Читать книгу Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами - Натали Земон Дэвис - Страница 1

Введение
Пересечения

Оглавление

В 1514 году король Португалии Мануэль I подарил папе Льву X белого слона из Индии. Слон, которого ликующие римляне торжественно провели по улицам города в пышной парадной процессии и нарекли «Анноне», или Ганнон, должен был символизировать намерение португальского короля привести в лоно христианства все владения от Северной Африки до Индии. Ганнон прожил в своем загоне три года, украшал собою публичные церемонии и празднества и был любимцем папы римского и простого люда. О нем писали поэты, мифографы и сатирики, его изображали на рисунках, картинах и гравюрах, в оформлении фонтанов, на барельефах и майоликовых блюдах. Рафаэль создал фреску в память о нем1.

В 1518 году один испанский корсар, совершив ряд успешных нападений на корабли мусульман в Средиземном море, подарил тому же папе взятого в плен североафриканского путешественника и дипломата из Феса по имени ал-Хасан ал-Ваззан. Предполагалось, что он послужит полезным источником информации, а также своего рода символом в крестовом походе против турок-османов и против исламской веры, которого желал папа: ведь с тех пор как турки завоевали Константинополь в 1453 году, они все настойчивее угрожали христианскому миру. Появление в Риме арабского дипломата и заключение его под стражу запечатлелись в дневниках и дипломатической переписке. Его крещение в соборе Святого Петра, состоявшееся через пятнадцать месяцев, обернулось пышной церемонией. Один библиотекарь записывал, какие книги араб брал читать. Однако в сравнении с судьбой Ганнона девятилетнее пребывание ал-Хасана ал-Ваззана в Италии оказалось не зафиксированным теми, кто его видел, его присутствие не увековечили те, кому он служил и кого он знал, никто не рисовал и не перерисовывал его изображений, о его возвращении в Северную Африку упомянули лишь позже, и то косвенно. В памяти европейцев, интересующихся арабской словесностью и литературой о путешествиях, остался лишь краткий отрезок его жизни, рассказы о котором передавались устно и были записаны годы спустя.

В Северной Африке – такое же непонятное молчание. В те годы, когда ал-Хасан ал-Ваззан служил доверенным лицом султана Феса в городах Атлантического побережья Марокко, португальские военные и администраторы не упоминали о нем в своих многоречивых письмах королю Мануэлю. А когда он исполнял дипломатические обязанности в Каире, о нем ни словом не обмолвился тот внимательный наблюдатель, который вел журнал регистрации дипломатических миссий, прибывавших ко двору мамлюкских владык Египта и Леванта.

А между тем ал-Хасан ал-Ваззан оставил в Италии несколько рукописей, и одна из них, опубликованная в 1550 году, стала бестселлером. На протяжении веков его книга вызывала любопытство читателей и ученых по всему свету. С первым же изданием возникли загадки, связанные с автором и даже с его именем. Издатель книги, Джованни Баттиста Рамузио, озаглавил ее «La Descrittione dell’Africa» («Описание Африки»), назвал сочинителя именем, данным тому при крещении, – «Giovan Lioni Africano» – и включил его краткую биографию в свое посвящение. Под этим именем автор и значился в нескольких изданиях книги, выходившей в Венеции в качестве первого тома издаваемой Рамузио серии «Плавания и путешествия». И под ним же он был известен в европейских переводах, появившихся вскоре: «Iean Leon, African [sic]» в переводе на французский (1556); «Ioannes Leo Africanus» на латыни (1556); «Iohn Leo, a More» на английском (1600). В 1805 году последовал немецкий перевод труда «Johann Leo der Africaner» – Иоганна Лео Африканца, – а его книга продолжала формировать представления европейцев об Африке, прежде всего потому, что она исходила от человека, который сам жил и путешествовал в тех краях2.

Тем временем один исследователь из библиотеки Эскориала в Испании, христианин-маронит из Сирии, наткнулся на арабскую рукопись ал-Ваззана, посвященную другой теме. На ней значилось как мусульманское, так и христианское имя автора, и оба их библиотекарь внес в свой каталог, опубликованный в 1760–1770 годах. Столетие спустя, когда «Описание Африки» удостоилось включения в состав «Recueil de voyages» («Собрания путешествий») выдающегося французского востоковеда Шарля Шефера, во введении появилось арабское имя автора; а в публикации классической серии литературы о путешествиях Общества Хаклюйта в Англии титульный лист гласил: «Ал-Хассан ибн-Мохаммед Ал-Везаз Ал-Фаси, мавр, крещенный как Джованни Леоне, но более известный как Лев Африканский»3.

