Читать книгу Книга десяти заповедей - Наталия Древес - Страница 3

– Бог выбрал Авраама не потому, что он был евреем, а потому что среди всех живущих на земле людей он был самым благочестивым в делах и помыслах своих, – Владимир начал говорить совершенно неожиданно.

Лиза с Каримом переглянулись. Переждав зной в палатках, они продолжали свой путь по пустынной местности. Владимир свернул с ровной дороги, словно желая усложнить их путешествие: приходилось то спускаться с холмов, то подниматься на них.

На высокой точке он остановился и, несколько минут молча любуясь окружающим пейзажем, сказал:

– Мне в голову пришла мысль: жаль, что Бог не искал среди индейцев. Представьте нас в венцах из орлиных перьев. Красотень-то какая!

Внезапно Владимир скривил лицо и противно захихикал, а потом запрыгал на одной ноге вокруг себя, словно юродивый. Такой внезапный переход привёл молодых людей в изумление. Лизе пришла в голову мысль:

– А что, если он просто умалишённый, а не посланник Божий?

В городе Вифлееме, на контрольно-пропускном пункте, без проверки документов их свободно пропустили на территорию Палестины. В святом для многих конфессий месте они не задержались, лишь запаслись водой и отправились дальше.

К вечеру путешественники достигли селения Неве-Даниэль, в котором проживало много русскоязычного населения. Прослышав, что на главной площади в кафе ужинает знаменитый русский, любопытные повалили поглазеть на него.

Царев сидел за маленьким круглым столиком вместе со своими спутниками и что-то громко говорил им. Лиза, расположившаяся по его правую руку, выглядела очень усталой. Она без каких-либо эмоций на симпатичном личике, смотрела в свою тарелку, а Карим внимательно слушал оратора.

Зеваки близко подошли к ним и включили на запись мобильные телефоны. Владимир замолчал, проглотил кусок рыбы и медленно повернулся к ним – люди в ужасе отступили. Владимир не надевал очки с темными стеклами и не вставил искусственные глаза, потому вид красных впадин, окруженных дряблой кожей, вызывал отвращение. Верхние складки век свободно болтались, нижние – гармошкой собрались в области скул. Эти две впадины на лице человека жили своей жизнью, дрожали, надувались, шевелились, вызывая ужас и брезгливость окружающих. Жители поспешили отвести глаза.

Русский неожиданно сильно ударил рукой по столу и закричал:

–Вы все – идиоты! Нечего за мной записывать. Насколько туп и ограничен человеческий род! Каждое мое слово жадно ловит, а потом новую книгу издаст под названием «Современный завет»! Ха-ха! – он хлопнул себя по коленям и задорно рассмеялся. – Современный завет! А мне нравится!

Внезапно его смех оборвался, Владимир выпрямился и вытянул ладонь вперёд. Смартфоны в руках людей заходили ходуном.

– Так вот! Я удалил из ваших телефонов всё, что вы записали. Все, что вы должны знать, есть в Скрижалях Завета. Их и храните. Их и соблюдайте!

На последних словах он возвысил голос и обрушил его на людей с такой силой, что все непроизвольно отступили на пару шагов. Такие неожиданные переходы от спокойного до взрывного тона или приступы истерического смеха вызывали у Елизаветы головную боль.

Внезапно Владимир увидел, как толстяк, сидевший за соседним столиком, исподтишка фотографирует их. Этого было достаточно, чтобы он снова взорвался. Владимир разгорячился и принялся возмущённо кричать.

В висках Лизы запульсировало. Морщась, девушка стала растирать виски. Ей стало очень холодно, неизвестно откуда возник ледяной поток, который окутав её со всех сторон, заставил сжаться от холода. Кожа Лизы покрылась мурашками. Девушка стала удивлённо оглядываться в поисках источника морозного воздуха. Она подумала, что сотрудники ресторана включили кондиционер. Но лица окружающих людей блестели от пота, полная дама за столиком напротив обмахивалась веером. Лиза же, прикоснувшись подушечками пальцев до своего лица, вздрогнула – они были ледяными. Как только Владимир перестал кричать, ощущение холода исчезло, будто его и не было.

Трапеза закончилась. Лиза, поднявшись со стула, предвкушала ванну и мягкую постель в гостинице, но была разочарована повелением русского идти дальше. С поникшим лицом она плелась позади, с обидой размышляя:

– Что за настойчивое желание спать в холоде на камнях?!

Случай за ужином напугал ее. Она спрашивала себя:

– Зачем я иду за этим странным человеком?

Лиза стала сожалеть о принятом пару дней назад решении отправиться в путь с Владимиром и искала предлог, чтобы вернутся домой.

Компания уже покидала Неве-Даниэль, когда Лиза обратила внимание на группу дорожных рабочих в оранжевой униформе с загорелыми лицами. Они устроили перерыв, расположившись на пыльном тротуаре, курили и пили воду из пластиковых бутылок. Глаза мужчин, горящие любопытством, фотографировали его, запоминая каждую деталь одежды и каждый мускул его лица, чтобы потом дома описать своим домашним. Лишь один, рослый, кудрявый мужчина смотрел на свои большие мозолистые руки, думая о чём-то своём.

Именно к нему вдруг направился Владимир, размахивая руками, как палками. Он затряс перед ним кулаком и, брызгая слюной, стал выбрасывать из себя слова с такой силой и энергией, что люди физически ощутили волны его негодования и механически подались назад:

– Даже не думай! Не думай, тебе говорю! И дочь в ад толкнёшь, и сам соучастником по делу пойдёшь! В чем она нарушила закон? Прелюбодеянием? А кому изменила-то? Полюбила? Да! Дура? Да! А где вы, родители, были? Не уберегли, а сейчас на убийство толкаете?! Пусть несёт свой крест до конца жизни своей!

Сказав это, Владимир резко развернулся и зашагал прочь. Карим последовал за ним, а Лиза задержалась, с жалостью посмотрев на мужчину. Его тяжелое, одутловатое лицо, выражавшее в самом начале непонимание, приобрело серый цвет, стало жалким и сморщенным. Уголок рта дергался. Он комкал свои огромные руки, хрустя костяшками пальцев. Напарники его, шокированные услышанным, не произносили ни слова, только молча переглядывались.

Самому молодому из рабочих, юноше лет семнадцати, пришла в голову какая-то забавная мысль, губы его растянулись в улыбке, в глазах заиграла насмешка. Он уже открыл было рот, чтобы сказать что-то, но его осадил начальник. Бородатый цыкнул на него, а потом положил свою тяжелую руку на плечо кудрявого и произнёс:

– Ничего-ничего! Может все образуется! Мальчишка будет – так это же помощь в хозяйстве! – потом, вздернув подбородок, резким голосом прикрикнул на рабочих:

– А вы что расселись, как на банкете? А ну-ка, поднимайте свои толстые задницы и за работу!

Владимир, Карим и Лиза разбили лагерь возле дороги, ведущей на Хеврон. Укладываясь в спальный мешок, Лиза услышала, как Владимир разговаривает по телефону. Из разговора она поняла, что звонит шеф типографии и спрашивает, куда доставить заказ. Русский просит его, привезти ему парочку книг сейчас же, а остальные – в гостиницу города Беэр-Шева, откуда он их заберёт.

***

Девочка была, как на рекламной картинке – румяная, с круглыми блестящими глазами и розовыми губками бантиком. Она сидела на корточках и высыпала своими пухленькими ручками песок из пластиковой ракушки в ведерко. Девчушка бормотала что-то на своем детском языке и поправляла свои светлые кудряшки, которые ветер играючи ерошил.

При виде таких детей многие взрослые расплываются в улыбке и, любуясь, на секунду замирают. Тетушки норовят угостить чем-нибудь, сунуть в руки ребёнку сладости, погладить по головке, с родительского разрешения, конечно же. Лиза, увидев малышку, тоже невольно улыбнулась, залюбовавшись ее игрой, но какая-то тревога кольнула её сердце.

Девочка находилась в круге света, исходящего непонятно откуда. Невидимый прожектор выхватил фигурку играющего ребёнка, а вот вся остальная сцена была погружена во мрак. Там, на задворках темноты, рождалось что-то нехорошее и злое. Плеск воды и какой-то непонятный шум усиливали чувство тревоги.

Лазоревое море, выносившее девочке ракушки, через десять метров чернело, его спокойное состояние переходило в бурлящий поток. Далеко позади ребёнка волны разбивались о камни, извергая из недр своих серую пену. Какая-то огромная бесформенная туша вместе с волной врезалась в песок и стала подниматься.

