Читать книгу Книга десяти заповедей - Наталия Древес - Страница 2

Лиза шла по узкой улице с кислой и унылой миной на лице, вызванной нещадно палившим солнцем. Стоял пыльный, жаркий июль с ослепительным синим небом и белым пятном солнца на нем. Прибыв на каникулы к родственникам из вечно дождливого Санкт-Петербурга, девушка удивлялась самой себе. Постоянная жара ей уже надоела. Соскучившись по дому, она мечтала о прохладных белых ночах в любимом городе.

Елизавета приложила руку к голове и поморщилась. «Ну, вот! Бейсболку забыла, растяпа!», – поругала она себя. Она остановилась, отвинтила крышку бутылки и сделала глоток воды. Возвращаться на рынок, где она помогала тётке продавать овощи, ей не хотелось. Она остановилась, раздумывая, что делать.

Прекрасный город Иерусалим успел Лизе надоесть. Белизна домов уже не восхищала, а резала глаз. Уличные торговцы раздражали, как и нескончаемый, бурлящий поток туристов, ежедневно проносившийся мимо дядиного дома. Она жила у родственников в течение месяца, но так и не привыкла к постоянному галдежу за окном.

Вот и сейчас девушку подхватила волна щёлкающих фотоаппаратами туристов и понесла в противоположную сторону. Людское течение вынесло её к молельной площади. Она растерянно огляделась, не понимая, что она здесь делает.

Стена Плача вызывала у неё слезы, но совсем по другой причине. Девушке было грустно от того, что такое прекрасное, святое место превратилось в туристическую «Стену тысячи записочек». Отойдя в сторону от арки металлодетектора, Лиза недовольно посмотрела на улыбающихся, возбужденных людей.

Оказавшись здесь впервые, Елизавета была разочарована. Позже дядя сказал, что она просто попала в неудачное время. Это был «час пик» туристического нашествия. Придя сюда с чувством благоговения, трепета и ожидания чуда, Лиза поразилась огромному количеству народа, шуму и резкому, строгому инструктажу:

– Записка готова? Голову покрой! Подойдёшь, записку воткнешь, молитву прочтёшь и возвращайся! Не задерживайся! Видишь, сколько людей? Когда пойдёшь обратно, не забудь десять метров пройти лицом к стене. Следующий!

Чувство радости улетучилось сразу. И больше сюда она не ходила, как ни уговаривал её дядя. В её жилах текла удивительная смесь кровей разных народов, и, хотя еврейской крови было немного, она чувствовала себя маленькой частью древнего народа. А Западная стена была для неё местом молитв и поклонения Богу, а не местом фотосессии. Поэтому Лиза хмуро передернула плечом и свернула в одну улочку, потом в другую и через какое-то время оказалась около двух позолоченных львов, между которыми на коленях стоял мужчина в дорогом сером костюме и, закрыв глаза, что-то шептал. Она остановилась, не в силах сделать следующий шаг, поскольку увиденное было странным и одновременно завораживающим. Ей казалось, что воздух обволок её со всех сторон, лишив воли двигаться.

Рядом находился институт Храма, поэтому здесь тоже было много туристов, которые остановились, с интересом рассматривая черноволосого мужчину, который что-то быстро писал на листах бумаги.

Елизавета встряхнулась, сбрасывая непонятную сонливость, и хотела продолжить путь. Но что-то мешало ей. Она наморщила лоб и посмотрела на мужчину. Девушка отметила, что он красивый. У иностранца была белоснежная кожа, темные вьющиеся волосы. Пиджак сидел на нем великолепно, безупречно чистый воротничок открывал шею, показывая кадык. И даже большой нос с загнутым вниз кончиком не портил благородный облик.

Неожиданно мужчина открыл глаза, вытянул вперёд руку и громким хриплым голосом выкрикнул на английском языке:

– Вы все грешники! Грешники! – голос набирал силу и заставлял идущих мимо людей оборачиваться и останавливаться:

– Вы – отвергнутые Богом дети, не соблюдающие его заветов. Бог дал вам всего десять заветов! Всего десять! – мужчина поднялся с колен и закричал во всю мощь своих легких. – Неужели так трудно им следовать?

– Ф-р-р… Ещё один сумасшедший! – подумала Лиза и хотела сделать шаг, но не смогла оторвать от земли подошвы ног. Почувствовав себя неуютно, огляделась по сторонам.