Тем не менее автор сочинения оставался призрачной фигурой. Однако затем, в первые десятилетия XX века, ряд ученых по-новому подошли и к книге, и к этому человеку. Молодой Луи Массиньон, работавший в области развивавшихся французских «колониальных наук», посвященных изучению географии, истории и этнографии Африки, защитил в Сорбонне диссертацию о Марокко начала XVI века по описанию Льва Африканского. Основываясь на внимательном критическом чтении текста (этот прием анализа достигнет расцвета в его последующих крупных исследованиях по суфийскому мистицизму и поэзии), Массиньон извлек все возможные сведения не только о географии Марокко, но и о жизни и путешествиях ал-Ваззана, а особенно о его источниках и методах наблюдения и классификации. Структура книги ал-Ваззана являлась, по мнению Массиньона, «весьма европеизированной», но «сущность ее была очень арабской». Исследование Массиньона вышло в свет в 1906 году, в тот момент, когда Франция предпринимала активные шаги для установления своего протектората над Марокко4.

Специалист по исторической географии Анджела Кодацци хорошо знала книгу Массиньона и серьезно относилась к выраженной им надежде на то, что оригинальная рукопись ал-Ваззана когда-нибудь найдется. Имея непосредственный доступ к собраниям итальянских библиотек, в 1933 году она объявила, что обнаружила итальянскую рукопись «Описания Африки», текст которой, как оказалось, отличается от печатного издания Рамузио. Тем временем Джорджио Леви делла Вида, замечательный исследователь семитских языков и литературы, тоже совершал открытия. Отстраненный от университетского преподавания в 1931 году как антифашист, он был приглашен составить каталог арабских рукописей библиотеки Ватикана. В 1939 году он уехал в Соединенные Штаты – акт самосохранения для еврея, – однако прежде он успел внести последние штрихи в свою книгу о формировании восточных собраний Ватикана. В изобилии ее ценнейших сведений читателю открывается немало информации и о том, как читал, писал и каким образом подписывался ал-Хасан ал-Ваззан. Вернувшись в Италию после войны, Леви делла Вида помогал Кодацци разбираться с прочтением еще двух найденных ею рукописей «Джованни Леоне Африкано» на другие темы5.

Последней важной публикацией «Жана-Леона л’Африкена» в рамках колониального направления был новый французский перевод и комментарий, подготовленный Алексисом Эполяром. За годы, проведенные в Марокко в качестве врача и офицера французского протектората, Эполяр проникся восхищением «исключительною ценностью» – как исторической, так и географической – «Описания Африки». Его книга опирается на работы Массиньона и Кодацци, но не следует их духу. Эполяр читал итальянскую рукопись в Риме в 1939 году – и приветствовал замысел Кодацци однажды опубликовать ее (увы, неосуществленный), – тем не менее его вариант «Описания» представляет собой смесь переводов из текста Рамузио, отдельных отрывков из рукописи и модернизированных фрагментов французского перевода XVI века. Он пренебрег вероятностью того, что за расхождениями между текстами могут стоять весьма существенные различия во взглядах и в способности воспринимать иную культуру.

Как и Массиньон, Эполяр сопоставляет сведения, приведенные в «Описании Африки», с материалами, почерпнутыми за пределами его страниц, – от расстояний между различными пунктами до хода исторических событий – и при необходимости исправляет ал-Ваззана. В его издании прояснены географические названия, идентифицированы арабские авторы, которых он цитировал. Для достижения этой цели Эполяр собрал группу французских специалистов в области субсахарских исследований, двое из которых работали в Дакаре во Французском институте Черной Африки, а также консультировался со знатоками североафриканского фольклора и историографии. Составленные ими пояснения полезны, но они не затрагивают вопроса, поднятого Массиньоном, – о месте этого текста или его автора в том мире, о котором он писал, и в отношении к миру, для которого он писал. Противоречия снова оказались сглажены: Эполяру нравилось думать, что «Жан Леон» так и оставался христианином в Италии и никогда ее не покидал.

Эполяр не дожил до осуществления своего проекта. Группа сотрудников завершила его, и «Описание» было издано в Париже Институтом высших научных исследований Марокко в 1956 году, тогда же, когда Марокко стало независимым государством6.

Группа Эполяра видела в числе своих читателей прежде всего историков-африканистов, и специалисты по Африке южнее Сахары и в самом деле не замедлили откликнуться на публикацию, высказывая свое мнение о надежности ал-Ваззана как очевидца. В последние десятилетия XX века ученые из Европы, Африки и Америки сопоставляли его страницы о Черной Африке с другими свидетельствами и позднейшими описаниями: некоторые утверждали, что он сообщает убедительные и ценные подробности о малоизвестных обществах и королевствах, другие – что он рассказывает небылицы, собранные в Томбукту, дальше которого он никогда не ездил. Кто-то удостоверил сведения ал-Ваззана о некоем правителе, еще кто-то доказал, что его сообщение о завоевании ложно, кто-то подтвердил, что он верно описал правило торговли, а другой обнаружил, что отмеченный им пожар больше никто не упоминает. Все эти попытки – в достойном стремлении к «скрупулезному обращению» с первоисточником – разбивают «Описание» на фрагменты вместо того, чтобы рассматривать его как цельное произведение или анализировать писательские приемы его автора7.

