Читать книгу Еще один шанс - Наталия Доманчук - Страница 2

Вся эта история произошла со мной ещё в прошлой жизни. В день, когда мне исполнилось сорок лет.

Я мечтала провести его в одиночестве. И, к счастью, все так и вышло – накануне мама уехала лечить нервы в санаторий, а лучшей подруге я объяснила, что хочу побыть одна. Она долго сопротивлялась, но все же смирилась с моим решением.

Я проснулась рано утром, натянула на своё рыхлое тело спортивный костюм, обула кроссовки и направилась в булочную.

Я долго стояла перед витриной. Очень хотелось не ошибиться и порадовать себя действительно вкусным десертом. Я выбрала аппетитный белый бисквит с шоколадным кремом, два эклера и поплелась домой.

Дома я зажгла две свечи с цифрами 4 и 0, сама себе спела Хэппи бездэй, потушила свечи, отрезала кусок торта и не без удовольствия его съела.

Потом я оделась, вытащила из кошелька две тысячи рублей и положила их в карман плаща. Зазвонил телефон. Это была моя лучшая подруга и двоюродная сестра в одном лице.

– Да, Катюнь, спасибо, – ответила я на поздравления. – Нет, правда, все нормально. Вот купила себе торт, слопала пару кусков. Все отлично, я тебя уверяю. Сейчас эклеры доем. Ты же знаешь, как я их люблю, и завалюсь смотреть сериал. Правда, просто хочу сегодня побыть одна. Тем более мама уехала, некому мне читать морали о моей непутёвости. Так сказать, пользуюсь моментом и буду думать, как стать чище и добрее. Спасибо ещё раз за поздравления. До встречи!

Я отключила телефон и положила на тумбочку в коридоре.

Когда вышла из подъезда, моросил противный, холодный, хоть и весенний, дождь. Подняв воротник плаща и покрепче завернувшись в шарф, я направилась на железнодорожную станцию.

Именно сегодня, в день моего сорокалетия, я собиралась распрощаться со своей никчемной жизнью.

Разочарование было настолько сильным, что я даже не искала себе оправдания. Это было решение, к которому я шла целых десять лет, каждый день превращая в ад и ни секунды не сомневаясь, что завтра будет ещё хуже, чем сегодня.

Моя жизнь с самого начала была сложной. От матери я всегда слышала, что была нежеланной и все девять месяцев являлась угрозой ее здоровью. Ей пришлось всю беременность провести на сохранении, чтобы явить миру меня. Являлась я тоже долго – двое суток. И чуть не убила свою мать: начались какие-то осложнения и потом она еще месяц была на грани.

Самое счастливое и беззаботное время было детство, где не нужно вести умных, высокоинтеллектуальных бесед и думать, что тут надо промолчать, а вот здесь блеснуть эрудицией, чтобы произвести хорошее впечатление на собеседника. В детстве можно просто быть собой и ни о чём не беспокоиться.

Именно тогда я была красивым толстощёким карапузом и даже не догадывалась, какая необыкновенная судьба меня ожидает, и как много нужно будет преодолеть препятствий.

В начальных классах я была круглой троечницей. Папа всегда помогал, но результаты все равно оставались нулевыми. Иногда в моем дневнике проскакивала четверка, но последующая двойка все возвращала на круги своя.

Я делала домашнее задание не час-два, как мои одноклассники, а вдвое дольше. Больше всего не любила учить стихи. На самое простое четверостишие у меня уходило полчаса, а иногда и час. Я не просто заучивала стихи, я зазубривала каждое слово, находив на них ассоциации, и только благодаря своей усидчивости, получала тройку.

В седьмом классе мои зубриловские плоды, а может, уже просто натренированная память, сделали свое дело и в дневнике появились первые пятерки. У меня не было подруг, и каждый день после уроков я спешила домой к письменному столу, к квадратным уравнениям и закону Ома. Вскоре я стала получать удовольствие от учебы, хотя по-прежнему мне приходилось все заучивать и зазубривать.

Когда я перешла в десятый, меня посетила большая и светлая любовь. Она наведывалась ко мне и раньше, но на этот раз была не похожа на все мои предыдущие, потому что мне ответили взаимностью. Его звали Игорь, он был моим одноклассником и стал моим первым мужчиной. Под конец учебного года обнаружилось, что я беременна.

Игорь не отказывался от ребенка. Он повел себя как настоящий мужчина – предложил выйти за него замуж и воспитывать малыша вместе. Но вот планы его родителей были совсем другие. К тому времени они уже собрали все документы, чтобы переехать на историческую родину – в Израиль. И задержались в России только для того, чтобы Игоряша смог окончить школу и получить свой диплом с отличием. А тут я со своей беременностью.

Им срочно пришлось изменить свои планы и вывести и Игоряшу, и всю свою семью за одну ночь, чтобы я или мои родители не подняли шум о совращении малолетки. Меня, то есть.

Мама рвала и метала. Папа к тому времени уже жил в другой семье и даже не знал об этой трагедии. Решение было принято не мной, а моей родительницей, что являлось не новостью – в нашей семье все решала она. Тогда она просто взяла меня за шкирку и отвезла в дом, где мне в подпольных условиях сделали аборт.

