Читать книгу Мой отец генерал (сборник) - Наталия Слюсарева - Страница 11

На тему финской кампании, в которую Слюсарев конечно же был вовлечен, также существовали записи отца, но не для официальной печати. Суть их заключалась в том, что наши летчики под самый новый, 1940 год отбомбили своих же, кажется танкистов, и Слюсарев, воевавший тогда на петрозаводском направлении в должности заместителя командующего ВВС 8-й армии, ездил разбираться по этому поводу к начальнику танкового корпуса.

Из того же последнего предвоенного года в маминой памяти отложилась своя история. Обычный день. У обочины одной из пыльных дорог, на которые тогда выходили ничего не боявшиеся крымские школьницы, голосует молоденькая девушка. Рядом неожиданно затормозила подкатившая легковушка. Распахнулась дверца. Задорно нырнув в темень салона, она – звонким голосом: «Дяденька, подвезите до поворота». Одновременно отмечает: в машине – трое военных, один – впереди, двое – на заднем сиденье. Приняв их молчание за знак согласия, проворно подсаживается к тому, кто за рулем. Скажем так, через час езды, на развилке дороги, попутчица оставляет запыленный автомобиль.

– Так вот, милая моя, то были немецкие шпионы, переодетые в нашу форму. Накануне войны они составляли карту наших дорог, – поясняет мне, непонятливой, мама.

– Но почему? Как ты можешь быть в этом уверена, если они, как ты сама говоришь, всю дорогу молчали?

– Вот именно. Когда мы уже отъехали, я просто оцепенела от страха. В машине стояла гробовая тишина. Тот, кто сидел рядом, в форме с погонами майора, ни разу ко мне не обернулся, глядя молча прямо перед собой на дорогу. Двое других сзади также не проронили ни одного слова. Чтобы трое наших молодых русских парней не захотели познакомиться, просто поболтать о чем-то в дороге – не бывает такого!

Страх еще более усилился, когда передний, отчетливо выговаривая слова, внезапно спросил: «Как проехать на Симферополь?» Основную дорогу до главного города полуострова знали абсолютно все. Это было равносильно тому, как если бы осведомиться: «А где здесь у вас восходит солнце?» Будучи патриоткой, но здраво рассудив, что они все равно узнают, мама с ходу указала направление на столицу Крыма, проверещав что-то вроде: «Вы, дяденьки, поезжайте прямо – вон до того тополя, а потом направо – к той горке, а я уже приехала. Спасибо вам». Дверца открылась, и пассажирка, вся в холодном поту, соскочила с подножки на родную, теплую землю. Занятым нанесением на карту «паутины дорог» немцам в тот день было не до «крымской розы».

За свое участие в краткой войне с белофиннами Слюсарев получает орден Красного Знамени – за организацию первых ночных полетов. По поводу этого темного куска нашей истории у меня мало ассоциаций: бравый барон Маннергейм, в юности переигравший вождя мирового пролетариата, любопытство по поводу того, что выдавали нашим летчикам на ноги – унты или бурки, из которых, по моим детским воспоминаниям, и те и другие были отменно хороши, и неясность в происхождении слова «белофинны» – то ли по аналогии с белогвардейцами, то ли из-за маскировочных белых халатов на белом снегу.

Много-много белых солдат с винтовками за спиной, выбрасывая на всю длину рук лыжные палки и с силой опираясь на них, быстро скользят на черных лыжах по белому снегу. Вообще, Финляндия – загадочная страна, неохотно позволяющая узнать себя. Как будто местным никак не хватает духа в конце концов сойти с проторенной лыжни, скинуть с себя маскировочные халаты и, вырулив на опушку леса, помахать нам приветливо рукой в меховой варежке. Вжик, вжик – лыжники исчезают за ближними холмами.

Точь-в-точь как и мы, одной, особенно прекрасной зимой в конце 50-х – произошел очередной перевод отца по службе – бежали на лыжах по соседству с финскими лесами, недалеко о того места, где мы теперь жили: Кольский полуостров, Кандалакша, поселок Зашеек. В лыжные походы нас водил отец – конечно, потому, что он любил и умел ходить на лыжах. Эти воскресные вылазки втроем, в ярких свитерах, во многом способствовали тому, что в школе по физкультуре за зимние месяцы у меня всегда стояла самая настоящая пятерка, так радовавшая меня своей приятной округлостью, наглядно демонстрировавшая, что в моей молодой жизни все совсем неплохо, раз такие птицы залетают на страницы моего дневника. Именно в Кандалакше я познакомилась с матушкой-зимой. Белый пушистый снег, внезапно срывающийся с черных веток, алмазные россыпи, стена промерзшего леса, как из декораций к «Ивану Сусанину». На четвертушке бумаги отец записал где-то сбоку то ли про эти, то ли про уральские просеки: «...в лесу синие тени от деревьев и следы, следы: зайца-русака, лисицы, белки, мышей и узорные вышивки куропаток, тетеревов и рябчиков».

Пушистый снег, мягко падающий как будто с облитых стеклом веток. Слепящая белизна. А как много отметинок по обеим сторонам лыжни – пунктирными цепочками, петельками, спиралями, крестиками, точками и тире. Припомнив однажды с небес один только этот узор, моя душа, тотчас очнувшись, начнет расталкивать очередь, протискиваясь вперед, чтобы ей наконец отмахнули флажком по маршруту Земля.

Сколько живых существ в лесу, и никого не видно. Тот, кто ведет нашу группу, не спешит. Мы стараемся изо всех сил, а еще... заглядываемся на верхушку той ели, и, конечно, не успеваем. И вот отец скрывается за поворотом.