арангасе большом,

На лабазе, поставленном высоко

На восемьдесят восемь подпор,

Богатырь-исполин лежит на боку.

В восемь сажен, примерно, ростом он,

Шестислойная кольчуга на нем —

Из сплошного железа броня.

Долгополая шуба его

Из облезлых шкур двадцати волов,

Павших от шатуна.

Длинная шея богатыря

Львиной шкурой затянута по кадыку,

На каменной крепкой макушке его

Расплющенная железная шапка,

Как гнездо хотоя-орла,

А поверх ее нахлобучен шлык

Из шкур околевших телят…

Надменно разлегся он на боку.

Безобразная харя его

Стала морщиться, дергаться,

Плюща нос,

Будто силился улыбнуться он.

Из глазницы, узкой, как щель горы,

Красными веками окружен,

Его единственный глаз

Землисто-мутно глядел…

Как подземного мира

Бездонный провал,

Разинув широкий рот,

Высунул он раздвоенный свой

Зелено-синий язык,

Как змею в семь сажен длиной,

Облизнул могучую шею свою,

Выгнутую шею свою…

Огромную голову опустив,

Как пригорюнившийся человек,

Начал без умолку он болтать,

Невнятно, хлюпая, бормотать,

Гмыкая и ворча,

Хихикая, хохоча;

Вдруг загудела земля,

От гула дрогнула даль,

Стоголосым эхом откликнулся лес,

Горы отозвались,

Так забасил он, заговорил

Абаасы-исполин.