А мужчина неожиданно спокойно и как-то торжественно произнёс:

– Я верю в Бога всем сердцем и разумом моим. Я верю в то, что он создал этот прекрасный мир и отдал его во владение человека. И дал ему Закон, чтобы знало дитё Божие, что хорошо есть, а что плохо. Вам не нужны посредники между вами и Господом нашим, откройте сердца для любви Отца нашего. Только вы и Бог! И между вами Закон! Тот самый Закон, которые он сам лично начертал на камне перстом своим и дал Моисею.

Мужчина воздел руки к небесам и продолжил свою горячую проповедь:

– Господь дал вам свободу! Живите, радуйтесь, наслаждайтесь, стремитесь познавать новое. Пойте, танцуйте, покоряйте горы. Только соблюдайте десять заповедей Отца вашего. И тогда коснётся вас милость Господа нашего!

Он замолчал, обвёл пылающим взором толпу и воскликнул:

– А сейчас спрошу я вас. Кто из вас соблюдает заповеди Господа нашего? Кто?! – он возвысил голос, развернулся и ткнул пальцем в толстяка с фотоаппаратом, – Ты?!

Пухлый мужчина побледнел и прикусил язык от неожиданности. А иностранец, скорбно и театрально заломив руки, посмотрел на небо:

– Да никто! Отец мой, никто не следует твоим заветам!

Ему никто не ответил, потому что среди зевак, глазеющих на одержимого мужчину, не было ни одного еврея. Это были туристы, решившие сэкономить на гиде и самостоятельно найти Западную стену, пройдя через еврейский квартал. Пятеро китайцев вообще не поняли, почему он так горячится. Они переглянулись, пожали плечами и на всякий случай сфотографировали импозантного оратора на фоне позолоченных львов (они понравились им гораздо больше).

Иностранец посмотрел Лизе в глаза (у той мурашки побежали по телу), перевёл взгляд на фотографирующих китайцев, нахмурился и продолжил:

– Господь наш говорил со мной. Он сказал мне: «Иди, и я покажу тебе, где Заповеди мои. Достань их и расскажи детям моим. Время истины настало».

Вздрогнув от вспышки фотоаппарата и посмотрев на улыбающуюся ярко накрашенную пожилую даму, новоявленный пророк пришёл в неистовство:

– Вы все! Все до единого! Грешники! Глаза бы мои вас не видели!

Мужчина гневно потрясал кулаками, топал ногами и неожиданно, громко вскрикнув, поднял руки к лицу, закрывая его. Словно впав в транс, он стал покачиваться из стороны в сторону, затем внезапно рухнул на колени и завалился на один бок, прижав колени к груди. Туристы увидели, как сквозь тонкие белые пальцы заструилась кровь, потекла по рукам, окрашивая белоснежные манжеты рубашки. Мужчина, застонав от боли, стал извиваться на каменных плитах, не отрывая ладони от глаз и выкрикивая непонятные слова, потом тело его вытянулось и замерло.

– Он умер?!», – тишину прорезал чей-то испуганный, пронзительный голос.

Лиза обернулась на голос и увидела коротко стриженую блондинку с пирсингом на правом крыле носа, в белой прозрачной рубашке и коротких шортах; вся её левая рука была в татуировках. Лизе девушка не понравилась, поэтому она отвернулась от нее.

Другой голос успокаивающе ответил: «Нет-нет! Не думаю! Просто потерял сознание. Вызовите «скорую».

– Я медсестра, – через толпу пробилась женщина и, опустившись на колени, стала расстёгивать рубашку на груди мужчины.

– Посмотрите на его глаза – они все в крови, – прошептал чей-то голос.

– Какой ужас! – отозвался другой. – Вы слышали, как он кричал: «Глаза бы мои вас не видели!»? А что, если он действительно лишился зрения?

– Не впадайте в мистику, – сердито перебил их хриплый голос, – это самовнушение. Науке такое давно известно. Этот человек подвержен известному Иерусалимскому синдрому1. Знаете, сколько таких сумасшедших Святая Земля видела? Каждый год появляется новый пророк и начинает проповедовать о каре, о гневе Господнем. Надоело, – мужчина махнул рукой и ушёл, но прежде не удержался и сфотографировал лежащего в беспамятстве человека и симпатичную медсестру, делающую несчастному искусственное дыхание.