Пока африканисты спорили, на сцену вышло новое, постколониальное, поколение читателей ал-Хасана ал-Ваззана. Самой видной из них была Умельбанин Жири, чьи собственные пути привели ее из родного Марокко во Францию и Соединенные Штаты. Вышедшая в 1991 году, ее книга «Африка в зеркале Европы: судьба Жана Леона Африканца в эпоху Возрождения» показала, как печатные издания книги Жана Леона влияли на представления европейцев о народах, ландшафтах и прошлом Африки. Подробно исследуя, что именно европейские авторы заимствовали, переделывали, а иногда и игнорировали в «Описании Африки», она привлекала широкий круг источников и материалов – литературные произведения, сочинения по истории и географии. Она по-новому показала, какое место занимал неевропейский мир в сознании эпохи Возрождения. В противоположность прежним исследованиям восприятия «турков» европейцами, где вся картина формировалась европейской стороной, «Зеркало» У. Жири рисует взаимный процесс, в котором североафриканец Жан Леон играет активную роль. Затем она проследила, как шел этот процесс на протяжении веков, а ныне обратилась к изучению проблем самой рукописи8.

Второе крупное исследование, связанное с фигурой Льва Африканского, происходит из другой части мира и развивает этот сюжет в иных направлениях. Дитрих Раухенбергер, прослуживший несколько лет в качестве немецкого кадрового офицера и дипломата в Марокко и Тунисе, глубоко погрузился в исследование загадочного ал-Хасана ал-Ваззана. Шаг за шагом поиски привели его в Рим, к рукописи об Африке, которая легла в основу его солидного труда «Johannes Leo der Afrikaner» (1999). Раухенбергер рассказал о жизни, творчестве и итальянском окружении Йоханнеса Лео и прояснил малоизвестную историю откликов на его работы среди немецких ученых. Сильная сторона исследования Раухенбергера заключается в замечательной трактовке противоречивых страниц ал-Ваззана о странах Африки к югу от Сахары. Он использовал рукопись и ее расхождения с печатными изданиями, чтобы оценить, насколько ал-Ваззан достоин доверия как наблюдатель и путешественник, причем поместил свой анализ в контекст яркой и богатой сведениями картины субсахарского региона и его народов. В заключение он с одобрением процитировал одного из специалистов по Африке из группы Эполяра: «Нам повезло, что работа Лео Африкануса была адресована одной из европейских аудиторий и создавалась в Европе. Если бы он писал для арабской аудитории, то, несомненно, опустил бы многие ценные детали, считая их общеизвестными»9.

Ученые-арабисты и арабские ученые, работающие в Марокко, все чаще обращаются к ал-Хасану ал-Ваззану и его книге об Африке. В 1995 году Серафин Фанжул, специалист по арабской литературе, заново перевел изданное Рамузио «Описание» на испанский язык. Этим он хотел сократить разрыв между арабистами и европеистами, а вместе с тем заявить о принадлежности «Хуана Леона», родившегося в Гранаде, и его книги к многосоставному «культурному наследию» Испании10.

У Фанжула были известные сомнения в искренности обращения Хуана Леона в христианство – этот поступок с самого начала вызывал настороженность у марокканских ученых. В своем новаторском исследовании 1935 года Мухаммад ал-Махди ал-Хаджви описал ал-Хасана ал-Ваззана как пленника, которого принудили к обращению и который всегда сохранял преданность своему народу и вере и сам оказывал влияние на папу римского. Сорок пять лет спустя, в 1980 году, в Рабате вышел первый перевод книги ал-Ваззана об Африке на арабский язык. Ее переводчик, Мухаммад Хаджи, незадолго до этого защитил в Сорбонне диссертацию об интеллектуальной жизни Марокко в XVI–XVII веках и стал профессором истории в университете Рабата. Во введении к своему переводу французского текста, изданного Эполяром, М. Хаджи заявил о правах Марокко на ал-Ваззана, утверждая, что тот симулировал обращение в христианство и что некоторые особенности «Описания», такие как использование автором местоимения «мы», свидетельствуют о его неизменной преданности исламу11.

Все эти проблемы были заново подняты в 2003 году на парижской конференции, посвященной «Леону Африканцу», где собрались ученые из Магриба, Европы и Северной Америки, интересующиеся этой загадочной фигурой. К тому времени вопрос о восстановлении его принадлежности Марокко несколько утратил остроту. Путь к этому в определенной степени расчистил не научный труд, а снискавший широкую популярность у читателей яркий роман «Леон Африканский» (1986), написанный Амином Маалуфом. Рожденный в Ливане, в семье смешанной религиозной принадлежности и большого географического разброса, Маалуф работал журналистом в арабской прессе, а затем, когда гражданские войны разорвали на части его родину, переехал во Францию. Там он завершил свое образование в области экономики и социологии, выступал как редактор и автор статей журнала Jeune Afrique, посвященного проблемам движений за независимость Африки и вновь образованных государств, а в 1983 году выпустил сборник материалов на французском и арабском языках о крестовых походах глазами арабов.

