Читать книгу Вихрь - Наталия Московских - Страница 3

МАКСИМ

Москва, 2009 год

– Макс! – прозвучал сзади раздраженный полушепот. – Макс, просыпайся, раздолбай!

Максим Артемьев нахмурился и упрямо попытался глубже погрузиться в сон, больше напоминавший беспокойную полудрему. Он надеялся, что лекция по философии убаюкает его лучше любой колыбельной, но ошибся. Сон не шел, как и все эти несколько недель, словно мозг не желал отключаться от мира и держался за него из последних сил.

– Блин, Макс! – снова прошипела рыжеволосая подруга Настя, староста группы.

Максим плотнее сложил на парте руки, служившие ему неудобной подушкой, и спрятал в них лицо. Сидевшая на задней парте подруга потянулась к нему линейкой и больно ткнула под лопатку.

– Да хорош! Он заметит! – прошептала она, намекая на лектора Игоря Степановича.

Максим нехотя приподнялся и размял плечи. Лектор продолжал бубнить что-то у далекой доски большого Зала А – святая святых третьего учебного корпуса Московского Авиационного Института. Отсюда его было почти не слышно, и Максим не собирался вникать в суть лекции, половина которой прошла в тщетной борьбе с сонливостью.

– Мам, еще пять минут, – натянуто улыбнувшись, тихо протянул он.

Настя воровато оглядела зал и, пока Игорь Степанович отвернулся к доске, чтобы сделать очередную запись, перебежала с задней парты к Максиму, требовательно отпихнула его подальше и села с самого края длинного ряда зазубренных скамей. Благо, соседей у Максима не наблюдалось, и места было предостаточно. Народу в аудитории набралось немного: общепотоковые лекции по философии частенько пропускали, потому что они стояли в расписании перед большим перерывом. Второкурсники уже достаточно обнаглели, чтобы превращать этот перерыв в настоящее «окно». Да еще и сентябрь выдался такой теплый, что грех было не провести побольше времени на площади перед «трёшкой» под аккомпанемент гитары.

– Ты что, думаешь, я опять на сессии буду за двоих горбатиться? – обиженно спросила Настя, глядя на него ярко-голубыми глазами. – Мне в прошлом году этих пробежек по деканату вот так хватило, – она нарисовала в воздухе черту над копной рыжих кудрявых волос. – Ну, вот сколько раз мне надо тебе это сказать, чтобы у тебя проснулась совесть, а?

Максим тихо хохотнул и пожал плечами.

– Предела этой функции не существует, или он равен бесконечности, – процитировал он преподавательницу по матанализу.

Настя нахмурила веснушчатый носик и, сложив руки на груди, демонстративно отвернулась к доске. Почти полминуты она пыталась делать вид, что слушает лекцию, но быстро сдалась. Игорь Степанович Каверин был мастером убаюкивающих речей, огромных схем и почти нечитаемого почерка. На осиный гул студенческих перешептываний он не обращал никакого внимания, словно читал лекцию самому себе.

Максим был уверен, что Игорь Степанович не заметил бы одного спящего студента, поэтому опасения Насти считал излишними. Но совесть у него все-таки была. В конце концов, Насте и правда пришлось попотеть в прошлом году, чтобы помочь ему закрыть долги по сессии. Максим был обязан подруге тем, что его не отчислили.

– Да не будет такого, как в прошлый раз, – вяло заверил он Настю.

Та старательно делала вид, что зарисовывает схему с доски. Сами кружки, в которых было записано то ли имя Платона, то ли что-то про планктон, ей удались, а вот заполнить их она не смогла. Почерк Игоря Степановича было не разобрать. Спрашивать его, что написано, было бесполезно: он ненавидел, когда ему указывали на непонятный почерк. Таких студентов он мучил на сессии особенно въедливо, об этом предупреждали неравнодушные товарищи со старших курсов. Поэтому никто из вооруженных этой информацией второкурсников вопросов Каверину не задавал. Все присутствующие надеялись получить «автоматы» за посещаемость. Самым сложным в этом процессе было собрать контрольный пакет лекций и продемонстрировать их наличие на экзамене.