Медики подъехавшей «скорой помощи» положили на носилки бесчувственного мужчину, а люди, проводив уезжающую машину взглядами, разошлись по своим делам. Только двое – молодая девушка с длинными светлыми волосами и смуглый парень, остались, собирая шевелившиеся на ветру листы бумаги, исписанные иностранцем.

Случайно взявшись за одну и ту же страницу, они посмотрели друг на друга недоверчиво, практически враждебно. Первым улыбнулся парень, а Лиза, исподлобья посмотрев на него, осторожно спросила:

– Ты палестинец?

Юноша, глядя прямо ей в глаза, устало ответил:

– Да, я мусульманин. Этот мужчина прав, Законы должны быть для всех людей одинаковыми. Если бы мы все соблюдали их, то был бы мир на Святой Земле. Думаешь, у меня сердце не болит за Иерусалим? Это и мой город тоже! Мой! А я каждый день сталкиваюсь с подозрительностью и недоверием, – он на минуту замолчал, плотно сжав губы.

Лиза, вспомнив свой взгляд, покраснела. Молодой человек, справившись с волнением, продолжил:

– Меня зовут Карим. Мы вместе отнесём бумаги несчастному в больницу.

***

Владимир Царёв очнулся в больнице, попытался открыть глаза, но резкая боль не дала ему это сделать. Он поднял руки, осторожно дотронулся до своего лба, кончиками пальцев спускаясь вниз, ощущая толстый слой повязок.

Нахмурился и опустил руки. Мужчина не помнил, что с ним произошло:

– Я прибыл вчера, или… Сколько времени я здесь? – задал он себе вопрос. – Дела вроде бы все сделаны. Контракт подписан. Это я помню. Что было потом? Я захотел прогуляться по старому городу. И там что-то произошло… Что?! – как ни напрягался, он ничего не мог вспомнить.

Владимир устало откинулся на подушки и задремал. Через несколько минут тело его дернулось, как от электрического разряда, он вскрикнул и резко сел в кровати.

Голос в его голове, властный и неумолимый, приказал ему размотать бинты. Владимир, слушая этот металлический голос, звучавший как раскаты грома, пытался сообразить, что все это значит. А руки в это время послушно разматывали бинты. Пальцы осторожно коснулись глазных впадин, нащупывая там пустоту.

– У меня нет глаз, – безучастно подумал мужчина, – определенно нет, тогда чем я гляжу?

Царёв моргнул, сморщившись от боли: комната проступила ярче, силуэт шкафа стал отчётливее, он увидел мебель изнутри – рассохшиеся спрессованные опилки и ходы в них, пробуравленные какими-то насекомыми, ржавые болты и начавшую плесневеть заднюю стенку. Он повернул голову к окну и «увидел», что находится внутри стены: ржавые трубы и бегущую по ним воду. Подняв голову наверх, Владимир «разглядел», как бездарно проложена проводка, а опустив голову вниз – сквозь плитку и бетон, арматурную сетку на полу. Его третий глаз или мозг (он не совсем понимал, чем он видит) сфокусировался на ней и начал сканирование.

– Забавно. Да я же рентген! – воскликнул он. Это его так развеселило, что он с какой-то детской радостью потер руки и стал поворачивать голову в разные стороны, чтобы ещё и ещё раз убедиться в своей новой способности.

Дверь открылась и в комнате появилась темная фигура. Внезапный испуг малиновым огнём вспыхнул внутри её головы и ручейками хлынул, распространяясь по всему телу. Пока фигура приближалась к Владимиру, нити страха, заполонившие всё её тело, стали желтыми. Владимир наблюдал, как веревочки нервов расцвечиваются в золотистые цвета паники. Головная кора мозга выбрасывает все новые и новые импульсы, иголочки нервов становятся коричневыми от тревоги, какой-то заботы, но не о пациенте – часть рассудка была далеко от палаты пациента.

Владимир моргнул, на фигуру наложился цветной слайд: перед ним была немолодая полная женщина с жидкими волосами, собранными в хвост. Теперь страх отражался в её голубых глазах. Моргнув ещё раз, стали очевидны внутренности медсестры: опухоль, жадно охватившая матку, изношенные мышцы сердца…

– Год, год-полтора, – подумал он, с удивлением осознавая, что только что определил оставшийся срок её жизни. Это открытие повергло его в шок, откинувшись на подушки, он выдохнул: «Поразительно!».

