Читать книгу Игра не на жизнь. Проходная пешка - Наталия Курсанина - Страница 12

Ждать. Это самое страшное, когда не знаешь, чего. Получается, что Рандир меня напугал и теперь я боюсь вылезти и отправиться своим путем? Куда? До первой сосны или до второй? Разумнее принять правила Игры и довериться спасенным. Тем более что если их психология не очень отличается от нашей, то они мне должны по гроб жизни.

Солнце давно перевалило за полдень. Вытаскивать руку и смотреть на часы было влом. Рандир то ли уснул, то ли отключился – лежит себе тихо и в ус не дует, что я тут вся уже на нервах.

Внезапно в голову пришла четкая картинка – эльф, идущий с толпой какого-то народа.

– Кажется, твой эльф близко, – просто мысль вслух.

Дыхание рядом участилось. Рандир попытался привстать и сжал зубы, сдерживая стон.

– Лежи уже! – Мне показалось глупым пытаться встать навстречу кровному брату. Какая тому разница, сидит Рандир или лежит? Но мужику, видно, было не все равно. Он упрямо пытался привстать.

Лапы ветвей одним махом поднялись, и я увидела хорошо вооруженных людей. Эльф был среди них. Но бросаться и поднимать кровного брата не спешил. Воины нырнули в наш «домик» и вытащили Рандира. Я вышла сама, хотя меня и немного покачивало. Самочувствие было все еще, мягко говоря, не очень.

Мне показалось, или Рандир кинул на эльфа очень сердитый взгляд? Эльф поджал губы и отвернулся. Странно как-то. Вчера из кожи лез, принимал на себя удары, чтобы человека подольше не замечали. А сейчас? Сделал вид, что он не помощь привел, а самых что ни на есть заклятых врагов.

И еще один интересный для меня факт – и эльф, и человек ночью были в одинаковом состоянии, а теперь – человек все еще еле двигается, а эльф уже успел и за помощью сбегать, и обратно вернуться. Как? Возьмем априори, что эльфы имеют повышенную регенерацию, но насколько повышенную? За несколько часов полностью восстановить организм? Можно ли тогда убить эльфа? Почему же орки, или ур-хаи, не добили эльфа, зная о такой их особенности? Одни вопросы… когда же я получу на них все ответы?

Я задумалась и не заметила, что уже несколько минут пристально смотрю на Тауэра. Наверное, мои мысли легко читались на лице, так как почти сразу пришел четкий рисунок – эльф, в которого вливаются темно-золотые нити. Нитей много, и они наполняют эльфа до золотистого свечения. Получается, что я ночью с перепугу не только удержала эльфа кленовой энергией, но и немного переборщила. До такой степени, что регенерация усилилась в разы. Клен легкое дерево. Отдает себя весь, без остатка, и из него не надо тянуть на грани возможного. Дуб же, как дерево Перуна, помогает воинам. Энергия у него тяжелая, но сильная. И не каждому он ее дает. Если другие деревья легко накапливают и легко отдают, то дуб отдает энергию только тому, кто в этом нуждается. И запрос должен быть на уровне жизни и смерти. Не иначе. Но и спорить со Смертью из всех деревьев может только Дуб.

В замок нас привели после захода солнца. Ярко горели факелы. Что-то огромное и массивное выступило из темноты. Крепость? Через трое ворот во внутренний двор. Там нас встречали люди. Я уловила еще один злой взгляд, брошенный Рандиром на Тауэра. Вроде бы спасенный должен быть благодарен? Куда там! Рандир встал с носилок, попытался выпрямиться насколько возможно и даже оттолкнул от себя поддерживающих солдат.

Принимающей стороной оказался мужчина лет под пятьдесят с небольшим животом и тяжелым, решительным взглядом. Он бережно поглаживал светлую бороду большим и указательным пальцами, выжидающе уставившись на Рандира. К сожалению, я так и не поняла, что он сказал. Разобрала только имя моего спасенного, произнесенное с изрядной долей злорадства. Рандир ответил коротко, и на лице мужчины появилась улыбка. Как у акулы, наконец-то доставшей свою законную добычу.

Комнаты, куда нас отвели, мне тоже не понравились. В конце коридора, попасть в который можно было по одной-единственной лестнице из главного зала. В зале разместилась группа солдат. Я почувствовала себя в мышеловке. Невольно оглянулась на Рандира и увидела, как он нахмурился. Потом еще раз бросил короткий многозначительный взгляд на эльфа и рухнул на кровать. Даже не раздеваясь. Лицом вниз.

Эльф еще некоторое время постоял возле двери. Я тоже не хотела входить в предназначенную для меня комнату, пока не пойму, в чем дело. Тауэр глубоко вздохнул и, повернувшись ко мне, развел руками – мол, я старался как лучше, а получилось… Я постаралась создать мысленный образ Рандира и перечеркнула его решеткой. Тауэр покачал головой и снова оглянулся на лежащего.