Потрудившись над схемой еще с минуту, Настя набросала на полях блочной тетради планктона из мультсериала «Губка Боб» и отложила ручку.

– К черту, – выдохнула она.

– Так и запишем: дешифровка не удалась. Каверину бы врачом работать, а не философом, – с улыбкой сказал Максим.

Настя надула губы и повернулась к другу.

– Макс, вот ты наглый ужасный тип, ты в курсе? – проворчала она. – Что ты будешь делать, когда тебе лекции понадобятся для экзамена?

Он улыбнулся шире, показав ровные белые зубы.

– Пойду к тебе, конечно, – сказал он. – Потому что ты у нас лучшая староста, и другой такой на потоке нет.

Настя ткнула его в бок.

– Подхалим! Нельзя так пользоваться тем, что я о тебе пекусь, – буркнула она.

Макс погладил подругу по хрупкому плечу.

– Есть такая поговорка в народе: «Дают – бери». А сейчас ты меня опять ударишь, – предупредил он ее действие, когда она уже сделала замах, чтобы стукнуть друга по темечку.

Не зная, что на это сказать, Настя снова посмотрела на записи на доске. В крупном слове, которое написал Каверин, она разобрала только букву «ф». Впрочем, при дальнейшем рассмотрении ее можно было перепутать с «р» или даже «д». Настя тоскливо вздохнула и покачала головой.

– Одна надежда на Соню Фролову. Она, вроде, нравится Каверину, он ей даже вопросы прощает. Может, у нее можно будет переписать? – задумчиво пробормотала она.

– Фролова ненавидит, когда у нее списывают, – напомнил Максим.

– Ну, предложу ей что-нибудь. Уломаю Катьку ей в профкоме выцепить путевку в Алушту. Может, получится…

– В Алушту? – оценивающе выпятил губу Максим. – А не жирно за пак лекций по философии?

Путевка в студенческий лагерь в Алуште летом была мечтой чуть ли не всех студентов, только вот мест на каждую смену в профкоме было ограничено. Туда мог попасть либо тот, кто на хорошем счету у членов профкома, либо тот, за кого хорошо попросили, либо тот, кто занес побольше денег. Последняя опция была мало кому доступна.

Настя сокрушенно пожала плечами.

– Я хоть попытаюсь, – сказала она, и в ее тоне вновь прорезались назидательные интонации. – Тебе-то, по-моему, вообще все равно.

– Ты староста, тебе положено пытаться. – Максим заложил руки за голову и откинулся на заслонку верхней парты, служившую чем-то вроде спинки скамьи. Делать это следовало аккуратно, так как парты давно не меняли, и занозы могли встретиться на любой поверхности из ДСП. Когда речь заходила о Зале А, проще было дождаться второго пришествия, чем замены парт. Трудно заменить то, что привинчено к полу. – А нам, простым смертным, вообще нечего тут делать. Лучше б к памятнику пошли. Не крестьянское это дело – философствовать.

Настя набрала в грудь воздуха, чтобы бросить другу очередной упрек и вдруг удивленно на него посмотрела. Она потянулась к его плечу и попыталась с него что-то снять, но потом покачала головой, будто сбрасывая с себя морок.

– Что, опять какую-то невидимую золотую нитку на мне увидела? – усмехнулся Максим.

Это была их странная игра с Настей, образовавшаяся с начала первого курса. Так они, по сути, и стали друзьями, смеясь над невидимыми золотыми нитками, которые то и дело мерещились Насте на Максиме. Каждый раз, когда она пыталась их поймать или снять, они исчезали.

– Показалось, – неловко сказала Настя.

– Лучше бы ты уже окулисту показалась, – не упустил Максим возможности подколоть подругу.

– Да была я. Стопроцентное зрение, никаких дефектов. Мне кажется, дело в тебе.

– В любой непонятной ситуации вини Артемьева, – закатил глаза Максим.

– Однозначно! – не стала возражать Настя.

Максим посмотрел на доску, в глазах защипало от недосыпа, и он устало потер их. Пришлось перевести дух от накатившей усталости.

Эта бессонница меня доконает, – подумал он, дав себе обещание показаться врачу. Когда-нибудь.

Настя заметила перемену в его состоянии и заботливо коснулась его предплечья.