В голове медсестры Александры отпечатался рассказ Ирины, врача «скорой», которая привезла русского в стационар: в машине он, очнувшись, резко сел, поднял руки к глазам, и те, как будто выпрыгнули ему в ладони – два белых шарика с чёрными кругляшками внутри. Сразу же хлынула кровь, и несчастный снова потерял сознание. А глазные яблоки, выкатившись из его поникших рук, подпрыгивая, покатились в разные стороны. Как только они с отвратительным хлюпаньем оторвались от нитей нервов, Ирина и медбрат Петр закричали от ужаса. У молодого, работающего всего несколько недель, медика волосы встали дыбом, а очки съехали с переносицы. А врача, которая была уже в весьма зрелом возрасте, так трясло, что её пальцы не могли нащупать перевязочный материал. И только фонтаном хлеставшая кровь из пустых глазниц и понимание, что несчастный может умереть от её потери, заставили вспомнить о врачебном долге.

Александра страшно боялась увидеть пустые глазницы на лице больного, поэтому, лихорадочно щебеча о последствиях самовольного снятия повязок, она пробегала глазами по телу больного, отмечая крупные костлявые руки, тощую грудь, волевой подбородок и легкую щетину. Скользнув глазами по большому носу и выше, медсестра уже не могла отвести взор от кровавых ран, резко выделяющихся на бледном лице.

Пациент растянул губы в улыбке и сказал:

– Поразительно! – громко рассмеялся и добавил. – Не беспокойтесь, я чувствую себя хорошо. Вы думаете, я не могу видеть без глаз. Ошибаетесь! Я прекрасно все вижу. Вот вы не верите мне, а я докажу вам. Вы – невысокая, слегка полноватая блондинка, у вас в руках поднос со стаканом воды и двумя таблетками, которые сейчас подпрыгивают в ваших дрожащих руках. Ваши испуганные глаза имеют голубой цвет с рыжими крапинками, а сейчас вы открываете рот, чтобы закричать.

Женщина захлопнула рот, развернулась и выбежала из палаты.

Владимир встал и стал прохаживаться по комнате. На него снизошло понимание его миссии. В один краткий миг он увидел себя, стоящего на коленях между золотыми львами, ослепительный свет и услышал громоподобный глас. Господь говорил с ним:

– Иди! И я покажу, где лежат заповеди мои. Достань их и отдай детям моим. Ибо время настало!

В это время скрипнула дверь. Медсестра снова возникла на пороге палаты. Владимир нахмурился. Женщина опять что-то верещала тонким голоском, а тело её начало изменяться: кожа покрылась множеством тонких порезов, которые стали углубляться и превращаться в глубокие кровоточащие раны; края ранок скручивались в трубочки и стали походить на обиженные, готовые расплакаться губы. Владимиру пришло в голову, что они похожи на кривые улыбки. Рты разом загалдели, стараясь перекричать друг друга, выкладывая всю правду о грехах своей хозяйки. Царёв в ужасе закрыл лицо руками. Из его уст вырвалось:

– Бог, Отец мой! Эта женщина умудрилась все твои десять заповедей нарушить!

Ко всеобщему ору прибавился грохот металлического подноса и звон разбитого стакана, которые медсестра выронила из рук. Женщина прислонилась к стене, дрожа всем телом и кусая пальцы. В этот момент вошел врач, сердито спрашивая, что здесь происходит.

Сердце Владимира резанула боль от агонии маленького беспомощного плода, увёртывающегося от медицинского инструмента. Царёв, не в силах сдержаться, схватился за волосы и закричал:

– Вон отсюда! Все вон! Оставьте меня одного.

Дверь захлопнулась. В палате стало тихо. Владимир долго сидел, прикрыв ладонями глазные впадины. Потом медленно встал, опустился на колени, положил руки на кровать, склонил к ним голову:

– Господи, Отец мой Небесный! Я не знаю молитв и не знаю, почему ты избрал меня! Но я подчинюсь твоей воле и найду Скрижали Завета. Я научу людей соблюдать их. Только прошу тебя! Убавь грехи людские! Иначе тяжело мне будет сосредоточиться на миссии моей. Я благодарю тебя за все, что ты для меня сделал, делаешь и будешь делать!