Лиза вздрогнула, закричала и, не понимая, зачем, побежала к ребёнку. Песок оказался рыхлым, как снег, она провалилась в него по колено. С трудом освобождая ноги, девушка закричала: «Беги! Беги ко мне скорее!». Но вместо этого из горла вырвался глухой звук «э-э-э». Лиза захрипела, напрягая все свои силы, но с губ срывалось только еле слышное «э-э-э». Но даже это странное, сиплое звучание было услышано. Девчушка подняла свои большие карие глаза и удивленно спросила: «Мама?!» А потом радостно и звонко повторила: «Мама!».

Это слово клинком вошло в Лизино сердце, ноги её подкосились, и она упала. Западая вперёд, она видела, что страшное существо выбралось из воды и зачавкало в сторону ребёнка. Оно, хлюпая по песку перепончатыми лапами, двигалось вперёд. С длинных лап, похожих на ветки, капала вода:

– Пач! – громко, вызывающе, противоестественно. – Пач!

– Такого не может быть, – думала Лиза, – вода не может издавать такие гулкие звуки, падая в песок.

– Пач!

– Чудовищ не бывает! – говорил разум Лизы, – это просто сон. Да, конечно! Это просто сон! Как я хочу проснуться! Я не хочу этого видеть! Господи, помоги мне! – но не могла пошевелиться и с ужасом и обречённостью наблюдала за приближающимся чудовищем.

– Пач! – эти звуки корёжили Елизавете слух.

А малышка их не слышала. Она поднялась с колен и отряхивала своё голубое платье, не отрывая счастливых глаз взгляда от лица Лизы.

Чудовище приближалось. Оно было высотой в два метра. Худое, сгорбленное тело, покрытое блестящей чешуей, наклонилось вперёд, словно под тяжестью огромной рыбьей головы с пилой вместо рта.

– Нужно что-то делать! Что-то предпринять!

Лиза запаниковала, попыталась подняться и неожиданно с лёгкостью высвободила ноги из песка. В ту же секунду она помчалась к рыбе-пиле. Бросилась на нее всем телом, пытаясь сбить с ног, но пролетела насквозь и упала в песок. Ничего не понимая, она поднялась и обернулась. Лиза увидела саму себя, оставшуюся на прежнем месте и вытаскивающую ноги из песка. Она поняла, что она не здесь, а там. А здесь находится фантом её сильного желания.

Лизе хотелось, чтобы лицо её залило слезами, чтобы не видеть происходящего. Но, как неотвратимое наказание, она отчётливо видела, как рыба-пила приближается к ребёнку.

– Нет-нет! Только не это! Господи, прошу тебя! – она шептала пересохшими губами слова, не в силах оторвать глаз от происходящего.

– Мам… – начала было девчушка и не закончила, – мам… – зазвенело и оборвалось.

Елизавета стала кричать и не могла остановиться. Ногти с такой силой впились ей в лицо, что проступила кровь. В момент, когда крик достиг предела, она проснулась. Лиза, не помня себя, выбралась из палатки, жадно глотая свежий воздух. Покачиваясь, она отошла на пару метров от стоянки. Ее вырвало на камни. Все тело охватил озноб.

– Господь! Отец мой небесный! Как тяжело мне! – Лиза застонала, уткнувшись лицом в землю. – Сними этот тяжелый грех с меня, Господи! Я прошу тебя всем сердцем! Я не оправдываю себя словами, что миллионы женщин делают аборт. Я раскаиваюсь! Невозможно вернуть время вспять! Пожалуйста, сними с меня эту тяжелую ношу! Господи, я прошу тебя! Дай мне надежду на прощение!

Плечи её затряслись. Она разрыдалась. Слезы принесли ей облегчение, но она оставалась сидеть на коленях, обхватив себя руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Неожиданно в пустой голове возник вопрос:

– Как ты думаешь, что происходит при аборте? Что чувствует малыш, несколько недель безопасно живущий в чреве своей мамы? А его ножницами пытаются вытащить из её утробы?

– Нет-нет! Пожалуйста! Не надо! – слёзы снова заструились по щекам.

Лиза зажала руками уши, зажмурила глаза, судорожно всхлипнула, но заплакать уже не смогла. В голове и в сердце её была пустота.

– Я убила своего ребёнка! Я – та самая рыба-пила, – неожиданно спокойно произнесла она. – Но что я могу сделать? Что?

Голос в голове её продолжал:

– Дать другому то, чего ты лишила своего.

Лиза заморгала заплаканными глазами, силясь понять фразу: «Дать то, что отняла у своего»:

– Что я отняла? Жизнь. Как я могу дать другому жизнь? Завещать мои органы, если попаду в аварию? Да, могу! Или другое?

Девушка стала произносить фразу на разные лады и неожиданно поняла:

– Я лишила своего ребёнка материнской любви. Жизни! Значит, надо дать это другому ребёнку, лишённому матери и нормальной семьи. Это означает, что я должна усыновить ребёнка.

– Обещаю, Господи! – горячо ответила Лиза, встрепенувшись и обрадовавшись пониманию и осознанию возможности искупить грех.

– Не обещай! – тёплый ветер дунул ей в лицо. – Чего ждёшь ты?

– Да-да, конечно! Действительно, что я здесь делаю? – Лиза с удивлением огляделась. – Совсем с ума сошла! Забыла о родителях, – она глубоко вздохнула и твёрдо произнесла:

– Время возвращаться домой!

Девушка поднялась с колен, отряхивая одежду от пыли, и увидела грузовик, остановившийся возле дороги. Из кабины вылез полноватый мужчина и окликнул её:

– Эй, красавица! Я ищу господина Царёва, у меня для него посылка!

– Да! Он здесь, – ответила Лиза, машинально двигаясь в сторону грузовика.

Водитель передал ей пачку книг, упакованную в прозрачную пленку.

– Остальные доставлю в гостиницу. Так и передай господину. Здесь распишись, красавица, – мужчина протянул ей бланк.

Получив требуемую подпись, он, насвистывая, сел машину и уехал.

Лиза осталась стоять с посылкой в руках. Вспомнив, что хотела собрать рюкзак и двинуться обратно в Иерусалим, она направилась к своей палатке. Там её ждал Владимир. Он стоял, почёсывая одна о другую босые ноги. Лиза, медленно подходя к нему, смотрела на его ступни и думала:

– Интересно, а я раньше не замечала. Он оказывается шестипалый!

Что-то тревожное колыхнулось у неё внутри, но она возразила сама себе:

– Это только две шестерки, а не три. Все это библейские суеверия. – И вдруг спохватившись, извинилась. – Прости меня, Отец мой! Я ведь приняла решение уйти. Я скажу ему об этом.

Владимир обрадовался посылке. Не обращая внимания на девушку, он взял посылку из её рук, стал разрывать упаковку, восхищено комментируя свои действия.

Лиза стушевалась, не зная, как начать разговор: переминалась с ноги на ногу, теребила конец своей косы и вопросительно поглядывала на русского. Но тот игнорировал эти взгляды. Когда же она осмелилась дотронуться его руки, он сердито оборвал:

– Подожди!

Царёв провел рукой по белой обложке. Внимание Лизы переключилось на книгу, от которой исходило легкое свечение. Девушке захотелось рассмотреть книгу поближе, она невольно подалась вперед. Владимир открыл свой труд и стал перелистывать страницы, удовлетворённо хмыкая:

– Вот, Лиза, нашел! Почитай, здесь! – Владимир вложил в ее руки книжный том.

Лиза взяла книгу и попала под её воздействие. Она пахла! Не типографской краской, а тёплым летним днём, свежескошенной травой, запахом забытого детства. Девушка провела ладонью по гладкой поверхности, освобождая светящиеся струи цветочных ароматов: нежного – роз, яркого – ландыша и чарующего, но тяжеловатого – лилии. Она улыбнулась тихой, умиротворенной улыбкой и погрузилась в чтение.

Кто-то сильно толкнул её в плечо. Она растерянно подняла глаза.

– Вставай! Ты зачиталась! – Карим наклонился перед ней, с интересом рассматривая её недоуменное лицо.

– Что? – девушка устало моргала глазами. Она казалось отстранённой и слегка напуганной, словно ее только что разбудили.

– Нам пора! Все уже собрано. А ты все сидишь и читаешь. Да так вдумчиво и внимательно, аж, прямо, интерес пробудился. Что там написано? Действительно, всего лишь десять заповедей?

– О чем? – Лиза круглыми, непонимающими глазами уставилась на Карима. – Я… Я не знаю.

– Как не знаешь? – удивился юноша. – Ты два часа, не отрываясь, читаешь. Причем одну и ту же страницу. Что за буквы такие странные? Это по-русски?

Девушка нахмурила лоб, внезапно ее охватило раздражение, она резко и грубо ответила:

– Почитай сам и узнаешь.

– И почитаю! Только на следующий стоянке. А сейчас поднимайся! Владимир уже ушел.