Три года спустя Маалуф заявил о себе как исторический романист, пишущий на французском языке об арабском и исламском прошлом, и в лице Лео Африкануса, или ал-Хасана, создал образ, прекрасно выразивший его собственный способ подняться над языковой, религиозной, национальной идентичностями, которые сковывают и ограничивают человека. «Я родом не из страны, не из города, не из племени, – говорит его герой в начале романа. – Я сын дороги, моя страна – караван… мне принадлежат все языки, все молитвы». А о самом себе Маалуф пишет: «Я претендую на все грани культуры как той страны, где я родился, так и моей второй родины»; и еще: «Я происхожу из племени, которое испокон веков кочует в пустыне величиной с целый мир. Наши страны – это оазисы, которые мы покидаем, когда высыхает вода… Мы связаны друг с другом через поколения, через моря, через вавилонское смешение языков лишь невнятным звучанием имени». Важны пути, а не корни: в Льве Африканском Маалуф увидел фигуру из своего средиземноморского прошлого, в которой слились воедино его «многообразные культуры»12.

Историки могут счесть, что Маалуф нарисовал портрет ал-Ваззана несколько оторванным от реальности, произвольно наделив его вкусами, взглядами и чувствами, однако этот портрет стимулировал появление новых вопросов. На симпозиуме 2003 года коллеги из стран Магриба по-разному оценивали место ал-Ваззана в культуре, но все считали, что эта проблема требует решения. Философ Али Бенмахлуф поместил присущее ал-Ваззану искусство описания в чисто европейский контекст; исторический антрополог Хуари Туати увидел в его описании африканских животных связь с более ранними арабскими образцами; Ахмед Бушарб заметил в трактовке ал-Ваззаном сражений между португальцами и марокканцами следование определенным формам арабской историографии, однако счел, что, судя по беспристрастности изложения, автор отбросил всякое сочувствие к миру, откуда сам вышел; в то же время Абдельмаджид Каддури интерпретировал «Описание» ал-Ваззана в категориях как арабских, так и европейских жанров13.

***

Интерес коллег из Магриба к определению места в культуре и к движению между культурами ближе всего к предмету моих собственных занятий. Впервые я встретилась с «Описанием Африки» ал-Хасана ал-Ваззана больше сорока лет назад, когда только что закончила докторскую диссертацию о протестантизме и книгопечатниках Лиона в XVI веке. Одним из этих лионских протестантов был купец и издатель Жан Тампораль, который в середине 1550‐х годов перевел «Описание Африки» на французский язык и выпустил в свет в печатном виде. Я восхищалась широтой интересов Тампораля и гравированными иллюстрациями работы его родственника14, на которых представлена воображаемая Африка. Но тогда мое внимание было приковано к другому: к противостоянию рабочего и работодателя, мирянина и священнослужителя в напряженной жизни французского города – к предметам, которыми мало занимались историки в 1950‐х годах. Первое знакомство Европы с Африкой, запечатленной в «Описании» ал-Ваззана, казалось далеким и не столь актуальным. Обращения в иную веру, которые я пыталась исследовать, – переходы из католичества в протестантизм, казались особенно интересными, наверное, потому, что происходили в сердцах и умах menu peuple, простых людей. Длительное взаимодействие между исламом и христианством, которое я могла бы выявить в жизни и творчестве «Жана Леона Африканца», должно быть, воспринималось мною тогда как слишком заурядная религиозная ситуация, не требовавшая анализа.

В середине 1990‐х годов отношения между европейцами и неевропейцами стали центральным вопросом, причем диаметрально противоположные, крайние точки зрения вызывали протесты и возражения. Такие ученые, как Хоми Баба, формировали представления о культурных связях между колониальным населением и колонизаторами в Индии в категориях «гибридности», а не четких «различий» и «инаковости». Категории господства и сопротивления по-прежнему оставались необходимыми для понимания прошлого, но американский историк Ричард Уайт сумел тогда отвлечься от них и обозначить некую промежуточную зону, в которой разворачивались дипломатические, торговые и иные формы взаимообмена между коренными американцами и англичанами, селившимися на их исконных землях. Пол Гилрой разрабатывал свою концепцию «Черной Атлантики», «выводя обсуждение политической культуры чернокожих за рамки бинарной оппозиции между представлениями коренного населения и мигрантов… размещая мир черной Атлантики в переплетенной системе связей, между локальным и глобальным». Я тоже переосмысливала эту Атлантику, когда описывала европейских «дам на обочине» в контакте с ирокезскими и алгонкинскими женщинами в Квебеке или с жительницами Карибских островов и африканками в Суринаме15.

