Читать книгу Русский код развития - Наталия Нарочницкая - Страница 7

Впервые имя Вадима Кожинова обратило на себя моё внимание в 80-е годы, когда я работала в секретариате ООН в Нью-Йорке. Часть из нашей русской общины читала «Наш современник», пользовавшийся у нее большой популярностью (журнал копировали на ксероксе и передавали друг другу). И вот в одном из номеров журнала появилась большая статья Вадима Кожинова «Правда и истина», в которой был дан блестящий анализ мировоззренческой сути книги Анатолия Рыбакова «Дети Арбата». Помню, как эта статья меня взволновала! Я вдруг увидела, что есть ещё люди, которые думают так же, как и я! Но только я боялась высказаться, так как мне казалось, что меня никто не поймёт. Ведь вся тогдашняя идеологическая полемика проходила между двумя ветвями одного левого мировоззрения – между ортодоксами марксистами-ленинцами и либералами-западниками, выросшими из того же революционного антирусского лагеря. А у Кожинова прослеживался совсем иной взгляд на историю советского периода.

Я даже показала эту статью Алексею Пороховскому – русскому эмигранту, тоже работавшему в Секретариате ООН, который весьма подозрительно к нам относился, хотя был очень вежлив. Было ощущение, что он думал, будто мы совсем строем ходим и боимся, как в первые годы революционного террора. И он мне сказал: «Я изумлён, что у вас в Советском Союзе могла выйти такая статья. Ведь она не левая, а скорее правая». Он-то правильно понимал термин «правый» – это антипод революционному, и марксистскому и либеральному!

Это ведь только курьез постсоветской политической семантики сделал «правыми» убежденных воинствующих левых либералов, атеистов и рационалистов – «граждан мира» А. Сахарова, Е. Боннер, С. Ковалева, Чубайса и Немцова, представителей левой большевистской эстетики «Пролеткульта» – Е. Евтушенко, А. Вознесенского, В. Аксенова с их эстетикой советского андерграунда. Даже гротескные персонажи вроде В. Новодворской, вызывающей образ Петруши Верховенского с дохлой мышью в кармане для иконы, именуют себя и считаются «правыми», хотя относятся к философской и идеологической левизне и к левацкой субкультуре.

Мне кажется, Кожинов, что мне очень близко, оценивал развитие СССР не по соответствию «идеалам революции» (как мыслил герой Рыбакова Саша Панкратов), а по критерию восстановления элементов традиционной государственности и обычного понятия национальных интересов. А тогдашние идейные кумиры постперестройки – ниспровергатели советского государства – ненавидели СССР вовсе не за догматическую приверженность марксизму-ленинизму, а за советское великодержавие.

Честно скажу, что именно Кожинов был тем человеком, благодаря которому я сама осмелела и окрепла. У меня роились мысли, меня мучили размышления о том, что происходит. Но вокруг себя я как-то совершенно не видела собеседника по этим темам, кроме моего уже покойного отца, беседы с которым перед его смертью в 1989 году очень на многое мне открыли глаза. Именно кожиновские работы поразили меня близостью мировоззренческой панорамы, взглядом на революцию, на большевиков. Кожинов в своей статье разоблачил суть главного героя «Детей Арбата» Саши Панкратова, который был представлен автором этаким благородным борцом против культа личности Сталина, однако, на деле, принадлежал к оголтелым марксистам-революционерам. Основная претензия Панкратова (а вместе с ним и Анатолия Рыбакова) к власти: «Не тех расстреливают» (кстати, те же обвинения Сталину в своих мемуарах бросает Троцкий, сравнивая сталинский период с термидорианской реакцией, а себя – с якобинцами!).

А личное знакомство с Вадимом Валериановичем состоялось в 1991 году. В это время в Москву приезжал один из деятелей Конгресса русских американцев из эмигрантов первой волны Аркадий Николаевич Небольсин, который попросил меня познакомить его с ведущими общественными деятелями некоммунистического толка. Через депутата Михаила Георгиевича Астафьева и Кадетскую партию, в которой я тогда примкнула, пригласили человек двенадцать. Не со всеми я даже сама была лично знакома! Встреча проходила у меня дома. Были: Владимир Осипов, В. Кожинов, И.Р. Шафаревич, Ксения Мяло, С. Куняев, А. Мельникова, Михаил Астафьев, В. Селиванов.

С тех пор мы часто оказывались с Вадимом Валериановичем вместе на встречах, устраиваемых «Нашим современником» (в те годы я активно начала печататься в этом журнале, чем невероятно гордилась), на каких-то других вечерах. Помню, приходил он иногда и в политический клуб Кадетской партии, созданной Михаилом Астафьевым в бытность его депутатом Верховного Совета СССР. Мы устроили настоящий большой лекторий на проспекте Мира в здании райсовета, который собирал по средам порой до 200 человек. Кроме депутатов, которые потом вошли во Фронт национального спасения, там выступали иногда и мыслители – Кожинов, Куняев, Шафаревич, Кургинян и другие. Такие встречи продолжались до трагических событий в октябре 1993 года. Встречались мы часто и в редакции «Нашего современника», куда я захаживала, где мы подолгу сидели, комментировали, делились впечатлениями.