Лиза поднялась, ноги её затекли. Она поняла, что действительно очень долго сидела. Девушка взяла свой рюкзак, который Карим положил возле нее, обернулась, посмотрела назад. Ей показалось, что у нее было какое-то другое решение. Но сомнение длилось только мгновение. Девушка повернулась в сторону уходящего каравана, поправила сползающую лямку рюкзака и зашагала вслед за Каримом и Владимиром.

Лиза чувствовала, что внутри у неё что-то изменилось. Она не знала, что именно, но ощущала, что физически она уже не та, что прежде. Ей было тяжело идти, ноги были какие-то деревянные и плохо сгибались. Девушку бил озноб. Трогая свой лоб, она ощущала его ледяную поверхность.

У Карима не было времени на книгу, ведь на него было возложено множество разных хлопот: поставить палатки, развести костёр, приготовить еду. Владимир, если не читал свои назидательные лекции желающим его послушать, то молился. Лиза, как оказалось, не умела готовить и была совсем не приспособлена к долгим походам. Вечером она падала от усталости на землю, а поднималась только на слова: «Ужин готов!».

Вечером Лиза не притронулась к еде, пожаловавшись на отсутствие аппетита. Она становилась все более молчаливой и погружённой в себя. Перед сном она спросила Карима, как скоро они дойдут до какого-нибудь населенного пункта. Юноша, пожав плечами, ответил, что примерно к обеду следующего дня. Лиза, дотронувшись до его руки, попросила помочь ей достать там белую одежду. На удивленный взгляд Карима, она сказала, что не знает, зачем, но испытывает сильное желание избавиться от старой одежды и надеть новую, чистую, белого цвета, как символ новой жизни. Молодой человек кивнул головой, вспомнив, что, то же самое говорил и Владимир.

Лиза долго не могла заснуть, став невольной слушательницей громкого разговора Владимира и Карима, которые вспоминали встретившихся на пути людей и их пороки. Заснув, Лиза перенеслась в мир кошмаров. Она увидела себя, убегающую от неизвестных преследователей по тёмной улице. Деревянные, полуразрушенные, неосвещённые дома тянутся вдоль дороги бесконечными рядами. Ни одна подворотня, ни одна улочка не дает надежды на спасение. Яркая, полная луна только усиливает страх. А страшные крики за спиной ассоциируются с фильмами ужасов об оборотнях. Что-то нечеловеческое преследует Лизу. Оно то рычит, то скулит, то горестно плачет, затем снова взрывается воплем неудержимой злобы. Эти невыносимые звуки вызывают у Лизы противоречивые чувства и ощущения: страх и жалость, желание помочь и бежать прочь; от ужаса кровь леденеет в жилах и перехватывает дыхание так, что трудно дышать. Каждый её нерв вопит, призывая бежать и бежать без оглядки. Но ноги парализовало от страха, и девушка еле-еле переставляет их.

Неожиданно она оказывается в тёмном переулке. Справа и слева высятся гладкие стены каменных зданий. А чудовище продолжает гнаться за ней. Лизе ничего не остается, как шагнуть в тёмную неизвестность переулка. Она пробирается через завалы мусора, шарахается от оборванных, грязных людей с проказой на лицах, выглядывающих из своих домов-коробок. Эти ужасные люди вылезают из своих жилищ, хватают ее за подол длинной рубашки. Они тянут к ней руки, покрытые гнойными ранами, и просят о чем-то. Но ей нужно спастись от чудовища! Лиза отгораживается от протянутых рук сумкой, умоляет, не трогать ее и пропустить. Бродяги внезапно становятся агрессивными, начинают шуметь, размахивать руками и поднимать с земли камни. Какой-то уродец, маленький, горбатый и безносый, тянет на себя лямки ее цветной сумочки, и она вынуждена отпустить её. Пока внимание всех бродяжек переключилось на сумочку, в которой роется карлик, Лиза пытается бежать, но опять это ей даётся с большим трудом, словно на ногах у неё надета металлическая обувь. Страх, что она не успеет, что они дотронутся до нее заразными руками, что ее тело сразу же покроется страшными язвами, заставляет девушку сжаться и крепко зажмурить глаза.

Лиза открывает глаза. Теперь перед ней высокий забор. Она разбегается и пытается забраться на него, но падает; поднимается и, ломая ногти на руках, карабкается по гладкой стене, но соскальзывает и снова падает. За спиной слышны громкие голоса. У Лизы больше нет сил бороться, ужас и страх просто парализуют её, она перестает соображать и сопротивляться.

Лиза снова зажмуривает глаза, скукоживается, ожидая неминуемой смерти. Что-то холодное прикасается к спине, царапает коготками и медленно-медленно ползет вверх. Это бесконечно медленное движение, её беспомощность, непонимание, что происходит, сводит Лизу с ума. Она теряет оставшуюся волю и соскальзывает во мрак беспамятства.

Очнувшись, Лиза обнаруживает себя, стоящей на пустыре возле бабушкиного дома. Родные места и осенний солнечный день успокаивают её. Лиза улыбается, начинает глубоко дышать. Медленно она бредёт по опустевшему саду, любуется его спокойной, увядающей красотой. С берёз медленно падают и кружатся золотые листочки. Ветер ласково колышет фиолетовые астры. Трава на пустыре за домом пожелтела и высохла. На крылечке спит кошка, свернувшись в клубок. Возле дома, на скамейке, кто-то оставил корзинки с грибами и яблоками. Лиза вдыхает сырой запах леса, сохранившийся на ножках подосиновиков. Ее отвлекает проснувшаяся кошка, она мяукает и просится домой. Лиза открывает дверь, идёт следом за кошкой, окликая любимую Тигру по имени.

Милый старый дом! Дом детства со скрипящими половицами, затхлым запахом, паутиной по углам навевает воспоминания. Девушка оглядывает гостиную, рассматривая выцветший диван и пыльные подушки-думки на нем, пластмассовые цветы в вазе, множество кружевных салфеток, связанных бабушкой, украшают потрескавшийся комод.

Лиза слышит мяукание Тигры и проходит в зал В центре комнаты, стоит красный гроб, покрытый белым покрывалом.

Лиза сразу вспоминает день похорон ранней осенью, венок из любимых фиолетовых цветов, плачущую мать и восковое, заострённое лицо бабули. Девушка не испытывает страха перед умершей, она спокойно подходит к покойнице и дотрагивается до ее скрещённых рук. Пока она печально смотрит на бабушку, та открывает глаза, губы её растягиваются в улыбке, она открывает рот, полный копошащихся насекомых, и произносит:

– Лизонька! Добро пожаловать в мир мертвых!

Скованная ужасом Лиза замирает, не имея возможности пошевелиться. Бабушка медленно поднимается и садится в гробу. Она шевелит губами и что-то говорит, но девушка ничего не слышит, так как не может оторвать глаз от её открытого рта, из которого высыпаются большие чёрные муравьи и начинают ползать по белому покрывалу. Бабушка протягивает к ней свои зелено-фиолетовые, разбухшие от необратимого разложения руки. Лиза пятится от гроба. Старуха становится неприятной, совсем не похожей на прежнюю любимую бабулю, она истерично хихикает и собирает насекомых, чтобы запихнуть их обратно в рот. Жуткие процессы гниения раздувают тело, платье трещит, кожа вот-вот лопнет, а все тошнотворное содержимое трупа разбрызгается по комнате. Но взорвалась не бабушка, а сама Лиза, внутри которой ужас достиг апогея и выбил пробку молчания. Изо рта девушки вылетел сначала тонкий писк, затем накатила первая волна крика, затем вторая. Лиза стала захлёбываться в своих рыданиях. От ее воплей комната стала дергаться, терять очертания, удаляться, постепенно растворяясь…

Лиза наконец-то проснулась! Вся мокрая от пота она резко села, расстегнула молнию своего спального мешка, тяжело дыша, дрожащими руками дотронулась до книги «Десять заповедей», схватила её в руки и крепко прижала к груди. Книга дала ей успокоение, дыхание стало ровным, веки устало сомкнулись, и девушка погрузилась в сон – глубокий и крепкий, до самого утра.

Проснувшись позже всех, Лиза получила из рук Карима хлеб с сыром и вяло сжевала его, не чувствуя вкуса.

Весь день, не считая коротких остановок, путники шли по пустыне. Лиза, замыкающая группу, все время прислушивалась к своему телу, ощущая происходящие изменения в нём: непонятная одеревенелость исчезала, появилось странное брожение сначала в животе, а потом во всем организме, казалось, что внутри скопилось большое количество жидкости, которая тяжело плюхалась на каждом шагу: «Плюх! Плюх!», а все органы будто оторвались и пустились в свободное плавание. Лиза перестала чувствовать биение сердца. И без того напуганную Лизу преследовали мысли о смерти:

– А если я умерла?!

