Читать книгу Мой отец генерал (сборник) - Наталия Слюсарева - Страница 9

Проснулись мы, когда между листвой молодого гибкого бамбука заблистали на небе редкие звезды. Кругом стояла тишина. Вдруг, как по команде, включилось сразу два хора: лягушек и цикад. Налетели тучами комары и москиты. Мы поспешили тронуться в путь. В этот миг из-за перевала выплыла полная кроваво-красная луна. В лунном свете все преобразилось. Мы подъезжали к реке. На наших глазах она из темной и страшной стала светлой и прозрачной. Плывущие по ней джонки оставляли за собой заметный золотисто-серебристый след. Журчащая, нежно переливающаяся сиреневыми тонами река бежала параллельно нашей дороге. Ехали мы с выключенными фарами, не потому что боялись, что нас может обнаружить воздушный японский разведчик, а потому что китайские патрули стреляют по всем световым точкам без всякого предупреждения. Желая побыстрее добраться к месту назначения, мы увеличили скорость. Только треск разбиваемых о лобовое стекло нашего «форда» жуков, саранчи и других насекомых служил нам спидометром.

Подъехав к переправе примерно в первом часу ночи, мы остановились у причала, где как раз заканчивалась погрузка китайских войск. Переправу обслуживали два парома. Вдруг на сходнях заупрямился осел, стал пятиться назад и свалился в воду. Довольно быстро общими усилиями его втащили на паром. Отдали швартовые концы. Между причалом и паромом образовался просвет, в который неожиданно упал, оступившись, китайский солдат. Бедняга барахтался, крича о помощи, но все делали вид, что его не замечают. Пока мы с переводчиком бегали за помощью, солдат утонул.

Переправившись, мы сразу выехали на передовую. На этом участке фронта было удивительно тихо, только в небе безнаказанно кружил японский самолет-разведчик. Нанеся схему своих и японских войск, к обеду мы вернулись в расположение китайской дивизии. На обед нам подали вареного удава... в общем, какую-то крупную змею. Мои товарищи отказались, я попробовал. Мясо мне понравилось, по вкусу напоминало коровье вымя, только нежнее.

На обратном пути нас нагнали несколько групп раненых китайских солдат. Переводчик Ван сразу крикнул шоферу, чтобы тот увеличил скорость. На мой вопрос: «В чем дело?» – он ответил: «Иначе они нас убьют». Одна группа перегородила собой дорогу, в то время как другие сооружали завал из камней. Я приказал остановить «форд». Тут случилось нечто невероятное. Китайцы скопом кинулись к машине, устраиваясь кто на крыше, кто на радиаторе, – словом, облепили ее бедную, как мухи мед. Оставшиеся на дороге смотрели на нас злыми глазами, рассчитывая выбросить из авто. Пришлось мне приказать немедленно трогаться на малой скорости. Когда отпала угроза нападения, переводчик стал что-то внушать раненым. С возгласами «Хао, хао, хань хао» («Хорошо, хорошо, очень хорошо») они отступили. На вопрос, что он им сказал, Ван ответил: «Я им объяснил, что в машине едут русские летчики. Они направляются на аэродром, где сядут в самолет, убьют всех японцев, и война закончится».

Ухода за ранеными солдатами в гоминьдановской армии вообще не существовало. Никто их не лечил. Часто просто отпускали на все четыре стороны, снабдив соответствующей бумажкой.

По согласованному плану наступление наземных войск в районе Лошаня должно было начаться 27 сентября 1938 года в 6 часов утра. Впервые нам предстояло действовать вместе с китайскими летчиками-истребителями. Китайские истребители подошли к цели двумя группами: первая прикрывала бомбардировщики, вторая атаковала колонну японских войск, подходившую к Лошаню с востока. Начался беспорядочный отход японцев. Простые китайские летчики очень радовались, что им довелось взаимодействовать с нами. Действовали они храбро и инициативно. Наверху согласия не было.

Взаимоотношения между руководством гоминьдановского правительства Чан Кайши и руководством ЦК КПК были непростыми. Вероломное нападение Японии на Китай вынудило нанкинское правительство заключить договор о ненападении с СССР. Договор, подписанный 21 августа 1937 года, заставил Чан Кайши узаконить решение о соглашении создания единого фронта с коммунистической партией Китая. А когда в Китай начали поступать первые партии советских самолетов и в воздушных боях рассеялся миф о непобедимости самурайских эскадрилий, то данное обстоятельство отрезало Чан Кайши путь к отступлению и заигрыванию с японцами.

К началу военных действий объединенная китайская армия состояла из войск нанкинского правительства, провинциальных армий и 8-й и 4-й народно-революционных армий. Все армии объединялись под командованием Военного совета, во главе с Верховным главнокомандующим генералиссимусом Чан Кайши.