Этот момент показался удачным, чтобы вернуться к Жану Леону Африканцу, которого я начала в мыслях называть именем ал-Хасан ал-Ваззан, потому что он носил его большую часть своей жизни. Теперь у меня появились семейные связи в его краях, в Марокко и Тунисе. На его примере я могла исследовать, как человек перемещается между различными политическими системами, как прибегает к всевозможным культурным и социальным приемам, то сплетая их вместе, то разделяя, чтобы выживать, познавать, писать, устанавливать отношения, осмысливать общество и себя самого. Я попыталась понять, давалось ли это легко или с усилиями, приносило радость или разочарование. Как и у некоторых других героев моих работ, случай ал-Хасана ал-Ваззана – из ряда вон выходящий, ведь североафриканские мусульмане в большинстве своем не попадали в плен к христианским корсарам, а если и попадали, то их не передавали папе римскому, – однако нерядовой случай часто выявляет закономерности, присущие и не столь необычайным обстоятельствам и их описаниям16.

Когда я преподавала в Лионе, один неевропеец, иммигрировавший во Францию, довел до моего сознания более серьезную опасность. Он потребовал, чтобы я говорила не столько о культурном обмене и стратегиях адаптации приезжих (частично неявных), сколько о жесткой политике правительств по отношению к иностранцам и об экономической и сексуальной эксплуатации иммигрантов. Я серьезно отнеслась к его предостережению – отношения господства и отношения обмена всегда каким-то образом взаимодействуют – и, рассказывая об ал-Хасане ал-Ваззане, отмечаю, когда он находился во власти хозяина, или похитителя, или какого-нибудь правителя.

Годы жизни ал-Ваззана, то есть последние десятилетия XV века – первые десятилетия XVI века, были наполнены политическими и религиозными переменами и конфликтами. В восточной части мусульманского мира активизировались турки-османы, воевавшие не только с соседями-шиитами в Персии, но и с собратьями-суннитами, правителями Сирии и Египта. В Магрибе (как называли западную часть исламского мира), и особенно в Марокко, суфийские религиозные движения и вожди союзных племен грозили расшатать авторитет, на который опиралась политическая власть. В христианской Европе находилась на подъеме династия Габсбургов, которая, благодаря ловко заключенному браку, прибавила к власти над Священной Римской империей еще и контроль над Испанией. Французские монархи бросали Габсбургам вызовы на каждом шагу, если не в их растущей заморской империи, то в борьбе за власть в Европе, и особенно в Италии. В то самое время, когда полный энергии католицизм придавал новую силу правлению испанских монархов, в Германии разрасталось и противилось власти пап над церковью лютеранское движение. А пока конфликты разворачивались внутри ислама и христианства, продолжалось и их взаимное противостояние: испанцы и португальцы одерживали победы на самом Пиренейском полуострове и в Западном Средиземноморье, османы – на Балканах и в Восточном Средиземноморье. Тем не менее парадокс, часто встречающийся в истории, заключается в том, что в эти десятилетия через те же границы шел самый оживленный обмен – люди торговали, путешествовали, обменивались идеями, книгами и рукописями – и во множестве складывались и распадались союзы, превращавшие врагов во временных соратников. Таковы были миры, как мы увидим более детально, в которых играл свою роль герой этой книги.

Я стремилась как можно обстоятельнее отразить место ал-Хасана ал-Ваззана в обществе Северной Африки XVI века, населенной берберами, андалузцами, арабами, евреями и темнокожими, в то время как европейцы все усиливали натиск на ее границы; описать дипломатические, научные, религиозные, литературные и сексуальные представления, которые он мог бы привезти с собой в Италию; показать его реакцию на христианское европейское общество – что он узнавал, что его интересовало и что тревожило, что он делал, как менялся и особенно как писал, находясь там. Я создавала портрет человека с двойным видением, который нес в себе два культурных мира, иногда воображал две читательские аудитории и использовал приемы, заимствованные из арабского и исламского репертуара, по-своему внося в них европейские элементы.

Когда я занималась ал-Хасаном ал-Ваззаном, мне не давали покоя безмолвие современных ему документов и кое-какие противоречия и загадки в его собственных текстах. Скажем, читая письма покровителя, для которого ал-Ваззан готовил рукопись, я затаив дыхание искала упоминания его имени и в разочаровании закрывала папку, не найдя его. Встречая противоречивые или неправдоподобные утверждения, например, о времени его путешествий или о событиях жизни, я изо всех сил пыталась их прояснить, но терпела неудачу так же часто, как и преуспевала. Обнаруживая, что сам он ничего не пишет о таких предметах, которые, по-моему, должны быть близки его сердцу, я неодобрительно прищелкивала языком. Наконец, я поняла, что молчание, отдельные несоответствия и загадки характерны для ал-Ваззана и что я должна принять их как ключи к пониманию его личности и его положения. Какой человек прибегает к умолчаниям, описывая общества, в которых сам вращался, и времена, в которые сам жил? Какой автор оставляет текст с загадками, противоречиями и выдумками?