– Макс, ты чего? Тебе плохо?

Максим поморщился, нарочито выпрямил спину и картинно приложил руку ко лбу.

– О, да, – тихо, но с драматизмом, достойным Шекспира, протянул он, – от философии я увядаю на глазах, как роза под лучами палящего солнца! – он убрал руку и посмотрел на Настю с видом умудренного жизнью медбрата над постелью тяжело больного. – А ты вечно заставляешь меня сюда приходить. Совсем меня не бережешь.

Настя прыснула со смеху и тут же осторожно посмотрела на Игоря Степановича. Тому не было никакого дела до студенческих разговоров, и он продолжал бубнить себе под нос.

Выдохнув, Настя снова перевела взгляд на Максима и кивнула.

– Ладно, а если серьезно?

– Серьезнее некуда! – деланно возмутился Максим. – Каждая лекция, между прочим, сокращает мою жизнь на полтора часа. Ты думаешь, я здесь шутки шучу?

– Макс, – склонив голову, прищурилась Настя.

На этот раз он понял, что она не отстанет, и приподнял руки в знак своей капитуляции.

– Ладно-ладно, я перестал, – заверил он. Поняв, что подруга продолжает ждать ответа, он покачал головой. – Да нормально все. Не волнуйся за меня.

– Ты плохо выглядишь.

– Просто не выспался.

– Что, опять началось?

Максим нехотя кивнул. Бессонница была его верным жизненным спутником. Она могла длиться не одну ночь и даже не неделю, а растягиваться на несколько месяцев. Максиму в такие периоды удавалось провалиться в сон на час или два в сутки. Из-за этого он ощущал себя потерянным. Почему-то его одолевали гнетущие мысли, что его жизнь – чья-то большая ошибка, и порой он ненавидел самого себя. В его окружении было принято мыслить позитивно и искать хорошие стороны в любой ситуации, ориентироваться на свое призвание в жизни, знать, чего хочешь. Максим всегда хотел, чтобы и у него был такой настрой, но получался он у него плохо. А вот скрывать упадническое настроение за колкостями и шутками получалось хорошо. Только с Настей это почему-то не работало. Подруга каким-то образом умудрялась видеть его насквозь.

– Макс, такая долгая и частая бессонница – это ненормально. Тебе бы самому к врачу сходить, – сказала Настя, выводя его из раздумий.

Он думал об этом и сам, но сейчас, когда к этому подталкивал кто-то другой, особенно так рьяно, это вызвало злость. Максим недовольно прищурился и огрызнулся:

– А тебе не кажется, что эта сфера моей жизни в обязанности старосты не входит?

– Вот сейчас обидно было! – бросила Настя и потянулась к своим вещам, чтобы снова от него пересесть.

Ссориться Максим не хотел, поэтому удержал подругу за руку.

– Насть, стой! – шепнул он. Она задержалась и выжидающе на него посмотрела. Он тяжело вздохнул. – Ну, извини. Я не хотел, ты же знаешь, просто… не дави, ладно? Ты иногда бываешь такой…

– Какой? – прищурилась она.

– Занудой, – буркнул Максим. – Ладно, ладно, женщина, только не надо так смотреть, ты меня в могилу сведешь! – он снова приподнял руки, капитулируя. – Схожу я к врачу. Может, на диспансере вон в октябре пожалуюсь. Только не наседай, а то я уже чувствую себя твоим сыном.

Настя деланно перекрестилась.

– Не надо мне таких сыновей, – усмехнулась она.

В аудитории начался шелест множества закрываемых тетрадей, и больше половины потока студентов сорвалось со своих мест и потекло к двери. Максим внутренне порадовался, что разговор о его самочувствии окончен, и тоже схватил свои вещи.

Настя как раз встала у края ряда парт и готовила журнал, чтобы отнести его Игорю Степановичу на подпись.

– Я в курилке буду, – на ходу бросил Максим. – Если хочешь, зацеплю тебе перекусить.

– Подхалим, – усмехнулась Настя.

– Это будет стоить тебе помощи всего с одним зачетом. Я выберу, с каким!

И под грозное «Пошел ты, Артемьев!» Максим поспешил влиться в поток студентов и покинуть Зал А.