Основу китайской армии составляли войска центрального правительства, численность которых доходила до миллиона человек. Провинциальные армии являлись собственностью губернаторов провинции. При назначении на эту должность губернатор получал чин генерала. Наемная армия содержалась за счет налогов со своей провинции. Как правило, эти налоги были содраны с китайского народа на двадцать пять лет вперед по всему Китаю. В большинстве своем эти горе-генералы не желали рисковать ничем, исходя из единственного соображения: потерять армию – значит потерять власть. Ту же игру вел и Чан Кайши. Командующие играли в жмурки с оглядкой друг на друга, готовые всегда пожертвовать войсками соседей.

Численность китайской Красной армии непрерывно росла, что сильно беспокоило гоминьдановское руководство, и оно начало открыто принимать меры к ограничению влияния компартии среди населения. К декабрю 1938 года наши отношения с высшим китайским командованием стали ухудшаться. Чан Кайши все больше ориентировался на американцев.

Мы заметили, что китайский обслуживающий персонал изменился, появились новые лица. Общение стало натянутым. На многие вопросы мы не получали ответа. Нам было приказано меньше выходить из месторасположения нашего общежития, особенно по вечерам. В город выходили только группами.

Чтобы не так сильно скучать по семье, друзьям и любимой Родине, мы решили создать у себя что-то вроде оркестра легкой музыки. Сначала это было воспринято как шутка. Но потом на авиационной базе в Ланьчжоу достали две гитары, одну мандолину и две балалайки. У некоторых имелись губные гармошки. Дополняли оркестр расчески, пустые бутылки разного калибра, кастрюли. Позже у нас появился аккордеон, на котором играли... втроем: один держал его плашмя на коленях, другой растягивал меха, а третий, нажимая на клавиши правого грифа, играл, как на рояле. На вечерних спевках обнаружился замечательный тенор у инженера авиагруппы Любомудрова и не менее чудесный баритон у авиатехника Землянского. Коллективу присвоили название «Думка». Первое выступление объединенного хора и оркестра состоялось на банкете, который устраивал «дубань» (генерал-губернатор) провинции Цзинхай для русских летчиков-добровольцев по случаю нового, 1939 года.

Наше выступление открылось маршем «Все выше и выше!», потом шли сольные номера под аккомпанемент оркестра. Я дирижировал капеллой. В репертуар входила и шуточная песенка на китайском языке. Гвоздем программы стала грузинская народная песня «Сулико». Начинали мы ее медленно и протяжно. Соло вел Любомудров. После второго куплета мелодия «Сулико» неожиданно переходила в зажигательную лезгинку. Дирижируя, я все время наращивал темп, как бы незаметно входя в раж, потом бросал дирижерскую палочку и, позабыв об оркестре, в «экстазе» сам выскакивал в темпераментном танце. Успех этого номера был огромный, нас неоднократно вызывали на бис. После праздничного концерта всех пригласили в банкетный зал.

Надо заметить, что у китайской высшей знати, да и у тех, кто победнее, еда превращена в культ. Существует даже специальный праздник ста кушаний, на котором каждый хозяин стремится удивить качеством и количеством еды. Если гостя пригласили на ужин, состоящий из двадцати – тридцати блюд, то ответить приглашенный обязан обедом, на котором будут выставлены уже сорок – пятьдесят блюд. А чтобы приготовить нечто питательное и вкусное, например, из трепангов, надо иметь в запасе семь – десять дней, раньше не приготовишь. Китайцы вообще охочи до праздников. Во время нашего пребывания, в январе, они широко отмечали день трех Л. – в честь К. Либкнехта, Розы Люксембург и Ленина.

На банкете организаторы мечтали, следуя также традиции, напоить «до чертиков» почетных гостей. Китайские летчики подходили ко мне и к комиссару Богатыреву, предлагая тост за дружбу, за совместные воздушные бои и так далее. Условие было таковым: представитель с китайской стороны выпьет все, что вы ему предложите: водку, коньяк, пиво, – и если вы выпиваете одну рюмку, то он – в четыре раза больше. Что сказать, к нам выстроилась очередь. После четвертой рюмки захмелевшего уводили под руки его товарищи, но все их попытки свалить кого-либо из русских так им и не удались. Да!

Местный «дубань» часто приглашал нас на просмотр театральных премьер. Как-то вечером в Ланьчжоу мы всем составом отправились посмотреть рекомендованную нам музыкальную комедию. Театр располагался в бараке. В театре было так холодно, что зрители сидели в теплых халатах – верхней одежде. В ряд стояли длинные скамьи на десять человек. Во время действия можно было свободно входить и выходить. Свет в зале не выключался. Между рядами шныряли торговцы арбузами, семечками, каштанами, арахисом, дешевыми конфетами. Подбегали мальчишки с сильно закопченным чайником, предлагая черный чай. Никто не соблюдал тишину. Все так неистово галдели, кричали, что нельзя было разобрать, что, собственно, происходит на сцене. Сами артисты, время от времени подзывая разносчиков, потягивали из горлышка воду, полоскали горло и тут же сплевывали на сцену. В углу сцены разместился оркестр. Музыканты колотили по инструментам изо всей силы. Музыка – очень резкая, нашему уху не привычная. Рядом с оркестром стояла жаровня, к ней иногда подходили артисты, чтобы погреть руки. По обеим сторонам авансцены по вертикали висели бумажные полосы с содержанием следующего акта. По окончании действия ассистенты, проходя через сцену, срывали листы с уже сыгранным текстом. Они же подавали актеру надлежащий реквизит. Если кому-либо нужно было встать на колени, ассистент артистически подбрасывал под ноги подушечку.