Мой замысел состоит в том, чтобы опереться на данные о людях, местах и текстах, с которыми, согласно надежным свидетельствам, он точно или предположительно был знаком, а на дополнительных источниках обо всем этом воссоздать то, что он мог бы видеть, слышать, читать или делать. Повсюду мне приходилось использовать условные обороты – «мог бы», «наверное, мог», «вероятно, мог бы» – и умозрительные «предположительно», «может быть». Таким способом я приглашаю читателя проследить правдоподобную историю жизни по современным ей материалам. Труды ал-Ваззана составляют стержень моего рассказа, причем не только их фактическое содержание, но и стратегии и менталитет их автора, насколько можно их вычислить, основываясь на его рукописях и их языке. Изменения в появившихся позднее печатных текстах книги об Африке намекают на то, каким человеком предпочитали видеть его европейцы.

Проделав такой путь вместе с ал-Хасаном ал-Ваззаном, я постаралась разгадать, чем закончилась его история, когда он переправился через Средиземное море обратно в Северную Африку. Каков был итог его жизни и его наследия? Может быть, воды Средиземного моря не только отделяли север от юга, правоверного от неверного, но и соединяли их посредством схожих стратегий притворства, игры, перевоплощения и спокойного поиска новых знаний?

1

Bedini S. A. The Pope’s Elephant. London, 1997; особенно см. гл. 2, 4, 6–7.

2

Johann Leo’s des Africaners Beschreibung von Africa / Hrsg. G. W. Lorsbach. Herborn, 1805. См. обсуждение в: Rauchenberger D. Johannes Leo der Afrikaner. Seine Beschreibung des Raumes zwischen Nil und Niger nach dem Urtext. Wiesbaden, 1999. S. 165–171.

3

Casiri M. Bibliotheca Arabico-Hispana Escurialensis. Madrid, 1760–1770. 2 vols. Vol. 1. P. 172–174; Description de l’Afrique tierce partie du monde escrite par Jean Léon African / Sous la dir. de Ch. Schefer. Paris, 1896–1898. 3 vols. Ш. Шефер (1820–1898) основал Школу восточных языков (École des langues orientales), опубликовал ряд текстов о Персии и о путешествиях в мусульманские страны и собрал огромную коллекцию рукописей, приобретенную впоследствии Национальной библиотекой; The History and Description of Africa… written by Al-Hassan Ibn-Mohammed Al-Wezaz Al-Fasi, a Moor, baptized as Giovanni Leone, but better known as Leo Africanus / Ed. by R. Brown. London, 1896. 3 vols. Во введении к немецкому переводу Лорсбаха также приведено арабское имя (Rauchenberger D. Johannes Leo der Afrikaner. S. 31, n. 118).

4

Massignon L. Le Maroc dans les premières années du XVIe siècle. Tableau géographique d’après Léon l’Africain. Algiers, 1906. P. 43–45. В предисловии Массиньон выразил благодарность своему руководителю диссертации, специалисту по географии колоний Огюстену Бернару и фольклористу Рене Бассэ, знатоку берберских и североафриканских народных сказок (Ibid. P. IX–X). На симпозиуме «Лев Африканский», состоявшемся в Высшей школе социальных наук в Париже 22–24 мая 2003 года, Дэниел Нордман представил отличный доклад о книге Массиньона «Le Maroc dans les premières années du XVIe siècle. Tableau géographique d’après Louis Massignon», который вышел в публикации материалов симпозиума: Léon l’Africain / Sous la dir. de Fr. Pouillon, O. Zhiri. Paris, 2009. P. 289–304. Об изучении «колониальных наук» во Франции см.: Tai L.-Ch. L’ethnologie française entre colonialisme et decolonization (1920–1960). Thèse de doctorat en histoire. Paris, 2001.

5

Codazzi A. Leone Africano // Enciclopedia italiana. Rome, 1933. Vol. 20. P. 899; Idem. Dell’unico manoscritto conosciuto della Cosmografia dell’Africa di Giovanni Leone l’Africano // Comptes rendus du Congrès international de géographie (Lisbonne, 1949). Lisbon, 1952. Vol. 4. P. 225–226; Idem. Il Trattato dell’Arte Metrica di Giovanni Leone Africano // Studi orientalistici in onore di Giorgio Levi Della Vida. Rome, 1956. 2 vols. Vol. 1. P. 180–198; Levi Della Vida G. Ricerche sulla formazione del più antico fondo dei manoscritti orientali della Biblioteca Vaticana. Città del Vaticano, 1939. P. VIII (посвящение датировано в Риме августом 1939 года). P. 99–110.

