Читать книгу Гобелен с пастушкой Катей. Книга 7. Катя & 2/3 - Наталия Новохатская - Страница 7

Изложить последующие события довольно трудно и очень не хочется, однако, увы, приходится. Когда обследование закончилось, и доктор дал команду, я одела пациентку онемевшими руками и вывела из кабинета, по пути яростно отказываясь от чаевых, честно заработанных в должности медицинской камеристки. Кстати, доктор свою долю принял и беззаботно сунул мятые бумажки в карман халата, ну да Бог с ним!

Сотня рублей, предложенная благодарной клиенткой, ни в коей мере не могла компенсировать урон, понесённый мною. Боюсь, что моральный ущерб в данном случае не поддавался денежному исчислению, не говоря о будущих страданиях. Если бы знать, что мне предстояло, то не взялась бы за миллион в твёрдой валюте, даже модные евро не смогли бы меня соблазнить!

Далее, втолкнув пациентку в неохотные объятия сына Сергея, я мигом устремилась в сортир и там произвела обширную дезинфекцию доступных областей организма, отлично понимая, что мероприятие происходит исключительно для личного успокоения, увы, не достижимого. После активного мытья рук с хозяйственным мылом (его предложила клиника), я вовремя вспомнила о личных ресурсах и вспрыснула в воздух практически целый флакон духов с изящным именем «Ангел», смутно полагая, что лучше такой хранитель, чем никакого. Бегать в поисках медицинского спирта я не решалась, думая о факторе времени. «Ангел» в голубом флаконе послушно пропитал окружающую атмосферу и отчасти проник внутрь организма, потому что в горле активно запершило. Далее я следовала в облаке обольстительного аромата, иногда надрывно кашляла, вспоминая при том о палочках Коха.

Лиза почти ничего не сказала, когда я вернулась, но отметила, что мои духи понравились, пришлось обнародовать «Ангела» и показать остатки. После знакомства с «Ангелом» Лиза приступила к рассказу с того места, на котором прервалась, и длила монолог до конца дежурства. Я ничего не слышала, только иногда вставляла: «Вполне возможно…» или «Ах неужели!» без особого порядка, что Лизе вовсе не мешало, она вошла во вкус. Когда плёнка и наше дежурство почти одновременно закончились, я вручила Лизе конторские карточки, попросила обратиться, если она что-либо вспомнит, и стремглав удалилась из клиники, зная, что следующая жертва покорно дожидается моего внимания! Что именно и в каких выражениях я изложила другу Вале, останется на моей совести и тайной между ним и небесами, сама я не помню.

Что смутно припоминается, так это результат. Мы с Отче Валентином вдруг оказались за углом проклятого дома, где в каменной нише таилось очередное заведение, на сей раз не медицинское, а почти целиком питейное. Хотя на вывеске значилось, что это ресторан тайской кухни, но перед нами возник выбор между подозрительной водкой и поддельным джином, и на закуску подали нечто, похожее на сушёных тараканов, опасаюсь, что местного происхождения. Поэтому я обошлась без закуски.

По-моему, мы лили внутрь джин, исключительно для дезинфекции, потому что водку я пить не стала бы даже в исключительном случае, но это не точно. Затем, между провалами в памяти последовали кошмарные видения, типа того, что чьё-то неопознанное тело без признаков сознания трясло в какой-то грязной машине, затем выворачивало наизнанку на смутно знакомом пустыре. В бреду некий голос вещал с неясной стороны, что постыдная непривычка к спиртному обыкновенно приводит к печальным результатам. Далее по ходу видений лилась вода со всех направлений, наподобие душа Шарко, из чего возникло осознание (в глубоком раскаянии), что имеет место визит в вытрезвитель. На указанном моменте кошмары оборвались и последовала тьма.

Когда бесконечно долгое время спустя я очнулась, то обнаружила себя в домашних условиях, точнее в собственной кровати, в состоянии тяжелого похмелья и долго не могла связать прошедшие события в логическую цепочку. С головой делалось что-то ужасное, и анализ был недоступен. Правда, вскоре в поле зрения явился супруг Миша с букетом алых роз и стал пристраивать их в трёхлитровую банку на подоконник, по ходу действия сообщая немыслимые подробности вчерашних похождений. Я не желала верить, но приходилось.