Если бы не привычка быть амебой, может я и смогла ее остановить. Но увы, даже в день своего сорокалетия, я точно могу сказать, что все еще являлась этим одноклеточным организмом и больше всего на свете боялась свою мать.

В эту же ночь у меня поднялась высокая температура, и еще месяц ушел на то, чтобы меня вытащить с того света.

Мама никогда не плакала. Я никогда не видела ее слез. А вот отец узнал обо всем и пытался меня проведать. Но ни я, ни она его видеть не хотели. Он был предателем. Бросил бедную женщину с двумя дочками и ушел к молодой профурсетке.

Да, у меня есть старшая сестра. Полная мне противоположность: красивая, стройная девушка с голубыми глазами и светлыми, как лен, волосами. Она похожа на маму. Я – на папу – низенькая, толстенькая, неуклюжая, со вздернутым носом, тонкими губами и серыми паклями вместо волос.

Мама без ума от Даши. На самом деле сестру невозможно не любить – она прелестна: и когда смеется, и плачет, и топает ножками, и даже когда истерит. Я тоже ее обожаю.

Мне кажется красивых людей легко любить. Сложно испытывать симпатию к некрасивым, неталантливым. Вроде меня.

Папа, конечно, поступил подло и никто этого не отрицал. Даже он. Также никто не пытался понять, почему он так поступил. Разве, когда распадается семья, виноват один? Не оба?

Откуда мне тогда было знать такие нюансы? Мама сказала, что он предатель – променял нас на другую, очень молодую тетеньку, а о жене и детях забыл. Ему же она запрещала появляться в нашем доме и делала все возможное, чтобы мы с ним не виделись.

Выпускные экзамены я сдала на одни тройки, а поступление в институт провалила, но тут опять подсуетилась моя мама и нашла мне работу швеёй-мотористкой в одном из ателье рядом с нашим домом.

Я всегда, с самого детства, мечтала стать врачом, как отец.

Но мама была против, она очень не хотела, чтобы я пошла по его следам. И лишь смерть отца позволила мне осуществить свою мечту.

Папа умирал полгода. Его профурсетка, Зоя Михайловна, как оказалось, была совсем не молодой, а его ровесницей. Она несколько раз приходила в ателье, где я работала, рассказывала, что папа при смерти и просила прийти попрощаться с ним. Но я так боялась гнева матери, что не посмела заговорить на эту тему и попросить разрешения сходить в квартиру разлучницы.

После смерти папы мама стала к нему относиться совсем по-другому. Она попыталась водрузить его имя на пьедестал и причислить к лику святых. Мы стали частенько вспоминать счастливые времена, когда папа еще был с нами, и мама, хоть и продолжала называть его предателем, все же чувствовалось, что простила и перестала на него злиться. Поэтому на семейном совете и было решено, что я пойду в мед.

Сколько усилий и бессонных ночей мне для этого понадобилось, знаю только я. Но я совсем не жалею об этом. Медицина – это действительно мое призвание, и я это теперь знаю точно.

В свои двадцать два года я училась в Мед Институте на втором курсе и была замужем за обыкновенным парнем, которого звали Сергей.

Он влюбился в меня с первого взгляда, был очень тронут моим «прохладным» отношением к нему, ведь за него многие девчонки дрались, и уже через месяц предложил руку и сердце.

Я согласилась только потому, что хотела вырваться от маминой «заботы», контроля и ежедневных нотаций.

В его просторной однушке я чувствовала себя чуть лучше, все свободное от работы время зубрила иностранные языки и читала художественную литературу.

Моя душа разрывалась от того, что жизнь проходила мимо. Мимо счастья, радостей, смеха и улыбок. Я чувствовала себя одинокой и несчастной, каждый день плакала и спрашивала у подушки: «Почему? Почему у меня такая судьба? Почему я не знаю, что такое праздники и подарки судьбы? Почему самое простое я должна заслужить?»

На все мои «почему» я получала очередной пинок под зад, и в день моего двадцатисемилетия Сергей поставил вопрос ребром: если я не забеременею в течение полугода, мы разводимся.

Его любовь очень быстро сошла на нет и моя «прохладность», которая так привлекала его во мне, через год семейной жизни превратилось в раздражение.

– Как можно быть такой черствой? – кричал он мне.

– Мне кажется, что у тебя нет души! – твердил он ежедневно.

– Зачем ты вышла за меня? – спрашивал он. – Роди мне ребенка, может хоть тогда твое сердце растает, и ты узнаешь, что такое любовь!

Я знала, что никогда не смогу иметь детей.

И еще я думала, что знаю, что такое любовь.

Но в главном я не ошиблась – она точно не имела ничего общего с нашей семейной жизнью.

Мне не хотелось ждать дать полгода, я собрала свои вещи и ушла в родной дом. Больше мне идти было некуда.

Даша к тому времени, опять же с помощью мамы, познакомилась с иностранцем и уехала с ним жить в Америку.