6

Jean-Léon l’Africain. Description de l’Afrique / Trad. de A. Épaulard, ann. par A. Épaulard, T. Monod, H. Lhote, R. Mauny // Publications de l’Institut des Hautes Études Marocaines. № 61. Paris, 1956. P. V–XVI. Обращение Алексиса Эполяра к рукописи V. E. 953 в Центральной национальной библиотеке в Риме (Biblioteca Nazionale Centrale) 6–20 июня 1939 года зафиксировано в списке использования, вложенном в рукопись. А. Эполяр (1878–1949) учился медицине в университете Лиона, защитил работу «Vampirisme, nécrophilie, nécrosadisme, nécrophagie» (Lyon, 1901). Т. Моно, профессор Музея естественной истории в Париже, был одним из двоих основателей Французского института Черной Африки в 1938 году. К моменту выхода в свет «Описания Африки» Моно стал спонсором нового журнала, основанного африканскими интеллектуалами – Présence africaine – и издававшегося в Дакаре и Париже (Tai L.-Ch. L’ethnologie française. P. 195, 253–255).

7

Например: Kalck P. Pour une localisation du royaume de Gaoga // Journal of African History. 1972. № 13. P. 520–540; O’Fahey R. S., Spaulding J. L. Comment: The Geographic Location of Gaoga, а также: Kalck P. Response // Journal of African History. 1973. № 14. P. 505–508; Fisher H. J. Leo Africanus and the Songhay Conquest of Hausaland // International Journal of African Historical Studies. 1978. № 11. P. 86–112; Hamani D. M. Au carrefour du Soudan et de la Berberie: le sultanat touareg de l’Ayar. Niamey, 1989. P. 177–178, 181, 184; Hunwick J. O. Timbuktu and the Songhay Empire: Al-Sa‘di’s Ta’rikh al-Sudan down to 1613 and other Contemporary Documents Leiden, 1999. P. 113, 285, n. 74; Masonen P. The Negroland Revisited: Discovery and Invention of the Sudanese Middle Ages. Helsinki, 2000, гл. 4 (П. Масонен сомневается, что ал-Ваззан видел хоть какую-то часть Африки южнее Сахары, за исключением своего первого приезда в Томбукту, см.: Ibid. P. 188–189). По заключению Дж. Ханвика, ал-Ваззан посетил по меньшей мере часть из описанных им областей к югу от Сахары. Он использует текст ал-Ваззана взвешенно и убедительно, опираясь на свое исключительное владение материалом источников по истории Черной Африки. Подход П. Калька необычен тем, что он объясняет сомнительные места или пропуски в «Описании Африки» иными причинами, чем забывчивость автора или передача слухов, – учитывая, в каком положении находился «Léon l’Africain», когда писал эту книгу, он задается вопросом: о чем тот, возможно, хотел сказать и о чем умолчал (Kalck P. Pour une localisation. P. 546–547).

8

Zhiri O. L’Afrique au miroir de l’Europe: fortunes de Jean Léon l’Africain à la Renaissance. Genève, 1991; Les sillages de Jean Léon l’Africain: XVIe au XXe siècle. Casablanca, 1995; «Il compositore» ou l’autobiographie éclatée de Jean Léon l’Africain // Le voyage des théories / Sous la dir. de A. Benmakhlouf. Casablanca, 2000. P. 63–80. Под влиянием «Африки в зеркале Европы» У. Жири молодое поколение литературоведов обратилось к тексту ал-Ваззана, чтобы заново взглянуть, как проблемы расы, неевропейской сексуальности, колонизации воздействовали на творческое воображение европейцев. См., в особенности: Hall K. F. Things of Darkness: Economies of Race and Gender in Early Modern England. Ithaca; London, 1995. P. 28–40; Andrea B. The Ghost of Leo Africanus from the English to the Irish Renaissance // Postcolonial Moves: Medieval Through Modern / Ed. by P. C. Ingham, M. R. Warren. New York, 2003. P. 195–215. См. также информативный веб-сайт Кристель де Руврэ (Cristel de Rouvray): www.leoafricanus.com.

9

Rauchenberger D. Johannes Leo der Afrikaner. S. 237. Раухенбергер ссылается здесь на высказывание Реймона Мони (Mauny R. Tableau géographique de l’Ouest African au Moyen Age d’après les sources écrites, la tradition et l’archéologie. Dakar, 1961. P. 47). Немецкий исследователь также использует собственную расшифровку рукописей ал-Ваззана, касающихся Африки южнее Сахары.

10

Juan León Africano. Descripción general del África / Trad. S. Fanjul. Barcelona; Madrid, 1995. P. 11–47. Подобно Массиньону в первые годы XX века, С. Фанжул характеризует этот труд как «арабский по своей тематике, хотя и итальянский по форме и непосредственному побуждению» (Ibid. P. 43). Более ранний перевод издания Рамузио на испанский язык вышел в 1940 году в издании Института испано-арабских исследований генерала Франко (Instituto General Franco de Estudios e Investigación Hispano-Árabe).

