Читать книгу Оранжевая книга. Фантастический роман в звательном падеже - Наталия Гилярова - Страница 7

Цветке Борисандревич кажется неживым, и от этого ей бывает страшно. Деятельный, жизнерадостный, громогласный – но неживой. Огромные кости трещат. Он подвержен радикулитам: иногда с трудом ковыляет по дому. Но с каким удовольствием он тогда заматывается в лечебный пояс – и смотрит телевизор, и растирается мазью, и покрякивает! Доброжелательный, заботливый, но неживой. У него – тёплое тело, но он неживой. Не вполне живой, не той жизнью живой – ненастоящей.

Так существует, в тех же пределах, но по-своему, тёплый сильный подвижный пёс. Или посиживает на спинке стула большекрылая ручная птица, петух или ворон. Человеку с ними одиноко – без другого человека.

Воспринимая Борисандревича неживым, или не совсем живым, Цветка в то же время точно знала, что он живее её во сто крат по странным земным меркам. Приникнув к нему, ощущала тепло жизни, и даже жадно вбирала это спасительное тепло, потому что без земного тепла на Земле – погибель. А она по-земному как раз неживая. Но по-настоящему – единственная живая на всей Земле. А в жизнь Борисандревича ей поверить невозможно. Как учёному – в существование дракона.

Он нашёл её за городом, ночью. Катил по Егорьевскому шоссе, возвращаясь из Гжели, где улаживал чужие дела. Он устал, но устал безмятежно. Не был ни раздражён, ни взволнован. Борисандревич не презирал корысть своих клиентов, не досадовал на их глупость.

Снисходительность – одно из его украшений. О себе он отзывается так:

– Я совершенно обычный человек, реалист.

И точно, у него огромные устойчивые ноги, громоздкие – всегда блестящие – ботинки.

Он возвращался в уютную Москву после тягучего трудового дня по совершенно пустынному ночному шоссе, по рельсам, просвеченным лучами фар. И заметил зыбкий тонкий силуэт, хрупкий маленький остов, подволакивающий ногу, с острыми плечами и низко склонённой головой, пугающий бездомностью и странностью. Фигурка непостижимым образом двигалась ровнёхонько посреди шоссе, не реагируя на свет фар и гудки. В той стороне, куда она топала, в стороне города, не было человеческого селения ещё километров шесть – одни леса и болота. Борисандревич объехал её, затормозил и, оглянувшись, закричал:

– Эй, поосторожней! Вы – посреди шоссе!!!

Обычно он говорил то, что нужно, рассказывал анекдоты, или уж вовсе молчал. Теперь он счёл своим долгом предупредить опрометчивую пешеходку.

Молчаливая фигурка обошла машину и потопала босыми ногами дальше. Борисандревич успел разглядеть её – не ребенок, и не старушка, а девушка. Растрёпанная, мелкая шмакодявка с хорошеньким личиком. А босые ступни – нежные, белые. Глядя на эти ноги, он припомнил вкус белейшей начинки глазурованного сырка. Невесть откуда доносилось позвякивание колокольчика, какие заботливые хозяева вешают на шею козам.

– Ты заблудилась? – снова закричал он.

Девушка обернулась и вяло поинтересовалась:

– А сколько времени?

– Поздно! Садись, подвезу. Я в Москву.

На носу белых «Жигулей» была наляпана фасонная оранжевая клякса. Если бы за ветровым стеклом болтался красный сеньор-помидор, мохнатый Микки-Маус, или картонная иконка, Цветка побрела бы себе дальше пешком. Но оранжевая клякса заманила её в машину. Такие кляксы из мха разбросаны и в лесах, на земле и в кустах, и по такому лесу идти нестрашно и радостно: ждёшь откровения и чуда…

Борисандревич по дороге выяснил, что девушка выросла в детском доме, выучилась на швею, в подмосковном Фрязино получила угол в общежитии и место на фабрике.

– Почему же ты в другом конце Московской области? – разумно усомнился он.

– Ехала на электричке, сошла на Сорок первом. Тут лес такой. Просто погулять, – непонятно объяснила она.

Борисандревич не стал уточнять, куда она ехала на электричке. Просто погулять?

До сих пор он знал о современных девочках только понаслышке. Что они глупые и жадные, не такие, как те, что девичествовали в его время. Борисандревич сторонился их и предпочитал обретаться среди зрелых и разумных существ, пусть чертами грубоватых, но ему понятных и во многом полезных. А эта бродяжка к тому же ещё и детдомовская, то есть заведомо ненормальная, необразованная, непредсказуемая. И дома в городе у неё, как выяснилось, нет, и везти её некуда.

Квартира у Борисандревича была в центре, огромная, в сталинском доме, с тёмным коридором, старым, навеки затоптанным паркетом, необъятная и невозделанная. Борисандревич, дивясь собственной доверчивости, привёз бродяжку к себе.

Поставил будильник, как обычно, на шесть пятнадцать, но ночь оказалась странная, не было сна. Пришли воспоминания о детстве, вспомнились сказки, маячила перед закрытыми глазами бродяжка на пушистых перинах, а под ними – маленькая, твёрденькая горошина. Неспелая, должно быть. Несладкая, невкусная, из неудачной банки. Горошина эта мешала заснуть Борисандревичу.

А бродяжка не ушла ни на следующий день, ни через день. Хозяин не гнал её. Она оказалась тихой и милой. Тронутая, как он и предполагал, будто потерянная. Она ничего не говорила, просто по утрам, уходя, не убирала свои простыни с дивана, по вечерам звонила в его дверь, молча ужинала вместе с ним, смотрела телевизор и тихонько ложилась спать.

Борисандревич удивлялся себе. И преувеличенное недоумение по этому поводу демонстрировал перед роднёй. Родни ведь у него было в изобилии, как и всего на свете. А преувеличивать недоумение приходилось, потому что на самом деле никакого недоверия не было. Борисандревич не мог опасаться этой диковатой бродяжки, явно непричастной никакой подростковой преступности, безобидной и вообще нездешней. Скорее он стыдился перед роднёй своей впечатлительности.

Борисандревич удивился бы по-настоящему, узнай он тогда, что у тронутой девочки есть цель, есть дело. И его огромная квартира в центре Москвы – для неё стратегическая точка.

Один из дней всё же сцепил их скрепкой телесной близости – оба считали, что так должно быть, и смирились с неизбежным. Странное сосуществование несовместимых существ длилось уже год. Каждый день был похож на предыдущий. Борисандревич ездил по делам, она бродила невесть где. Вечером они встречались, но говорили только о постороннем, да о мелочах, об оранжевой шерсти например. И то редко. Дом оставался как был – невозделанным, не вполне жилым. И Цветка обращалась к хозяину дома на «Вы».