Но через какое-то время стук сердца возобновлялся, чувствовалась усталость в ногах, появлялось чувство голода. Лиза облегченно вздыхала и радовалась тому, что предыдущие ощущения были лишь иллюзией. Проходило какое-то время, и девушка снова теряла способность чувствовать что-либо, ей не хотелось ни есть, не пить, она не могла спать, а просто лежала и смотрела на небо. С её организмом что-то происходило, но Лиза не понимала, что именно. В это время она не могла даже плакать, хотя изо всех сил пыталась выдавить из себя хоть одну слезинку. Девушка расстёгивала спальный мешок, вылезала из него, босая ступала на холодную землю, то есть она думала, что земля должна быть холодной, как и ветер, рвавший подол рубашки и трепавший волосы, но ни холода, ни чего-либо другого Лиза не чувствовала. Абсолютно ничего!

Наступило утро. Лиза подошла к Владимиру, чтобы расспросить его о своих ощущениях. Но, посмотрев на его гордый вздёрнутый подбородок, суровое выражение лица, стушевалась и опустила голову. Русский, скользнув пустыми глазницами по ее жалостливому, вопросительному лицу, отвернулся, затем радостным голосом позвал Карима и поспешил помочь ему складывать рюкзаки.

Через два часа они достигли небольшого поселения. Владимир отправился на местный рынок. Там он сам указал Лизе на длинное платье и предложил примерить его. Девушка надела белоснежный сарафан, распустила волосы и… примирилась со своей судьбой.

***

Спустя несколько дней Владимир и его спутники достигли города Хеврона. Этот когда-то прекрасный город, а ныне опасный для жизни, является святым для авраамических религий. В пещере Праотцов находятся останки Авраама, Исаака и Иакова. Это сакральное для верующих место разделено стенами на две части: израильскую и палестинскую. В местах соединения двух враждебных друг другу территорий с наблюдательных вышек и бетонных заграждений за людьми наблюдают сотни видеокамер, за каждым подозрительным арабом следит суровый снайпер. Эти забаррикадированные кварталы получили название «улицы страха», потому что передвигаться по ним приходится буквально под дулом автомата, а за любое сумасбродство можно получить пулю в лоб.

Предприимчивые арабы водят сюда экскурсии и показывают места, где была застрелена учительница или группа подростков, которые всего лишь хотели запустить фейерверки. Строго-настрого они предупреждают любопытных туристов, чтобы те не провоцировали военных, не делали резких движений и не пытались бегать или подходить к стене.

Несколько лет назад один богатый еврей-американец Давид Левитт, выкупив землю со старыми постройками к северо-востоку от знаменитой пещеры, решил построить там синагогу и больницу и, естественно, отгородился стенами. Этот небольшой квартал назвали Гольдштайн2, по имени еврея, расстрелявшего в пещере Махпела молившихся арабов. Это было оскорблением палестинцев и послужило началом кратковременной, в течение недели, войны, после чего правительство приказало переименовать квартал. К имени Гольдштайн добавили имя благотворителя Давида и официально он стал называться Давид-Гольдштайн, а в разговорной речи иудеи употребляли только второе слово, чтобы лишний раз показать, как они гордятся террористом.

– Иудеи гордятся своими террористами, палестинцы – своими! Люди гордятся убийцами, злодеями, разве это нормально? – задался вопросом один христианский журналист и тут же лишился работы.

Чтобы соединиться со своими сородичами в квартале Кирьят-Арба, еврейское население, получая крупные пожертвования из Америки, стало выкупать новые земли и недвижимость. Последней покупкой стал старый магазин. Потому что возмущённые арабы просто легли вокруг него и не давали приблизиться к нему новым владельцам. И только тогда правительство, вздохнув, пожурило евреев, запретило им приобретать в Хевроне дома, а также прокладывать дорогу через арабские улицы. Так евреи, недолго думая, натянули канатную. Утром и вечером два вагончика – один с туристами, другой с местными жителями, ездили туда и обратно. Они были оснащены пуленепробиваемыми окнами, но в первом строго-настрого запрещалось их открывать, а в другом евреи охотно открывали окошки, бросая из окон разный мусор. Арабы их ждали. Рано утром, как на работу, они забирались на крыши домов и обстреливали проплывающие мимо них вагончики.

Примерно на половине пути кабинка проезжала между двумя длинными высокими домами с плоскими крышами так близко, что рукой можно было дотянуться до окна. Но этого никто не делал. В этом месте иудеи, находившиеся в транспорте, уже не открывали окна, но оскорбительно показывали средний палец, получая за это от мусульман удар битой по стеклу. Так и катились вагончики, покачиваясь от пинков, которыми награждали его молодые арабы.

В этом месте туристы испытывали настоящий страх, они прижимались друг к другу, сбиваясь в середину кабинки. Палестинцев выводило из себя, что евреи на туристах зарабатывают деньги, а им очень им хотелось подобраться ближе к богатеньким путешественникам. Сверкающие золотые украшения на женщинах, новенькие смартфоны и габаритные камеры у мужчин вызывали у них зависть и горячее желание обладать всем этим. Дошло до того, что они забирались на крышу вагончика и долбили в нём отверстие. Пассажиры в такой ситуации испытывали ещё больший страх. Поразительно, что участвовать в этом аттракционе находилось всё больше и больше желающих из приезжих.

Два японских журналиста – девушка Акико и юноша Изаму, стремились попасть в самые «горячие» и конфликтные точки на Земле. Они побывали в плену у талибов, в трущобах Бразилии, притонах наркоманов в Мексике, парижских катакомбах, заселённых нелегальными мигрантами. Разрушенные города Сирии и лагеря беженцев не произвели на них впечатления. Там было скучно и уныло. А руководство издания требовало чего-то экстремального, будоражащего кровь обывателей.

У Акико в кожу над правой бровью был инкрустирован голубой прозрачный камень, в который была вмонтирована микрокамера. Когда девушка легонько касалась камушка, камера включалась, и видео транслировалось на официальную интернет-страницу NHK3.

Молодые люди целенаправленно приехали в Израиль, чтобы снять репортаж о противостоянии евреев и палестинцев. Они побывали на границе с Сектором Газа, но там в этот раз было тихо. Палестинцы почему-то не хотели буянить, жечь покрышки и кидаться на забор. Разочаровавшись, журналисты сделали несколько снимков у Стены Плача. Там тоже было не интересно – никто не плакал. В гостинице им посоветовали съездить в Хеврон, прокатиться по Дороге страха, что они и предприняли.

Репортеры поднялись в кабинку, девушка вплотную подошла к окну. Мимо проплывали белые дома с решетками на окнах, босоногие мальчишки, задрав головы смотрели вверх, ветер швырял мусор по улице. Подъезжая к опасному участку дороги, Акико увидела на крыше высокого человека в белом одеянии с поднятыми вверх руками в окружении людей. Она узнала в нем знаменитого слепого. Здесь, в Израиле, только о нём и говорили.

– Какая удача! – воскликнула Акико и, забыв о запрете, открыла окно.

Девушка высунулась из окна вперёд, прогнулась, коснулась пальчиком камеры и повернула голову так, чтобы группа стоящих со слепым людей была хороша видна. Позади неё люди охнули и интуитивно закрыли лица руками. Но ничего не произошло.

Изаму, словно во сне, наблюдал картину, как Акико с развивающимися волосами восторженно смотрит на слепого в ослепительно белой одежде, а рядом с ним стыдливо опустили глаза в землю двадцать растерянных молодых людей, прячущих за спинами орудия преступления.

До Изаму донеслось:

– За убийство, хладнокровное, преднамеренное убийство, преступники должны гнить в тюрьме до самой смерти! Никаких амнистий! Знаете, почему? Потому что все другие нарушенные заповеди можно исправить при жизни, а отнятую жизнь не восстановишь! Украл – отправь деньги в конверте, если стыдно в руки отдать. Изменил – проси прощения! Бегите к родителям, пока они живы и просите прощения! Молите о прощении всех, пока можете. И только мертвый ответа вам не даст. Потому страшитесь нарушить эту заповедь Божию больше всего! Идите и исправляйте свои ошибки, пока не поздно! Час близок! Я чувствую клацанье стрелок, сонный звук маятника… Время приближается. Тик-так! Тик-так…

Последние слова проповедник произнёс тихим, завораживающим голосом.

Изаму почувствовал, как мурашки побежали по телу, его взгляд выхватил испуганные лица арабов. И все вдруг исчезло. Перед ним снова было голубое небо, внизу крыши, а странный человек в белом одеянии быстро удалялся, пока не превратился в яркую белую точку на горизонте.

Акико подошла к другу и обняла его:

– Я хочу поближе его увидеть. Мы обязательно должны записать его речь.