Владимир надолго замолчал, по всей видимости, исчерпав запас слов и эмоций. Глубоко вздохнув, он поднялся и решился выйти в коридор. Мир перед ним предстал в серых красках. Люди-полутени шарахались от него. Мимо прошелестел силуэт полной женщины, задыхающейся от быстрой ходьбы. На её груди примостился какой-то зверёк – причина её одышки. Зверёк приподнял головку, открыл было ротик, но, получив немой приказ, обиженно вздохнул и проводил Владимира грустным взглядом. За доли секунды Владимир уловил его слабый жалостливый сигнал: эта женщина – очень скупая. Вот она прячет от своих пожилых родителей сковородку с жареным мясом в шкаф, а на стол ставит вареную картошку.

Владимир смотрел на людей и видел их тайны, но они не трогали его сердце и разум. Они проносились мимо него, обдавая болью и ужасом содеянного.

В конце коридора, среди серых силуэтов, появились две цветных фигуры. Это была парочка молодых людей – светловолосая и худенькая девушка в голубой, длинной тунике и белых брючках и смуглый юноша в зеленой футболке и синих джинсах. Владимир увидел в их руках светящиеся листки и понял:

– Друзья мои, вы принесли мне мои записи! Я очень рад вам! Пойдёмте ко мне в палату.

Молодые люди, последовали за ним, старательно отводя глаза от его лица. Владимира это не смущало, он был в прекрасном настроении. Перебирая свои листки, он восклицал:

– Превосходно! Превосходно! Но мне предстоит ещё много работы. Я знаю, вам непременно хочется узнать, что это такое. И я скажу вам! Это десять Божьих заповедей. Божьим перстом написанных, а людьми утерянных. Десять заповедей Господа нашего! Всего десять! На всех языках мира. Думаете, я знаю языки всех народов? Нет, конечно! Это Бог руководит мною. Он говорит мне, а я записываю. Друзья мои! Принесите мне ещё бумагу и ручку. Да! Ещё кофе и чего-нибудь перекусить. В этой сумасшедшей больнице никто не несёт мне завтрак!

Владимир писал до вечера, отвлекаясь только на то, чтобы перекусить. Если кто-нибудь из персонала заходил в палату, принося таблетки или чтобы провести осмотр, он радостно сообщал каждому о совершенных грехах и муках, ожидающих любого грешника.

Палату Царёва стали обходить стороной. Когда Владимир выходил в коридор, люди, как бильярдные шары, разлетались от него в разные стороны. Без каких-либо разговоров и вопросов, с чьего-то молчаливого согласия, его не торопились выписывать, ожидая, когда пациент сам изъявит желание уйти из клиники.

Через две недели, закончив работу над рукописью, Царёв наконец-то объявил о решении покинуть больницу. Насвистывая, он вышел в коридор, ожидая главного врача, чтобы поблагодарить за бесплатное лечение и попрощаться.

Его внимание привлекла семья из трёх человек, ожидающая прибытия лифта. Темноволосая, поседевшая женщина с уставшим, измученным лицом держала за руку маленькую, светловолосую девочку. Малышка, засунув палец в рот, равнодушно смотрела на стену. Лысый толстый мужчина с небольшими усиками хмуро и нервно смотрел по сторонам, выискивая кого-то.

Владимир, наклонив набок голову, посмотрел на них и медленно двинулся в их сторону. Остановившись прямо за их спинами, он нарочито громко произнёс:

– Кстати!

Это «кстати» заставило похолодеть людей, находившихся поблизости. Теряя волю, они, как один остановились и обернулись на говорящего.

– Педофилов надо кастрировать! Вот, например, этому усатому, надо яйца отрезать! Как, вы мне скажите, можно насиловать свою шестилетнюю дочь?!