Миша поведал, что накануне поздним вечером на квартиру дозвонился старый дружок Валя и сообщил, что Катюша находится в отключке в помещении фирмы, из чего следовало, что бедняжку надлежит переправить восвояси, желательно силами их двоих. Потому что таксист или частник не позволит погрузить в тачку тело в подобном состоянии, кстати, нашёлся один храбрый, но вскоре раскаялся. Катюшу пришлось высадить на полдороге, так она оказалась в своём фирменном особняке.

Сам Валентин, по словам Миши, особой трезвостью не блистал, но был в сознании и пылал благородными чувствами. В указанных рамках он сознался, что вина за плачевное состояние бедной Катюши полностью лежит на нём, как прямо, так и косвенно, поэтому он бесконечно каялся, просил Мишу приехать и переправить супругу к месту заслуженного отдыха, а к пробуждению доставить в изголовье букет летних роз, цвет на усмотрение покупателя. Потому что «белая роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви». Печаль Валя имел в виду собственную, а любовь обязан был обеспечить Миша, поскольку Катя пострадала в порыве благородного самопожертвования.

В дальнейшем рассказе фигурировали полёт на белой тачке к месту временного успокоения жены, погрузка бесчувственного тела на заднее сидение и совместные труды по подъему жертвы алкоголя вверх по лестнице на третий этаж. После чего озабоченному Мише пришлось выпить кофе (!) в обществе коллеги-санитара, с трудом выпроводить последнего из дому, также поймать тачку для него. А наутро, извольте – розы, дьявол их побери вместе с шипами, как было условлено накануне. Просьба заметить – алые, в знак пламенных чувств. Хотя смысл цветочной аллегории Миша отчасти потерял. Супруга дошла до крайних степеней самопожертвования для друга Вали, но чувства выражать должен он, Миша. Хотя не особо возражает.

– Бог с ними, с чувствами и с розами, – частично простонала я, скорее прохрипела. – Алкозельцер у нас найдётся?

– Отчего бы нет? – загадочно ответил Миша. – Поделюсь запасами, только с шипами закончу, они лезут отовсюду.

Более в это утро о делах и чувствах мы не толковали, Миша лечил меня от похмелья, причём довольно успешно, я утверждала в порыве покаяния, что поездке к мелкому в Крым ничто не угрожает, проблему для Валентина я решу между делом, материал собран, осталось систематизировать, однако не сегодня.

И не назавтра, только на третий день от достопамятного утра я собралась с силами и прослушала плёнку с обильными речами Аллы, нет Лизы, но может статься, что Ларисы. Хотя, нет, Ларисой звали покойницу – скорее всего. В течение двухдневной паузы я наконец разобралась с материалами, что-то достала из-под кровати (не знаю, почему оно там оказалось), что-то принесла с работы, где остались копии в компьютере (кто и когда их сделал, я не в курсе).

Валентин почти не торопил, лишь изредка напоминал, что живет в рамках форс-мажора, к нему следует иметь сострадание, поэтому, отчасти из чистого сострадания, отчасти по более сложным соображениям, где-то в середине недели я собралась с силами и приступила к деятельности. Соображения, послужившие стимулом, были таковы.

Уж если я, поддавшись похвальным чувствам и шляясь по заразным местам, подцепила любое из ранее упомянутых заболеваний, то пусть не напрасно. И если я принесла себя в жертву, то пускай другу Вале будет польза и успокоение, ведь совсем обидно, если я пострадаю зазря! Поэтому я старалась, прослушала имеющуюся запись раз пять, далее вооружившись доставленными материалами и одолжив у Валентина телефон-диктофон, достала кучу народу и заставила каждого говорить о жизни и личности покойной Ларисы Златопольской.

Как мне это удалось, я сама не понимаю, люди делились и делились, просто без устали, никто не послал прочь. Скорее всего, на лбу у меня крупно обозначилась печальная необходимость вкупе с обречённостью. Потому что каждый раз, как я доставала очередного свидетеля (на дому или на службе), мерещились палочки Коха заодно с онкологическими вирусами, ничего с данным феноменом я поделать не могла, хоть и старалась. Надо думать, что нервное потрясение все же имело место до, после или во время профилактической попойки. Вследствие чего бедные люди, родные и знакомые покойной Ларисы, внутренней антенной улавливали мои печали и старались скомпенсировать подробным рассказом.

И вот к истечению второй недели скопился обширный электронные и аудиоматериалы, которые я могла осваивать на доброе здоровье. Что я и делала, приспособив конфискованный мобильник и плеер мелкого Мики, тоже отчасти конфискованный. Ему, то бишь мелкому, я не разрешала совать всякую ерунду в уши и не дала машинку с собой в Крым, зная, что мама не соблюдёт запрета. Но сама активно нарушала, переписала информацию, доставшуюся дорогой ценой, и слушала по ходу любого дела, в дороге и на прогулках по стадиону перед сном.