Я сменила только место локации. Все мои проблемы всегда были со мной. По ночам я все так же пытала подушку, просила и молила Бога, чтоб в моем туннеле появился хоть тусклый, пусть очень далеко впереди, но свет.

Света не было еще три года. Бестолковые, пустые, нелепые и монотонные дни моей жизни, которые были похожи, как братья-близнецы. Я прожила их, как в тумане.

И опять же в день моего рождения, когда мне исполнилось тридцать, мои молитвы были услышаны, и в туннеле появился не просто свет, а огромная большая вспышка.

Его звали Влад. Я сразу рассказала ему, что не смогу иметь детей, на что он ответил: «Значит усыновим».

Это было счастье. Большое, круглосуточное счастье! Оно меня не просто накрыло, а укутало, обволакивая со всех сторон.

Я засыпала и просыпалась на его плече, и моя подушка за это время успела высохнуть от слез. Но, как оказалось, ненадолго. Он погиб в автокатастрофе через 2 месяца после нашего знакомства. Уехал утром с приятелем на рыбалку, друг за рулем задремал, и автомобиль попал под встречный грузовик.

Моя несчастная судьба встретила меня с распростертыми объятиями, и теперь я точно знала, что в моей жизни уже не будет ничего хорошего. Полюбить так, как я любила, я уже не смогу – так любят только раз.

Потом были десять лет без него. Это была не жизнь и даже не существование. Это была боль. Самая настоящая физическая пытка, от которой я сворачивалась в клубок и скулила, как собака. Иногда эта боль приходила ночью. Мне снилось, что мы опять вместе, а на утро, я чувствовала, как боль волной накрывает меня еще сильней, будто мы только сейчас расстались с Владом, и я только сейчас его потеряла. Говорят, что время лечит. Не верьте. Оно калечит, заглушает, как после сильного обезболивания, но проходит час, два, и боль опять оживает и разбрасывает свои семена по всему телу.

Спустя какое-то время я попыталась начать жить заново. Сначала я решила стать живой. Улыбалась, когда шутили люди, готовила себе еду, ходила в рестораны и пыталась получать удовольствие. Но я чувствовала, что душа моя мертва, и ничего внутри не шевелится. Тело по утрам мылось, зубы чистились, волосы укладывались, лицо получало порцию макияжа, я что-то ела, пила любимый капучино, ходила на работу, спасала жизни других людей, а себя спасти не могла.

Десять лет и никаких изменений. Трудно жить, когда тебе все равно. Ты чувствуешь, что все бессмысленно, и каждый новый день – близнец вчера. И никогда, никогда уже не будет так хорошо, как было рядом с Владом.

Поэтому я приняла решение: не мучиться больше, а покончить с этой жизнью раз и навсегда.

Я ехала в электричке и думала, что мне совсем не страшно умирать. Возможно, я просто очень верила в то, что увижу Влада, именно когда умру, и мы встретимся с ним на том, другом свете.

Я специально не взяла с собой ни документы, ни телефон, а денег у меня было только на билет в один конец. Нужно было уехать подальше, чтобы меня никто не опознал, если найдут тело.

Я хотела пропасть без вести. Чтобы у родственников и у любимой подруги была надежда, что я жива и, может быть, вернусь. Мне казалось, что им так будет легче перенести такой удар.

Я считала – всегда лучше иметь надежду, чем точно знать, что ты больше никогда не увидишь родного человека.

Если бы я знала, что мой Влад жив, я бы действовала. Я бы жила. Я бы ждала его и смотрела на дверь: вот сейчас он войдёт, и я оживу и опять буду улыбаться. У человека должна быть надежда. Без нее жизнь становится существованием. У меня этой надежды не было уже давно.

Я долго рассуждала как мне стоить умереть и не думала о том, чтобы мне не было больно или чтобы я красиво лежала в гробу. Я искала самый легкий способ.

Таблетки и вскрытые вены сразу доказывали самоубийство, а мне хотелось, чтобы моя смерть выглядела, как несчастный случай. Поэтому я решила броситься с моста и утонуть. Ведь я никогда не умела плавать. Эта смерть мне представлялась самой легкой. Нужно всего лишь перекинуть свое гнилое тело через ограждение. А потом, даже если и не убьюсь от удара, вода сделает свое дело.

У меня на примете был один замечательный мост за триста километров от моего места жительства – возле родного города Влада, куда мы ездили знакомиться с его мамой. Мне казалось, что этот мост родной, что я обязательно справлюсь и смогу прыгнуть в эту бездонную пропасть.

На деле же, когда я до него добралась, этот шаг сделать не смогла. Я смотрела вниз на водную пучину, проклинала себя за слабость, просила, умоляла Бога забрать меня к себе, обливалась слезами и рычала, как зверь, а перекинуть свое тело за перила так и не смогла.

Неподалеку я увидела железнодорожные пути. И решила умереть, как Анна Каренина.

Я просто шла по рельсам, смотрела на полную луну, освещающую мне дорогу и рыдала:

– Я не могу без него! Я хочу его видеть! Дай! Дай мне еще один шанс встретиться с ним! Я прошу тебя только об одном шансе!

Под ногами загудели рельсы и меня ослепил свет паровоза.