Женщина вздрогнула, как от удара. Кровь отхлынула от её лица, а в глазах промелькнуло понимание чего-то страшного, уже давно беспокоившего её. Всё то, что ей казалось раньше странным и подозрительным, в этот миг оказалось очевидным. Она, ни слова не говоря, отвернулась, отпустила руку дочери, подошла к стене, где стояли стулья, и взялась за спинку одного из них. Женщина на секунду закрыла глаза и в тот момент, когда можно было подумать, что она без сил упадёт на него, она подняла стул вверх и в ненависти и злобе обрушила стул на своего мужа. Еще раз! И ещё раз! Тот даже не сопротивлялся, он успел лишь прикрыть голову руками и зажмурить глаза. Удар сначала бросил его на колени, а потом поверг плашмя на пол. Окружающие стали удерживать разъяренную женщину. Когда ярость схлынула, её руки задрожали, один глаз нервно задергался, лицо побледнело. Несчастная испуганно вскрикнула:

– Дочка, где моя дочка?!

Женщину развернули и подтолкнули туда, где человек с пустыми глазницами о чём-то ласково разговаривал с девочкой. Малышку не пугали его пустые глазницы, скорее всего она их не видела, так как, улыбаясь, но слегка отстранённо, смотрела прямо ему в лицо. Владимир вложил ладошку дочки в руку матери и тихо сказал:

– Я стёр её плохие воспоминания. Теперь она будет жить с чистого листа. Уезжай к своему брату. Он – хороший человек. Он позаботится о вас.

Женщина поцеловала его руку. Слезы благодарности и радости, смешанные с чувством стыда, душили её. Но она подавляла их в себе, стараясь не напугать дочку. Она крепко прижала малышку к себе, вдыхая родной запах, взяла её на руки, словно маленькую, и, не оглядываясь, ушла.

Владимир подошёл к стонущему на полу мужчине, возле которого на коленях стоял молодой доктор и что-то говорил ему. Похлопав врача по плечу, с очень серьёзным выражением лица пророк сказал:

– Уважаемый! Вы, когда яйца будете отрезать, не забудьте пришить их потом обратно, а то воровство получится. Всего хорошего! Удачной операции!

***

Прежде, чем покинуть больницу, Владимир попросил Карима принести ему белую одежду.

– Белое, – сказал он юноше, записывающему размеры, – это символ очищения, освобождения от старого, греховного. Это подъем на новый уровень духовности. Белый цвет олицетворяет божественную силу. Бог избрал меня, чтобы найти его заветы и отдать людям. И я исполню волю его. А теперь иди, мне нужно помолиться.

Он выпроводил Карима за дверь и встал на колени возле кровати, положив руки на одеяло:

– Бог мой! Отец мой! Я слушаю тебя!

После обеда Владимир и сопровождающие его Карим и Лиза шли по улице в сторону делового центра города. Юноша и девушка не смогли ответить отказом на предложение нового знакомого:

– Ну, а вы, друзья мои, конечно, пойдёте со мной, чтобы первыми увидеть десять заповедей, перстом Божьим написанным! Да?!

Молодые люди послушно закивали головами, забыв о том, что девушке пора уезжать домой в Россию, а молодому человеку – помогать отцу на базаре.

Владимир выглядел великолепно в белоснежной рубашке, хлопковых брюках молочного цвета и белых мокасинах. Он был радостен и возбуждён, с интересом заглядывал в лица людям, попадающимся на пути. Те испуганно сторонились мужчины, отводя взгляды от его безглазого лица. Владимира это не смущало, казалось, он даже забавлялся тем, что видел в прохожих. Он часто восклицал:

– Вон оно как! Да неужели! Батюшки! Свет мой!

Через какое-то время он нашёл, что искал, в старом каменном здании. Это была небольшая типография.

Повернувшись к молодым людям, Владимир поручил им собрать вещи для предстоящего похода:

– Пойдём пешком! Ночевать будем в пустыне. Для это понадобятся палатки. Лиза, купи еду и воду в расчете на три дня. Карим, достань спальные мешки, фонари, зажигалку. Ну, и остальное… Подумай сам. Итак, друзья, даю вам ровно сутки на сборы. Встречаемся возле моей гостиницы завтра в шестнадцать часов.

Владимир исчез за дверями типографии. Молодые люди растерянно переглянулись, пожали плечами и разошлись. В вестибюле типографии особенного посетителя окликнул охранник, вежливо интересуясь, чем он может быть ему полезен. Владимир остановил его жестом и сказал:

– Не беспокойтесь! Я сам найду дорогу к вашему шефу. Он ждёт меня.