На палестинскую территорию их пропустили без проблем. Они долго плутали по узким белокаменным улочкам, расспрашивая прохожих, пока случайно на одной из торговых улиц не встретили Владимира в окружении людей. В воздухе витал аромат пряностей, прямо на каменных плитках были расстелены одеяла, на которых на продажу были разложены дешевые украшения и сувениры, вокруг висела яркая одежда

Владимир грозил одному из продавцов пальцем и кричал ему:

– Оставь женщину в покое! Почему, вы, мужчины, так любите своих женщин обижать? Или хотите мне сказать, что женщина первая нарушила наказ Божий?! И поэтому всегда виновата?! А что, Адама насильно яблоками кормили? А теперь без шуток. Обратимся к пятому пункту Закона: почитай отца и мать твою. Ещё раз – ОТЦА И МАТЬ! Союз «и» означает равенство! Мать, а значит женщина, равна отцу, мужчине. Как может мальчик почитать отца своего, если тот бьёт его любимую мать?! А? Я вас спрашиваю, женоненавистники! А ты, женщина, не бойся! Подойди ко мне! Забота мучает тебя, вижу! Я скажу тебе кое-что…

Он наклонился к испуганной женщине, стоящей рядом с продавцом с поникшей головой, что-то негромко сказал ей. Лицо её на глазах посветлело. Она низко поклонилась и отошла.

Владимир поднял руки вверх и стал певуче произносить слова:

– Слушай меня, Хеврон! Слушай! Скрижали Завета ставьте во главе своих священных писаний! Потому как в заповеди после слов «не убивать» поставлена большая жирная точка!

Неожиданно для всех русский разразился громовым смехом, резко оборвал его, сморщил лицо, втянул голову в плечи и стал прыгать на одной ноге, а потом закрыл глаза и завертелся волчком на месте. Окружающие его люди, только что со страхом и раболепием смотревшие на него, недоуменно переглянулись. У многих из них, как когда-то у Лизы, возникли сомнения:

– Кто он, этот безглазый человек? Посланник Божий или сумасшедший?

Владимир стал выбрасывать вперед руки и резким отрывистом голосом выкрикивать непонятные слова. Вдруг он открыл глаза, наклонился к рядом стоящей молодой женщине и заговорщическим тоном сказал:

– Знаете, что я вам скажу по большому секрету? Религиозные евреи – самые большие грешники на земле! А знаете, почему? Из-за гордыни! Их ведь избрал Бог! Только их! А мы с вами произошли от обезьян. Про то, что Христа распяли, я вообще промолчу. Такой милый молодой человек! А они его на Голгофу!

– Что ты на меня уставился? Еврей что ли? – внезапно обратился Владимир к пожилому человеку, стоявшему совсем рядом.

Мужчина под устремлёнными на него подозрительными взглядами испуганно замотал головой.

– Ну, давай! После всего сказанного назови меня антисемитом. Ну, давай, давай! – подзадоривал его русский.

Трясущийся мужчина выдавил из себя:

– Я – не еврей, я – араб. Я – мусульманин.

– А я – еврей! – весело продолжал Владимир. – Представляете? Вас же смущает мой нос. Кого-то в детском доме он тоже смущал, так что дразнили меня «грязным жидом». Не понимал я тогда… Да, ты не бойся! Пошли со мной! Я тебя к своим выведу, а то эти тебя побьют. И, судя по глазам, очень сильно…

Одна старушка, невысокая, сгорбленная от тяжёлой работы, пригласила его в свой дом отобедать. Владимир с радостью согласился. Он ел простую арабскую лепешку, запивая водой, расспрашивал хозяйку о детях, интересовался, заботятся ли о ней. Женщина гордо отвечала, что Бог послал ей хороших сыновей. Дрожащими руками она наливала ему воду, глаза её лучились от радости. Это привело русского в хорошее расположение духа. Он сказал:

– Да вознаградит Бог детей твоих! И тебе, мать, здоровья!

После трапезы слепой направился на израильскую территорию, в квартал Авраам-Авин, где поселился в гостинице Бейтар. В этой же гостинице уже несколько дней жили японские журналисты. Счастливое совпадение привело в восторг Акико. Она с бокалом коктейля уселась в кресле в фойе отеля, не сводя глаз с лестницы, ожидая, когда появится Владимир. Изаму сел рядом и принялся листать какой-то журнал.

К ним подошла Лиза и протянула книгу в белом переплёте. Изаму отказался и отдернул протянутую за книгой руку Акико. Лиза улыбнулась и отошла. Молодой человек, не отрываясь, смотрел ей вслед. Она была прекрасна, словно эльфийская принцесса из сказки! Её длинные, ниже пояса, золотистые волосы крупными локонами струились по белому вышитому платью. Такой красоты он в жизни не встречал, поэтому судорожно сглотнув, отвёл взгляд, а потом обнял свою девушку.

Только ближе к полуночи Владимир вышел из гостиницы, сел на ступеньки у входа, поднял голову к небу. К нему подошёл молодой человек и о чём-то спросил. Слепой нахмурился и недовольно пробурчал:

– Что вы мне надоедаете? Есть Закон, вот и соблюдайте его.

– Требуется разъяснение. Пожалуйста, господин Царёв! Как быть с прелюбодеянием? Что под ним понимается? Вот, например, мусульманину можно иметь много жен. А христианину? Один только взгляд с вожделением – уже прелюбодеяние.

Владимир улыбнулся и потрепал свои волосы:

– Ты прав! Седьмой пункт Закона – самый сложный для соблюдения. Я почему улыбаюсь-то – анекдот вспомнил. Спускается Моисей с горы: «Евреи, у меня для вас две новости: одна плохая, другая хорошая. С какой начать?». «Давай с хорошей!». «Сошлись на десяти…». «О-о-о-о! Ну, давай теперь плохую» «Прелюбодеяние вошло…». Ну, ведь смешно, правда? – он звонко рассмеялся, откинувшись назад. Потом резко оборвал свой смех, провел руками по влажным волосам и стал серьёзным:

– Ну, хорошо! Давайте рассуждать! Прелюбодеяние конкретно означает – не изменять партнеру, с которым живешь. В давние времена было распространено многоженство, соответственно, Бог был не против этого… В ином случае, в заповеди была бы запятая. Также отсутствуют указания о разводе или о том, чтобы вообще не жениться. Ну, а на нет и суда нет, – развел руками Владимир, а потом хитро подмигнул и продолжил:

– Однако, – русский поднял вверх указательный палец, – Давайте, рассмотрим статистические данные: на каждые сто девочек рождается сто пять мальчиков и к двадцати годам соотношение полов выравнивается. Если каждый начнет брать себе по две, по три жены, что делать остальным неудовлетворённым молодым людям? До войны ведь дойдёт. О-о! Мне в голову идея пришла. Знаешь, каких женщин больше? Которые старше 40 лет. Вот если ты сорокалетнюю второй женой сделаешь, – он снова противно захихикал, – тем самым ты добродетель сделаешь! Ее от греха спасешь… Вот это – пожалуйста! Вот это я тебе разрешаю.

Владимир внезапно замолчал, перестал двигаться, поднял голову к небу, будто прислушиваясь к чему-то. Так просидел он несколько минут, не шелохнувшись. Из открытого рта вытекла слюна. Это вызвало у Изаму отвращение. Он огляделся вокруг и увидел, что только он один смотрит на русского с недоверием и брезгливостью. Даже в глазах любимой Акико он увидел благоговение. Ему стало страшно. Он попытался растормошить подругу, но тщетно. Она не реагировала.

Наутро Акико изъявила желание сопровождать Владимира в его походе. Она уже успела связаться с руководством и получила на это разрешение. Изаму прикусил язык, пожалев, что не догадался первым позвонить в Токио. Ему ничего не оставалось, как подчиниться.

Журналист обреченно смотрел, как в фойе гостиницы русский объявляет, что покидает город. Он благодарил хозяев за радушный приём. Рядом стояла Акико, чтобы просить его, разрешить им следовать за ним.

Входная дверь открылась. Швейцар пропустил блондинку спортивного телосложения, с небольшим чемоданом на колесиках. Увидев Владимира, женщина открыла рот и изумленно уставилась на него. Потом подняла правую руку, расписанную татуировкой и стала ерошить свои короткие светлые волосы. Царев не обратил на нее никакого внимания. В этот момент ему позвонили по телефону. Женщина подошла к стойке регистрации, вытащила из яркой сумочки паспорт и, передавая его симпатичной девушке, представилась: «Линда Хартманн».

Мимо проходила Лиза, с интересом взглянув сначала на немку, затем на японца. Вскинула глаза на молодого человека и улыбнулась ему странной, зачарованной улыбкой. Изаму похолодел. Он вспомнил одну из легенд своей страны о Юки-онна, белолицей женщине, замораживающей мужчин своим поцелуем.