«Завтра…»

Что будет завтра, я не поняла. Похоже, общаться с эльфом у нас получалось либо конкретными образами, либо очень кратко. Телепатию за пять минут не освоишь, а у меня было очень мало практики в этом вопросе. У эльфа также.

Поэтому мы, кивнув друг другу напоследок, разошлись по своим комнатам. До завтра.

Завтра нас не трогали. И послезавтра тоже. Эльф так и не спал в своей комнате – я утром первым делом заглянула туда (а что делать, если дверь была приоткрыта?) и увидела нетронутую кровать. Тауэр обнаружился возле Рандира. Тому было совсем плохо.

Несмотря на то что эльф успел его перевязать и смазать какой-то зеленой мазью, Рандир тяжело дышал и обкусывал губы в попытках сдержать стоны. Выходило не очень. Я снова вколола ему обезболивающее, но, судя по жару и обильной испарине, – не сильно помогло. Тут надо было что-нибудь посильнее. Эльф печально посмотрел на меня и отвернулся. Невозможность поговорить начинала тупо раздражать.

Весь первый день я сидела возле Рандира и подавала эльфу тазики с водой, которые служанки оставляли в коридоре. Туда же мы выставляли ночные горшки и складывали использованные, окровавленные тряпки. Потом это все исчезало и после тихих, почти неслышных шажков появлялось уже пустым и чистым. Видно, служанки нас или боялись, или имели предписание с нами не общаться. К концу второго дня я начала психовать. Сиделка из меня выходила дерьмовая. Жалости к мужчинам я не испытывала, а менять повязки мог и эльф, что он постоянно и делал. Пора было начинать собственную жизнь в новом мире.

Солдаты удивленно обернулись, но препятствовать моему проходу не стали. Значит, я тут не в качестве пленницы. Пока радует. Посмотрим, как будет дальше. Устроенная самой себе экскурсия по замку закончилась в левой смотровой башне. Отсюда открывался обалденный вид на лес. Замок стоял на горе, справа с середины скалы срывался и разбивался о камни водопад. Щемящее чувство восторга, когда будто взлетаешь над окружающим миром и паришь почти под облаками, а внизу раскинулось безбрежное царствие природы. Красиво, черт побери!

Сзади раздались шаги, кто-то карабкался по лестнице вверх. Я отошла от входа – мало ли кому понадобилось подняться на башню, может, охране, а может, кому-то из жителей. Но в дверях появилось сначала длинное страусиное перо, за ним зеленый потертый берет. Берет с пером постоял, согнувшись и отхекиваясь от долгого подъема, и наконец разогнулся. Парень как парень. Не красавец, но и не что-то страшное – так, обычный человек лет двадцати пяти. На плечах кожаная жилетка, под которой бархатная рубаха. Кожа на бархат – моветон, но, по-видимому, ему так нравилось, а кто я такая, чтобы это менять? Когда он сделал пару шагов к зубцам, я увидела, что же ему так мешало взбираться по ступенькам. За спиной висела огромная, раза в полтора больше привычной, гитара с десятью струнами. Гитарный монстр.

В свое время, по молодости, мама загнала меня в музыкальную школу как раз на класс гитары-семиструнки. Год я честно пыталась учиться, а преподаватель честно меня мучил. В конце года он показал мне барэ. Все! На этом мое обучение закончилось. Барэ я брать не могу по причине нестандартного строения пальцев – средняя фаланга у меня западает внутрь, и чтобы ее вернуть на место, приходится расслаблять пальцы или встряхивать рукой. Во время игры такое недопустимо – надо укладываться в ритм. Так что мы с учителем, облегченно вздохнув, прекратили музыкальные пытки друг друга и, «обнадежив» маму тем, что музыка – это не моя прерогатива, разошлись своими путями. Это была моя первая и последняя попытка приобщиться к миру музыки. Лучшая музыка – это тишина! Факт!

Музыкант, обозрев окрестности, наконец увидел и меня. Он сорвал берет, поклонился и что-то сказал. Я улыбнулась и покачала головой – не понимаю. Парень спросил еще на одном языке, в котором было больше гласных, чем согласных. Результат был тот же. Мы оба пожали плечами и перестали обращать друг на друга внимание.

Первый аккорд был легким, как перьевое облачко. Он завис над башней, купаясь в лучах солнца, и неожиданно сменился целым перебором, закончившимся ударом по всем струнам. Я оглянулась. Музыкант сидел между башенными зубцами, удерживая гитару на колене, и играл. Очень неплохо играл. Я не мешала. Слушала. И растворялась в музыке и в ветре. Я плыла над лесом, купалась в водопаде, сожалела об ушедшем мире и радовалась новому. Я плакала о погибших и снова спасала выживших. Мое сердце билось в такт аккордам, и в ту секунду, когда музыкант, ударив напоследок по струнам, прижал их рукой, я почувствовала себя по-настоящему одинокой и брошенной. Никому в этом мире не нужной и чужой женщиной, не знающей, куда и зачем ей идти. Зачем вообще жить? И надо ли?