Чуть позднее, но в рамках двух недель, я опомнилась и приобрела новейшее аудио-компьютерное снаряжение, переписала вновь, сняла копии с копий, перемешала и опять стала смотреть и слушать. Таким сложным образом, разрозненная повесть о жизни и смерти Ларисы Златопольской сопровождала дни и вечера, разве что не снилась по ночам.

Через какое-то время результат нестандартных усилий начал проявляться, далее уложился в очень странную форму – литературную, точнее, издательскую. Я просто не знала, что делать с добытым знанием, но по некотором размышлении решила выстроить материал по знакомым параметрам. Далее презентовать заинтересованным сторонам. Всем, кроме друга Вали, его я оставляла в контрольной группе.

В принципе у меня сочинился роман под условным названием «Жизнь и смерть бедной Лары». Задуманное произведение объясняло завихрения в психике и неординарные мотивировки покойной Ларисы Златопольской. Это должно было очистить Валентина от абсурдных обвинений, отвести от него ответственность и подозрения. Однако я отлично понимала, что если я возьмусь писать обширное произведение, то во-первых, к сроку не поспею, а во-вторых, никто читать не станет. Даже в прискорбном состоянии души я понимала, что беллетрист из меня получится слабый, ничем не лучше тех, кто пишет массовую продукцию, ныне заполняющую прилавки. Такого рода чтение, оно на любителя, и нет надежды, что кто-то из братьев Петровичей соблазнится моим изделием. Однако.

Однако я проработала с разными издательствами множество лет и кое-каких знаний поднабралась. Например, находилась в курсе, что существует процедура заявок. Это когда автор с некоторым именем и минимальным авторитетом (если известно, что полную бредятину он вряд ли напишет) представляет в издательский дом не собственно роман, который покамест не сочинился, а развернутую заявку, в которой указаны времена, действующие лица, обозначен сюжет, и картина будущего произведения просматривается. После чего, а именно после того, как редактор знакомится, заявка несётся к руководству на предмет утверждения и заключения договора. После чего автору выплачивается аванс, чтобы он писал спокойно по указанному плану.

На реальный роман у меня не достало времени и творческих сил, и я решила, что брат Петрович-старший обойдётся заявкой, но чтобы подсластить пилюлю невольному читателю, я разделила материал на три части в разных жанрах на выбор, хоть один-то должен угодить! Имея в виду старшего из братьев Петровичей, генерала с добротными вкусами, я выбрала ходовые жанры для заявок: психопатологический триллер, дамский романс и классический детектив.

Если бы пришлось позиционировать заявку на вкус младшего Петровича, то бишь друга Паши, то ничего подобного не вышло из под пера никогда. Я бы с ходу села в лужу, поскольку Паша предпочитает литературу более изысканного плана. Однако благосклонные силы унесли Пашу в город Страсбург, где он намеревался провести изрядное количество времени во множественных заседаниях, что оказалось весьма на руку нам с романом о бедной Ларе в трёх частях.

Старшего брата Криворучко, генерала строгого, однако не столь хитроумного, я надеялась заполучить в читатели мытьём и катаньем. На предмет чего я заперлась на несколько суток в конторе наедине с компьютером, запретила себя беспокоить кроме как на пожар, разложила добытые знания во всех формах и села сочинять.

Нельзя не заметить, что в процессе я активно пожалела авторов и поняла, что им не сладко живётся, хотя редакторский опыт воспитал несколько иное отношение к пишущей братии. Не спорю, мне случалось иногда работать над заявками, править и предлагать решения, но оказалось, что сочинять с нуля – совершенно иное занятие. Тем не менее я старалась, поминая всеми неладными словами беллетристику в целом и собственный недостаточный опыт в частности. Разумеется, для маскировки я назвала заявки отчетом в вольной форме и сделала дополнения в виде избранных мест из рассказов, иначе генерал не смог бы оценить творческий полёт мысли. У них в сферах главенствует лозунг: доверяй, но проверяй, как не забыл в своё время сказать по-русски Рональд Рейган. Вслед за последним я периодически произносила фразу с гротескным английским акцентом, далее, отыскав, подкладывала к своим опусам цитату из флэшки со звуком.

Итак…