В старинной японской легенде белая колдунья пощадила понравившегося ей молодого человека по имени Минокити, но взяла с него обещание никому о ней не рассказывать. Молодой человек сдержал слово и через год женился на красивой девушке-сироте О-Юки. У них родились замечательные дети и жили они поживали счастливо. Но вот странное дело – жена оставалась такой же молодой и прекрасной, как прежде. Однажды Минокити увидел свою жену при свете ночного фонаря. Она показалась ему похожей на снежную ведьму. Вспомнил он ту давнюю историю и простодушно рассказал её жене. Разгневалась тогда О-Юки, она же колдунья, обвинила мужа в нарушении клятвы и хотела уже убить его. Но любовь к детям остановила её. Будучи узнанной и разоблачённой, О-Юки пришлось уйти в мир духов.

Эта незнакомая девушка напомнила ему белую ведьму из легенды. Она не шла, а плыла по пыльной мостовой, подол её платья на касался земли. Будто парил над землёй. Длинные светлые волосы обвивали её хрупкую фигурку, изящные руки выглядывали из широких кружевных рукавов, а когда она поднимала их, сердце мужчины останавливалось. Её кожа цвета слоновой кости, словно светилась изнутри. Какого цвета были её глаза, невозможно было определить: они были темные и глубокие. Хотелось заглянуть в эту бездонную пропасть и познать тайну, спрятанную там.

В этот самый момент Лиза обернулась и посмотрела на Изаму долгим пронизывающим взглядом. Внутри него все затрепетало, сердце усиленно забилось, а в штанах предательски зашевелилось. Снежная красавица улыбнулась Изаму. Он, глядя на ее манящие губы, почувствовал непреодолимое желание поцеловать их. Вместе со страстью возникла твердая уверенность, что этот поцелуй превратит его в ледяную глыбу, как в старинной легенде.

Журналист поспешил отвести глаза и стал судорожно искать Акико. Его девушка была полностью поглощена Владимиром. Молодой человек взял подругу за руку, потянул к себе, но она вырывалась. Изаму стоял рядом и слушал, что говорил этот странный человек без глаз:

– Как вы мне надоели с вопросами, что нам делать, – русский переминался с ноги на ногу, раскрасневшись от гнева.

Внезапно он успокоился, словно нашёл наконец нужное решение, выдохнул и совершенно спокойно произнёс:

– Во-первых, Заповеди Божии должны почитать в каждом доме. Дети с рождения должны знать их. Первой книгой должна быть не «Азбука», а десять Божьих заповедей. Тогда юное поколение будет расти в твёрдой уверенности, что Отец наш Небесный никаких скобочек для уточнения и разъяснения своих слов «не убивай», «не кради» не раскрывал. И никто, и никогда не посмеет нарушить святые заветы! Наши дети установят на Земле мир и порядок. Господь ждёт это четыре тысячи лет!

Во-вторых, верните Священную субботу! Не ходите за покупками в магазины! Не пользуйтесь транспортом! Первую половину субботнего дня посвятите Богу, вторую – семье. Отдыхайте! Радуйтесь! Занимайтесь спортом! Устраивайте пикники! Встречайтесь с друзьями. Поезжайте к родителям! Тем самым вы исполните пятую заповедь. Если вам в радость ухаживать за своим садом, то занимайтесь этим себе на здоровье. А вот если труды ваши предназначены для продажи, то это уже работа.

Между тем, все, что обеспечивают безопасность людей, все, кто защищают их жизнь и здоровье, должны работать: полиция, пожарная служба, скорая медицинская помощь, больницы. Но служить там должны волонтеры.

В конечном итоге, в отсутствии спроса, не будет и предложения. Магазины закроются, транспорт перестанет ездить. И правительству ничего не останется, как перенести первый рабочий день на воскресенье. А так как в мире большинство людей, исповедуют авраамические религии, то остальным странам для эффективного ведения бизнеса придется тоже сделать субботу выходным днём. И восторжествует четвертый пункт закона во Славу Господа нашего!

Изаму совершенно не хотелось отдыхать в субботу. Он был трудоголиком. 24 часа безделья приводили его в ужас. Пятидневный отпуск один раз в году делал его счастливым. И зачем ему славить непонятного Бога, который всего один и которого никто не видел?! То ли дело, когда каждый окружающий предмет заселён духами. И это прекрасно!

Изаму не считал себя религиозным, хотя был воспитан по учению синто. Религия его предков учит: человек, живя в гармонии с окружающим миром и людьми, совершает добро. Добродетель – это и уважение к старшим, и способность поддерживать искренние дружелюбные отношения с людьми, и жизнь в гармонии с природой. Размышляя над словами Владимира, Изаму пришёл к выводу, что он не нарушает Закон, потому что не делает зла.

– И вообще, что за глупости?! Что мы здесь делаем? – думал молодой человек, следуя за Акико. Всё это ему совершенно не нравилось. В его голове пульсировала одна-единственная мысль. – Как убедить Акико не следовать за этим новым пророком?!

И, скорее по этой причине, на выезде из города, увидев вооруженных израильских солдат, Изаму вдруг кинулся на одного из них, пытаясь отнять автомат. Он успел лишь увидеть удивлённое лицо молодого солдата, как потерял сознание, получив удар прикладом по голове. Как подкошенный, Изаму упал к ногам военного. Тот с недоумением уставился на упавшего, а потом растерянно огляделся по сторонам.

Акико вскрикнула и кинулась к товарищу. Она упала на колени и обхватила его голову. Не веря своим глазам, она посмотрела на свои руки в крови и тут же разъярённой кошкой вскочила. Её ярость наткнулась на дула автоматов, направленных на неё солдатами. Акико задрожала уже не от гнева, а от страха, что Изаму может умереть. Она расплакалась и взмолилась:

– Помогите! Он умирает!

К пострадавшему подошёл военный и, наклонившись над ним, стал осторожно ощупывать голову.

Владимир всего этого не видел или не хотел видеть. На крики он даже не обернулся, а спокойно миновал контрольно-пропускной пункт и покинул город. Одна лишь Лиза остановилась, долго и внимательно смотрела на журналистов. Её спокойное, лишенное каких-либо эмоций лицо, минуту оставалось неподвижным, потом легкая, разочарованная улыбка мелькнула на её губах. Она отвернулась и медленно продолжила путь, словно пронизанное лучами заходящего солнца белоснежное облако, и скоро исчезла вдали.

***

Книга «Десять заповедей» попала в руки Карима в первый день пребывания в городе Хевроне. Его, как и Лизу, стали мучить сны. Когда они покинули Хеврон и разбили лагерь в безлюдном месте, Карим решился задать вопрос, мучивший его в последнее время:

– Мне снится один и тот же сон… – начал он, когда Владимир, сидя у костра, закончил есть и с наслаждением растянулся на туристическом коврике, вытянув босые ноги к огню. Владимир почесал одну ногу о другую, зевнул; затем рукой и кивком головы дал Кариму знак продолжать.

Юноша, раздумывая, пощипывал бороду, смотрел на костер и медленно стал рассказывать:

– Во сне я нахожусь в лесу и слышу голос братишки, зовущий на помощь. Мне слышится тихий плач Азиза. Я начинаю его искать, звать по имени. Внезапно деревья расступаются и перед мной возникает кукурузное поле. Сначала я не решаюсь углубиться в высокие заросли, я иду вдоль них, выкрикивая имя брата. Неожиданно передо мной оказывается вход. Подойдя ближе, я вижу деревянную табличку, на которой написано «Лабиринт». Слышу, братишка подаёт мне голос, и я делаю шаг в лабиринт.

Карим замолчал, отпустил голову и продолжил:

– Я вхожу в лабиринт и тут же начинаю плутать, не могу найти выхода. Голоса Азиза я уже не слышу. Мне кажется, это продолжается целую вечность. Я устал. Ноги мои начинают волочиться, а горло пересохло от жажды. Вдруг я натыкаюсь на плетенную корзинку со множеством не сочетающихся друг с другом предметов. Там лежат и жевательная резинка, и перочинный ножик, и кожаный кошелек с деньгами, яблоко и кусок материи, ручки, карточки и какие-то поломанные игрушки. Я вытряхиваю содержимое и пытаюсь понять, зачем они здесь. Внезапно мне вспоминается фильм, где главный герой в банке вместо денег получает пакет со множеством непонятных вещей, которые в конечном итоге оказываются подсказками4. Так и мне приходит в голову, что эти предметы должны мне помочь найти выход из лабиринта.

В своем первом сне, я, попадая в тупик, на выходе из него оставлял поперек дороги один из предметов, чтобы обозначить место, где уже был. Вчера же во сне я снова оказался возле корзинки с предметами. Я продолжил искать выход из лабиринта, используя предметы в качестве меток.