Меня всегда поражали выступления Кожинова. И перед аудиторией, и в телевизионных дебатах он говорил очень выразительно, ярко, но у него никогда не было ни одной митингово-крикливой нотки, так в то время распространённой и по своему, конечно, неизбежной в тот кипящий период. Это был человек с большим внутренним достоинством. Никто ему не мог навязать неприемлемый для него стиль полемики, он никогда не поддавался на провокации. Кожинов всегда оставался спокойным, и только иногда, наблюдая бессильную ярость оппонента, позволял себе ироническую улыбку мудрого человека. Причём его сдержанность сочеталась с оригинальностью, смелостью и бескомпромиссностью убеждений.

У Кожинова была потрясающая логика. Он выступал и писал понятно, доходчиво, но вместе с тем без вульгаризмов, без крикливого обличительства, беспощадно опровергая аргументы оппонентов, при этом не только не оскорбляя их, но и не используя ни одного неделикатного слова. Без такой спокойной, вдумчивой, аргументированной полемики на высоком уровне, какую вёл Кожинов, ни одно серьёзное идеологическое направление не смогло бы пробить себе дорогу с улиц в респектабельные залы, в Думу и круги чиновников, а значит, не отвоевало бы себе место в общественном сознании, с которым теперь считаются. Общество не может постоянно находиться в состоянии битвы, как не может человек 24 часа в сутки находиться в экзальтации и эйфории. И после баррикадного периода логично последовала терпеливая кропотливая работа, и она была бы невозможна без того фундамента, что строил Вадим Кожинов.

Вообще, надо заметить, в 90-е годы в Москве была очень непростая ситуация в общественной дискуссии. Царило резкое размежевание. К примеру, читатели газеты «Завтра» в руки не брали газету «Известия», и каждый в своём узком кругу замыкался, круг по-своему дичал, происходила неизбежная маргинализация всех без исключения секторов сознания. Это была общая беда. В то время как совместная полемика позволяет взглянуть на самих себя другими глазами, увидеть и свои перегибы, подумать над аргументацией вместо эмоционального задора, даёт возможность развиваться интеллектуально.

Да, Кожинов много сделал для того, чтобы спокойное недогматическое отношение к взлетам и падениям, грехам, заблуждениям и достижениям русского ХХ века пронизало и интеллигенцию. Ведь наш образованный слой, особенно гуманитарии, был гораздо больше «проутюжен» марксизмом, чем простой народ, который сохранял шукшинское отношение к действительности. В те времена встретишь столичного университетского профессора – либо марксист-ленинец, либо либерал-западник! А сторонников русского национально-держав ного направления, которые могли бы панорамно взглянуть на все века нашей истории было совсем немного. Разумеется, на этом фоне фигура Вадима Валериановича чрезвычайно значима.

Что мне ещё нравилось в нём – тонкое чутье в отношении тем, которых он сам не касался по неизвестным нам причинам, например, роли православия в русской истории и русском сознании. В отличие, к примеру, от уважаемого мною Сергея Кара-Мурзы, объявившего советскую цивилизацию чуть ли не вершиной русской национальной идеи и предпочитающего вообще не замечать ни православия, ни полной антихристианской сути догматического марксизма-ленинизма. Кожинов, хотя и не производил впечатление церковного человека, никогда не делал идеологических обобщений, которые могли бы его скомпрометировать как мыслителя, игнорирующего целые пласты философской картины мира в историческом сознании.

Блестящий знаток литературы и литературовед, он стал еще и подлинным культурологом. В его работах, где он размышляет о мировой истории, сравнивая культурное своеобразие Запада и России, представлен блестящий сравнительный анализ культурно-исторического сознания.

Во многом благодаря именно Кожинову у нас на выходе из «перестройки» начала все же оформляться третья общественная сила, которая выходила за пределы послереволюционного мировоззрения и спора между Октябрем и Февралем 1917 года. В лице Вадима Вале-риановича русское патриотическое чувство и движение были воплощено в высшей интеллектуальной форме, но при этом не чуждой народному протесту, а выражавшей его цивилизованно и убедительно, что было залогом его будущего становления и разрастания. Ведь следует признать, что в 90-е годы в патриотическом лагере – конечно, неизбежно и закономерно – было очень много маргинального, которое никогда не могло бы занять достойного, уважаемого места в обществе и политике.

Беседу с Н.А. Нарочницкой вел Илья Колодяжный

13 июля 2010 г.