Служащий опустился обратно на стул, испытывая искреннюю жалость к инвалиду. А вот на молоденькую секретаршу безглазое лицо произвело совсем другое впечатление. Её скучающее личико исказили ужас и отвращение. Она открыла рот, чтобы сказать заготовленную для незваных посетителей фразу, но Владимир перебил её:

– Не нужно говорить, что шеф занят. Я вижу, что он играет на своём смартфоне, мучаясь от скуки, как и вы, милочка!

Молодая женщина оскорбленно поджала ярко накрашенные губы, неопределенно хмыкнула и пошла докладывать о визитере, а Владимир, нетерпеливо постукивая костяшками пальцев по столешнице, оглядел кабинет.

Через минуту в дверях показался маленький кругленький мужчина средних лет. Он на всякий случай изобразил на лице ослепительную улыбку, услужливо поклонился и подал слепому руку:

– Эйтан Леви к вашим услугам!

Владимир подал руку и принял приглашение пройти в кабинет:

– Господин, э… – протянул Леви, усаживаясь в чёрное кожаное кресло.

– Царёв, – представился Владимир.

– Итак, господин Царёв, чем я могу быть вам полезен?

Русский достал из портфеля исписанные листы бумаги:

– Необходимо издать в таком же виде и в той же последовательности, как здесь написано. Просто сфотографируйте и сверстайте. Обложка должна быть кожаной, белого цвета. А вот и название, – он протянул первый лист бумаги, – первый экземпляр просто переплетите, как есть. И, естественно, срочно! Прямо сейчас и начинайте!

Эйтан осторожно взял протянутую стопку листов и пробежал по ним глазами. Лицо его не изменилось, хотя в голове мелькнула мысль, что этот, непонятно на каком языке, текст похож на записки сумасшедшего. Мелькнула и тотчас погасла, убитая «взглядом» слепого. Леви похолодел, почувствовав, что русский «смотрит» на него неодобрительно. Каким образом «смотрит» человек без глаз, было неважно. Он реально ощущал его внимательный, изучающий «взгляд». Словно глаза русского не вытекли, как было известно из газет, а переместились внутрь головы, за красно-бурые куски плоти.

Вспотев от ужаса воображаемой картины, Леви стал торопливо задавать вопросы относительно издания книги. Делая пометки в блокноте, Эйтан осведомился:

– Какой вид оплаты вы выберите?

Владимир, откинувшись на стуле, криво усмехнулся, а потом вкрадчивым голосом переспросил:

– Вы что-то сказали о деньгах? Это вы мне должны, дорогой! Полтора года назад, солнечным мартовским днем, с вами что-то произошло… Комната трехзвездочного отеля, номер тридцать пять… Продолжать?

Лицо толстяка стало желтеть, приобретая восковой цвет. Он тяжело задышал, промычал что-то и замотал головой из стороны в сторону.

А Владимир улыбнулся и дружелюбно сказал:

– Да-да, дорогой мой! Вот и искупите грешки свои – издайте бесплатно.

Неожиданно Владимир хлопнул себя по лбу и воскликнул:

– Ах! Чуть не забыл! Вот ещё пара адресов, куда нужно будет отправить книги. А здесь количество, – заказчик стал быстро писать.

Леви с тоской смотрел, как из-под шариковой ручки на листе бумаги появляются названия городов России, Европы и Америки. Сердце сжималось при подсчете предстоящих расходов.

– Оставшуюся часть привезёшь мне. Позвони мне, и я скажу, куда, – Владимир сунул клочок бумаги в руки Леви и вышел, не оглянувшись.

Владелец типографии стал считать, во сколько шекелей обойдется ему эта благотворительность, и задумался, стоит ли «та история» этих денег или нет. Подумал-подумал и решил – стоила. Пахла она не только разводом, но и тюремной решеткой.

На следующий день Владимир, проснувшись в своём номере, долго разговаривал по телефону, затем упаковывал чемоданы, чтобы переслать их в Россию. В назначенное время он встретился с Каримом и Лизой, которые ждали его на ступеньках гостиницы. Рядом лежали рюкзаки: два достаточно объёмных и один небольшой. Владимир подал руку девушке, похлопал по плечу Карима и весело произнёс:

– А теперь, друзья, на юг! На юг! Нас ждут дела!