Владимир повернул лицо к молодому человеку и сказал:

– Какое прекрасное будущее может у тебя быть, Карим! Я вижу его, как один миг. Какая прекрасная жизнь! Дети, внуки… Жизнь в достатке и радости. И твоя профессия, не буду говорить, какая, приведет тебя к успеху. Для Бога, Карим, нет будущего и нет прошлого – есть одно настоящее. Это место, где ты сейчас находишься, место совершённого, совершаемого и желаемого совершить в будущем. С одной стороны, ты можешь прожить долгую прекрасную жизнь. С другой стороны, ты УЖЕ прожил эту жизнь и находишься на последнем ее этапе.

– Но я не хочу УЖЕ прожить эту жизнь. Я ее даже не познал! Я не хочу быть на пороге своей собственной смерти!

– Мой друг, тебе решать! Корзинка и находящиеся в ней предметы – подсказки!

– Так я и думал! Это ключ! – возбуждено подтвердил молодой человек.

– Да, мой друг! Разгадаешь его – проживешь свою жизнь. Не успеешь разгадать – окажешься на последнем отрезке жизни. Больше я ничего не могу тебе сказать. Могу лишь предупредить – торопись! Время играет против тебя.

– Время? – переспросил Карим.

Владимир ответил вопросом:

– Знаешь, чем закончится твоя жизнь? – мужчина встал, разложил спальник и стал влезать в него.

Закончив приготовления ко сну, он продолжил:

– Тебя одолеет болезнь Альцгеймера. Деменция, мой друг. Ну, это не самый худший конец, уверяю тебя. Лучше постепенно забывать, чем лежать годами парализованным и осознавать, что ты никогда больше не встанешь. Или чувствовать, как рак ест тебя изнутри, как впивается острыми зубами в твои органы, причиняя невыносимую боль. А так, будешь медленно уходить в сладкий сон и однажды забудешь, как глотать, – он помолчал. Выражение его лица стало мягче, и он задумчиво произнёс:

– Смерть только близким кажется ужасной, а для самого больного она – незаметное приготовление к долгому пути в мир сновидений. Больной Альцгеймером человек, если и видит слезы близких, то не испытывает жалости к ним, ведь он не узнает своих родных. Прекрасная смерть, Карим! Прекрасная! Но, друг мой, мы же хотим, чтобы ты эту жизнь прочувствовал, вкусил, насладился каждым её днём, не так ли? Поэтому торопись разгадать эту загадку, так как время во сне идет быстрее, чем наяву. Поспеши, мой друг, а то будешь смотреть на яблоко и не знать его назначение.

Царёв лег, отвернулся от костра, и скоро Карим услышал его ровное дыхание. Молодой человек посмотрел на Лизу. Девушка с безучастным лицом сидела, не шевелясь, обхватив ноги руками и положив подбородок на колени. В оранжевом отблеске огня она была, словно золотая статуя, красивая и неподвижная. Ему захотелось спросить её, в чем разгадка корзинки из сна. Он тихонечко позвал ее:

– Лиза…

Девушка медленно повернула голову. Неровные, дрожащие блики отсвета сыграли с ее лицом злую шутку: глаза стали черными, бездонными, тени, плясавшие на ее лице, создали иллюзию, что лицо девушки побагровело и покрылось тёмными пятнами.

– Тебе хоть шанс дали, – прошипела она, – а мне нет, – лицо ее перекосилось в злобе.

Карим отпрянул и заморгал, сбрасывая наваждение. Прежнее безразличие вернулось к Лизе, она отвернулась. Они посидели молча некоторое время, затем девушка улеглась на голую землю и закрыла глаза. Молодой человек тоже попытался заснуть, чтобы скорее разгадать подсказки из корзинки. Уже проваливаясь в сон, он услышал тихий голос Лизы:

– Не буду помогать! Сам разбирайся!

Во сне Карим опять очутился в лабиринте. У его ног стояла корзинка. Он сел рядом, вытряхнул из неё всё содержимое и стал рассуждать:

– Итак, нож – это хорошо. Я смогу порезать стебель кукурузы и оставлять его кусочки на дороге в качестве меток, когда предметов из корзинки больше не останется. Яблоко и конфеты – это еда. А вот зачем мне деньги? – Карим стал вертеть портмоне в руках. – Здесь же ничего не купишь!

Он глубоко вздохнул. В голову ничего путного не приходило. Карим решил искать выход из лабиринта.

Проснувшись ранним утром, юноша не смог вспомнить, чем закончились его поиски. В следующую ночь он снова во сне оказался возле полной корзинки. В раздражении неизвестно на кого он перевернул корзинку, со злобой отпихнул ее и сердито уставился на предметы. Что-то промелькнуло в его сознании, он машинально заглянул в пустую корзинку. Там что-то блестело. Это был золотой браслет, который застрял на дне, между прутьями, поэтому Карим его раньше не замечал. Этот браслет показался ему до боли знакомым. Высвободив его, Карим положил украшение на ладонь. Он уже видел его. Это абсолютно точно. Браслет был украшен множеством подвесок – символов знаменитых туристических мест. Карим провел пальцем по Эйфелевой башне, погладил грани египетской пирамиды, качнул фигурку кенгуру и почувствовал зависть, что обладательница браслета была даже в Австралии. Он тут же вспомнил хозяйку браслета – молодую девушку с большими раскосыми карими глазами. Как только дверь воспоминаний стала открываться шире, раздался внезапный смех. Карим вздрогнул.

Откуда-то из зарослей послышались жизнерадостные голоса: детские радостные возгласы, мужской бас, им отвечал мелодичный женский тембр. Карим вскочил и побежал на источник звука. В конце одного из коридоров он увидел семью из четверых человек. Карим окликнул их, но они не услышали его. Они только что дошли до развилки из трех ответвлений лабиринта, и без раздумий и остановок свернули направо. Молодой человек бросился за ними вслед, успев лишь заметить, что люди в конце коридора снова, не задумываясь, свернули, на сей раз налево. Во всем их движении не обнаруживалось и тени сомнений. Они шли спокойно и уверенно, словно по знакомым местам.

Кариму пришло на ум значение предметов из корзинки: браслет можно подарить женщине, мужчине предложить деньги, а детей соблазнить конфетами – и тогда они помогут ему выбраться из лабиринта. С криком «Подождите меня!» он припустил изо всех сил.

Карим не знал, сколько коридоров он одолел и сколько времени он бежал за ними, но вдруг он вылетел в очередной коридор и оказался в просторном месте. Оглядевшись, молодой человек побледнел и тихо произнес:

– Я никогда отсюда не выберусь! Никогда!

Центр лабиринта был сделан в форме солнца: круглая площадка в середине и исходящие от неё лучи-коридоры. Этих коридоров было не шесть, не десять, а так много, что в глазах молодого человека зарябило. Он обернулся и увидел позади себя четыре абсолютно одинаковых входа в коридоры. Карим понятия не имел, из какого он только что вышел.

Семья, завлекшая его сюда, куда-то исчезла. В абсолютной тишине Кариму послышался издевательский шепот кукурузы. Она дразнила его:

– Не выберешься! Не выберешься! Ты наш!

Карим зажал уши руками и закричал.

От собственного крика он проснулся весь мокрый от пота и, дрожа от ужаса. Он провел руками по волосам, оглянулся вокруг и, заметив легкий, предрассветный свет, приказал себе заснуть снова. Закрыв глаза, он мысленно заталкивал себя в черный колодец, чтобы скорее забыться во сне.

Во сне Карим снова оказался на прежнем месте. На этот раз он решил вернуться в лес. Повернув несколько раз, он увидел в конце коридора из кукурузы мягкий, зеленый мох, усыпанный опавшими листьями. Облегчено вздохнув, молодой человек устремился к выходу. Но кукуруза его не пустила. Высокие стебли склонились в проход, перекрыв его. Метелки хлестали по лицу, норовя попасть в глаза. Тяжёлые початки больно били по спине, листья цеплялись за ноги, норовя повалить на землю. В сопротивлении с зелёным монстром Карим в ужасе от бессилия закричал и … проснулся. Как он ни старался, заснуть ему уже не удалось.

В течение всего дня он пытался вернуться к своему сну. Но ему все время что-то мешало. Как только в голове проскальзывала мысль, что дело совсем не в поиске выхода из лабиринта, а в чем-то другом, его тут же отвлекали, спрашивали о чём-то, тормошили, требовали внимания. Лиза и Владимир не давали ему ни минуты побыть наедине со своими мыслями.

Карим терпеливо убеждал себя, что перед сном он обязательно подумает, какое решение предпринять во сне, но усталость не оставляла ему времени для размышлений. Едва его веки смыкались, как он сразу проваливался в глубокий сон, в котором он находил себя в том же лабиринте, перед той же корзинкой, перед теми же предметами-загадками.

В его сне думать мешала кукуруза. Пугали шорохи её листьев, словно в зарослях кто-то есть, и этот кто-то идет в его сторону. Склонённые стебли с початками с метёлками на макушках покачивались – казалось, что они перешептываются друг с другом, договариваясь, как лучше заманить Карима в ловушку. Когда он поднимал голову и всматривался в заросли, метелки поворачивались в его сторону. Он чувствовал их взгляды: любопытные и насмешливые, словно кукурузу забавляло его отчаяние. Ему показалось, что две желтые, пушистые макушки склонились к нему, кивая друг другу. Он услышал:

– Мне жаль его. Давай поможем!