11

Al-Mahdi al-Hajwi M. Hayat al-Wazzan al-Fasi wa-atharuh. Rabat, 1935; Al-Hasan al-Wazzan. Wasf Ifriqiya / Tarjamat M. Hajji. Rabat, 1980; Hajji M. L’activité intellectuelle au Maroc à l’époque Sa‘dide. Rabat, 1976–1977. 2 vols. Интересные сообщения, посвященные исследованию ал-Хаджви и переводу Хаджи, были сделаны на симпозиуме «Léon l’Africain» (EHESS, Paris, 22–24 мая 2003 года). О первом сделал доклад Ален Руссийон (Alain Roussillon. «Une lecture réformiste de Leo Africanus: Patrimonialisation d’un renégat»), о втором – Дрисс Мансури (Driss Mansouri). Сообщение Руссийона вышло в: Roussillon A. Une lecture réformiste de Leo Africanus: Patrimonialisation d’un renégat // Léon l’Africain / Sous la dir. de F. Pouillon. Paris, 2009. P. 333–348.

12

Maalouf A. Léon l’Africain. Paris, 1986. P. 7, 9; Idem. Les croisades vues par les Arabes. Paris, 1983; Amin Maalouf // Ancelovici M., Dupuis-Déri F. L’archipel identitaire. Recueil d’entretiens sur l’identité culturelle. Montréal, 1997. P. 169–172; Maalouf A. Origines. Paris, 2004. P. 9–10; Беседа автора настоящей книги с Амином Маалуфом (Париж, 17 октября 1997 года).

13

Benmakhlouf A. Cosmologie et cosmographie au XVIe siècle: le statut épistémique de la description; Touati H. La giraffe de Léon l’Africain; Boucharb A. La conquête ibérique du littoral marocain d’après la Description de l’Afrique: vision d’une entreprise guerrière en terre d’Islam; Kaddouri A. Al-Wazzan de part et d’autre de la Méditerranée: Lire Léon dans une perspective de regards croisés – все эти доклады были представлены на симпозиуме «Léon l’Africain» (EHESS, Paris, 22–24 мая 2003 года). Очерк Ахмеда Бушарба опубликован в: Léon l’Africain / Sous la dir. de F. Pouillon. Paris, 2009. P. 67–81. Еще двое марокканских ученых написали об ал-Ваззане в книге, которая попала мне в руки, когда моя собственная работа уже ушла в печать: Хамид Трики и Амина Аушар, авторы вступительных очерков к прекрасно иллюстрированному изданию разделов книги ал-Ваззана, посвященных Фесу, в переводе Эполяра (Fez dans la Cosmographie d’Al-Hassan ben Mohammed al-Wazzan az-Zayyat, dit Léon l’Africain. Mohammedia, 2004).

В представленном историографическом обзоре автор не рассматривает традицию изучения жизни и творчества ал-Хасана ал-Ваззана на русском языке. В связи с этим необходимо в первую очередь отослать читателя к книге: Лев Африканский. Африка – третья часть света. Л., 1983. Эта книга вышла в серии «Литературные памятники», текст русского перевода книги Льва Африканского был подготовлен Виктором Владимировичем Матвеевым (1928–1995) на основе итальянского перевода Джованни Батисто Рамузио, который был сверен с французским переводом Алексиса Эполяра. Кроме того, данное издание содержит значительную статью В. В. Матвеева «Лев Африканский. Его время, его жизнь, его труд» (Прим. науч. ред.).

14

Historiale Description de l’Afrique, tierce partie du monde… Escrite de nôtre tems [sic] par Iean Leon, African / Trad. par Jean Temporal. Lyon, 1556/1557. На титульном листе указан в качестве даты публикации 1556 год, но в привилегии Генриха II Жану Тампоралю сказано, что печатание завершилось 4 января 1556 года по старому времяисчислению, то есть 4 января 1557 года по новому.

15

Bhabha H. The Location of Culture. New York; London, 1994, гл. 1, 6, 10; White R. The Middle Ground: Indians, Empires and Republics in the Great Lakes Region, 1650–1815. Cambridge, 1991; Gilroy P. The Black Atlantic. Modernity and Double Consciousness. Cambridge, 1993. P. 29; Zemon Davis N. Women on the Margins: Three Seventeenth-Century Lives. Cambridge, 1995 (рус. пер.: Земон Дэвис Н. Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века / Пер. Т. Доброницкой. М., 1999; 2021).

16

Некоторые примеры такого подхода см. в работах: Spitzer L. Lives in Between: Assimilation and Marginality in Austria, Brazil, West Africa 1780–1945. Cambridge, 1989; García-Arenal M., Wiegers G. A Man of Three Worlds: Samuel Pallache, a Moroccan Jew in Catholic and Protestant Europe. Baltimore, 2003.

Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами

Подняться наверх