***

Илия проснулся от кашля. Перевернулся на бок, стараясь сдержать клокочущие звуки в гортани. Ежесекундно сглатывая, он заморгал полными слез глазами. Потом поднялся, натянул длинный старый халат и вышел из комнаты. Дрожащими руками нащупал вязанную шапчонку и, стараясь не шуметь, открыл дверь во двор. Немного постояв, с удовольствием вздыхая свежий воздух, решился выйти на дорогу, но внезапно остановился от пронзительной боли в коленках. Старик нахмурился, сжал губы, ожидая, когда приступ немного утихнет.

Подул ветер, концы халата затрепетали, и Илия, дрожа всем телом, решил вернуться обратно – больные колени нуждались в тепле. Но вспомнив храп своей старухи и спертый воздух в комнате, чертыхнулся и всё-таки продолжил путь, превозмогая ноющую боль. Дрожащими руками он нащупал легкий, но теплый плед, накинул его на плечи, взял в руку палку и медленно засеменил к воротам. Возле стены, у дороги, стоял пластиковой стул, в который старик уселся, плотно запаковав себя в шерстяной платок.

Илия жил в Израиле давно, как и вся его семья –арабов-христиан. Многие из его родственников эмигрировали в Соединённые Штаты Америки по причине «религиозной нетерпимости». Они и его звали с собой, но старик хотел умереть на земле своих предков. Он любил свой дом и чахлый сад, любил по ночам сидеть на своем стуле и смотреть на звездное небо. Звёзды были живые, они светились, подмигивали, рассказывали ему истории.

– А там, в Америке, что? Каменные высокие коробки, нашпигованные электроникой, поделённые на комнатушки? Нет-нет! – он покачал головой. – Это пусть дети сами потом решают.

Через родную деревню Илии проходила дорога в Вифлеем. Старик часто сидел и смотрел на проезжающие арабские автобусы с туристами. Дальше к югу начинались контрольно-пропускные пункты, вдоль дороги сновали военные, часто в деревню привозили нарушителей-христиан, которые хотели увидеть место рождения Иисуса, но плутали и попадали на палестинские территории. Илия и сам не понимал, где он живет: ещё в Израиле или уже в Палестине.

– В этом безбожном мире люди отгораживаются высокими бетонными стенами и грызутся за каждый сантиметр земли. Что это за мир такой?! – произнес старик, глубоко вздохнул, опустил подбородок на палку и поднял взгляд на дорогу, ведущую в Иерусалим.

Шоссе было освещено красным сиянием луны. Старик посмотрел на небо и поразился цвету небесного светила. Багровый круглый глаз смотрел на него со звёздного неба. Будучи суеверным, старик перекрестился и вдруг заметил, как вдали двигаются три маленькие точки. Приглядевшись, Илия разглядел людей. Подслеповато прищурившись, он не сводил глаз с дороги и, когда путешественники подошли ближе, с любопытством разглядывал их.

Эта была странная троица. Худой, нескладный, небритый мужчина, облачённый во все белое, шёл впереди. За ним следовала худенькая девушка, совсем ребёнок, со светлыми вьющимися волосами, в длинной рубашке и джинсах. Замыкал шествие молодой человек. У каждого за спиной был рюкзак.

Араб охнул, когда увидел лицо мужчины, как только тот приблизился к нему. Вместо глаз на лице были кровавые раны. Неожиданно они изменили цвет: потемнели. Их чернота стала затягивать, как в воронку. Мгновение – и Илию засосало! Он оказался в кромешной темноте, где не было ни звука, ни крупинки света. Лишь полная гнетущая тишина, нарушаемая хриплым дыханием и биением сердца. Он попытался закричать, но не смог. Чернота была вязкая, она забивала рот и не давала пошевелиться. В момент, когда старик подумал, что сейчас задохнётся, его вышвырнуло обратно. Мужчина без глаз равнодушно отвернулся и проследовал дальше. Его спутники даже не посмотрели в сторону старика, схватившегося за сердце.

Странники удалились, а старик, держа руку на груди и тяжело дыша, испуганно смотрел им вслед. Внезапно его отвлёк легкий шум. Он увидел на дороге двух сцепившихся скорпионов.

– Ой, нехорошо-то как! – Илия покачал головой. – Кровавая луна, дерущиеся скорпионы – это плохие знаки. И этот странный человек… Быть беде! Быть беде…