– Хочешь мы поможем тебе выбраться. Хочешь?

Карим не отвечал, не веря в их добрые намерения. Ему казалось, что кукуруза играет с ним, забавляется. Но внезапно он почувствовал, как мягкие листья обвили его тело, он вознёсся вверх, где с высоты птичьего полета он смог увидеть выход из лабиринта – оказывается достаточно простой. Растения опустили его на землю. А он помчался по дороге – маршрут выхода из лабиринта он успел запомнить. Карим выбежал на центральную площадку, не раздумывая бросился в один из лучей-коридоров, но сделав один поворот, оказался в тупике. Ему становилось ясно, что правильный луч был правее и он спешил обратно. Но, возвращаясь к площади-солнцу, снова сворачивал в неправильный коридор, и снова оказывался в тупике, перед сплошной зелёной стеной. В отчаянии нервы его не выдерживали, он срывался на крик, обрушивал свою ярость на стебли кукурузы, пытаясь переломить их молодые тельца. Перед тем, как потерять сознание, он услышал возмущённое:

– Мы же тебе помогли!

Неизвестно, в каком по счёту сне Карим, наклоняясь к корзинке, почувствовал, что движения даются ему тяжело. Вид руки, протянутой к корзинке, испугал его – это была рука старика. Карим в ужасе стал ощупывать и оглядывать себя со всех сторон. Он обнаружил длинную седую бороду, но, самое главное, он почувствовал физические изменения. При движениях суставы отдавали болью, в груди появилась одышка, сердце билось неровно и все тело было тяжелым.

– Вот я уже и старик, – обреченно подумал он.

Ноги не держали его. Ему захотелось сесть, но Карим понял, что если он сядет на землю, то без посторонней помощи ему уже не подняться – так и остался стоять, не сдерживая горячих слез, которые потекли по его щекам. Он смотрел на свои дрожащие пальцы, видел старческую кожу со множеством темно-коричневых пятен. Дотронулся подушечками пальцев до лица – оно было сухим и сморщенным, словно сушёное яблоко. Слабость и апатия охватили Карима.

– Вот я уже и прожил жизнь, сам не зная, как. Но прожил. У меня, наверняка, были жена, дети и даже внуки. Были дом и сад – такие, какими я себе всегда представлял. Н-да! Все это уже было, а я и не помню. Но почему-то мне и не горько… – старик махнул рукой. – Какая разница?! Ведь все это в прошлом…

Он равнодушно смотрел на корзинку, стоящую перед ним, и впервые за все это время, не дотронулся до неё, закрыл глаза и представил себе свою прожитую жизнь:

– Я, наверное, купил себе тот самый автомобиль… Ведь я так хотел. Наверняка, купил! И, наверное, женился на Ясмин. Да-да! Так все это должно быть… И выучился! Да! Я определенно закончил университет. И мой отец гордился мной. Все это было! И у меня была прекрасная работа. И я достиг там успеха. Владимир ведь говорил, что моя профессия приведет к успеху. У меня была прекрасная жизнь! Да! Определенно, была…

Карим задремал, сидя на земле. Когда он открывал глаза, то видел перед собой странные предметы, но не понимал их значение. Взяв в руку что-то круглое, он чувствовал приятный запах – еда. А как это называется, он не мог вспомнить.

– Круглое, красное, съедобное, – размышлял он, – я сказал «круглое». А что такое круглое?

И его снова тянуло в сон. Во сне он видел девушку, растерянную и расстроенную, спрашивающую его о браслете. Он видел себя, стоящего за прилавком с сухофруктами, крепко сжимающего браслет в заведенных за спину руках. Иностранка смотрела на него просящими глазами, и он чувствовал, как ему становится жарко от собственной лжи:

– Нет! Ничего не находил. Я целый день по эту сторону стою. А вы финики купите! Они любое горе залечат! Возьмите один! Попробуйте! Такая сладость!

Девушка качала головой и снова наклонялась к земле в поисках потерянного украшения. Рядом с ней стоял спутник, который уговаривал:

– Брось ты это! Мы уже опаздываем. Идем же! Я куплю тебе новый!

Слушая их, Карим улыбался и его переставала мучить совесть.

– У этой девушки дорогая сумка. Так что не обеднеют. Зато Ясмин обрадуется, когда я ей подарю браслет. А эта раскосая богачка сама виновата! Растяпа! В следующий раз будет внимательнее!

Иностранцы ушли, а Карим расслабился, представляя себе, как он преподнесет подарок и что скажет.

– Я подарю только с одной подвеской, с пирамидкой. А скажу вот так: «Ясмин, когда мы поженимся, мы поедем в свадебное путешествие в Каир».

Он улыбнулся – туда попасть проще всего: там живёт сестра матери

– Другие подвески буду дарить по праздникам. Следующей будет Эйфелева башня. Ясмин всегда хотела Париж посмотреть, – сердце его теплело от таких мечтаний.

Картина зарябила и её место заняла другая. Белое нещадное солнце заливало ярким светом базарную площадь. Карим стоит за прилавком. Перед ним – толстый мужчина спрашивает о портмоне:

– Сам виноват, раззява! Где оставил? И не помню! Меня отвлекли. Я ведь у вас курагу покупал. Не у вас оставил?

– Нет, не видел! Сожалею, – врёт Карим, качая головой и разводя руками.

Когда мужчина ушёл, Карим достал портмоне из своей сумки, вынул бумажные купюры, вытряхнул мелочь… Затем отошёл, чтобы выбросить бумажник в урну для мусора.

Карим подозвал своего братишку, дал тому бумажный доллар и попросил подсказать господину, где находится портмоне. Азиз сел на камни, прислонившись к стене и вытянув длинные ноги в проход, по которому сновали люди, сделал вид, что играет в своем смартфоне. Брань торговцев и покупателей привлекла внимание и иностранца. Когда глаза их встретились, Азиз закричал:

– Господин хороший, хотите я вам покажу, где самые лучшие сувениры этого базара? Сам ни доллара не возьму. А качество и цена приятно удивят вас!

– Да, у меня денег нет! Я портмоне потерял, – отвечал толстяк, хмуря брови от постоянного, надоедливого зазывания продавцов.

– Эва, портмоне! Кому нужен ваш портмоне? Умный воришка деньги возьмет, а бумажник в мусорку выкинет. Вон там урна, видите? – пацан махнул рукой в сторону синей металлической ёмкости. – Там посмотрите!

Мужчина действительно обнаружил свой кошелек в урне и снова нахмурился, подозревая пацана в воровстве. Но раскрыв портмоне и увидев в нём свой паспорт и карточки, облегченно вздохнул, что хорошо отделался, обернулся к мальчишке поблагодарил:

– Спасибо, друг! Хорошо, что документы на месте. А деньги пропали – ерунда! Не так уж и много было! Извини, что отблагодарить тебя не получится. Денег-то нет, – он развёл руками, почесывая лысую голову, – неудобно даже!

– А вы, – улыбался во весь белозубый рот пацан, – как домой соберетесь, еще раз к нам на базар загляните. Наши сухофрукты купите, тем и отблагодарите. У моего отца самые вкусные финики на всем базаре! Вон там наше место. – Азиз махнул рукой в сторону своего прилавка.

– Обязательно! Мне ведь дочке сувениры купить надо, – кивнул головой турист.

– Сувениры? Так это к моему дяде. Они там самые лучшие! Пойдёмте! Я вам покажу, где, – Азиз проворно вскочил и услужливо проводил иностранца, который втайне был рад, что в портмоне не осталось ни одной монеты.

Карим открыл бесцветные глаза. Они слезились. Он поморгал. Глядя на корзинку, наполовину заполненную различными вещичками, его посетила последняя разумная мысль:

– Все эти вещи я украл! Портмоне и золотой браслет присвоил. Тоже воровство! Мог ведь отдать, но не отдал. Значит, я вор?!

В голове появился туман. Думать стало тяжело. Старик потряс головой, пытаясь сбросить пелену. Новая мысль рождалась в липком тумане, похожем на мёд, она становилась вязкой и её затягивало в трясину. Старик прошамкал губами и прошепелявил:

– Но что такое воровство? Я и не знаю. Во-овтсво! Во-ство, – язык стал спотыкаться, слово не хотел произносить правильно. Слово, упав в мед, копошилось, а каждый звук, словно проваливался в густую вязкость. Вот уже «р» утопла. Он понял, что забыл, как произносится всё слово. Попытался снова:

– Во-ство. Во-во-ство. Да! Во-ов-ство! Но что это означает?