В феврале месяце «дубань» и его жена пригласили меня и еще несколько русских волонтеров на празднование лунного китайского года, который приходится как раз на середину февраля. По китайским поверьям, лунный год обязательно должен приносить в дом счастье и благоденствие. Цветами, бумажными красными полосками заранее украшают фанзы, деревья, кусты. На кладбище несут еду, условные деньги. Главным событием считается приветствие бога очага Цзяована. Собрав сведения обо всех хороших и плохих делах членов семьи, Цзяован накануне Нового года улетает на небо – докладывать Будде. От его доклада зависит, как пойдут у вас дела в следующем году. Поэтому хозяин дома заранее начинает подлизываться к этому домашнему «управляющему»: ставит сладости перед его фигуркой, замазывает ему рот сахарной помадкой, чтобы он докладывал Богу только хорошее, причем сладким ртом.

Итак, мы в гостях у губернатора. На столах – огромное количество всевозможных яств: утки жареные, печеные, тушеные и вяленые, поросята во всевозможных подливах, куры, обжаренные в сахаре. Через каждые восемь блюд подавалось что-либо сладкое, в том числе курица или молодой барашек, зажаренный в сахаре или в виноградном сиропе. Одну только их национальную водку «ханжа», по-нашему «чача», я не мог переносить из-за отвратного запаха сивушных масел. Для умывания рук и полоскания рта подавались чашечки с теплой водой.

Встреча лунного Нового года началась ровно в полночь, как и у нас. По местному обычаю первую рюмку вылили на землю, чтобы домашние боги опять же в хорошем настроении улетели на небо. Над зажженными свечами хозяева стали жечь условные деньги – богам на дорогу и на расходы – туда и обратно. Церемония встречи проходила раздельно для мужчин и женщин. Мы сидели в одной комнате, женщины – в другой, хотя через тонкую перегородку все было слышно как у нас, так и у них. Сначала делегация из трех женщин пришла поздравить нас с пожеланием – побольше риса и детей! Спустя короткое время наша мужская делегация отправилась на женскую половину с ответным приветствием. Мы в свою очередь пожелали, чтобы у них в доме было тепло и много денег. Гуляли до самого утра, периодически поздравляя друг друга через перегородку, а вместе так и не сели за общий стол, несмотря на наше настойчивое, радушное русское приглашение... да.

На второй день нового года нас уговорили поехать в буддийский храм, погадать «на свое счастье». Заводилой выступила очень миловидная жена нашего «дубаня». Со мной за компанию отправился капитан Ваня Черепанов – красивый парень с добрым лицом и улыбкой, которая притягивала к нему женщин как магнит. Особых дел у нас не было. Мы с ним и согласились на эту поездку. Почему бы и не поехать к господу китайскому богу, ведь я хорошо был знаком с русским, и если бы не советская власть, то по упорному настоянию своего отца, которого я сильно любил, быть бы мне священником! Вот как!

На следующее утро я с Ваней, генерал-губернатор с женой и наш переводчик на машине «форд» тронулись вверх по течению Хуанхе в горы, к буддийскому храму. Дороги в Китае – живописные, в глубь страны – не загруженные. Редко, очень редко встретишь автомашину или крестьянина с ослом. Скорость держи, какую хочешь, лишь бы твоя машина не перевернулась. На вершине горы, за массивными крепостными стенами, сгрудились башни, ажурные пагоды с загнутыми кверху углами крыш. Стены крепости выглядели весьма массивными. Особенно величаво смотрелись ворота, окованные в железо, с вбитыми огромными гвоздями, наподобие копий. При входе стояла стража из монахов.

Через переводчика губернатор нам с Иваном пояснил, что к храму обычно идут пешком, а последние два-три километра следует проделать либо на коленях, либо ползком. Но особам высокого ранга разрешается приблизиться к храму в паланкине или рикше. Учитывая мои прошлые «священнические» заслуги, мы подъехали на «форде» прямо к входу. Привратник в черной сутане встретил нас низким поклоном. Между тем проход к храму не пустовал. Вдоль стен монастыря прошел бонза с гонгом, следом, быстро перебирая маленькими ножками, поспешили роскошно одетые женщины с детьми, подкатила тележка, запряженная коровой, с плетеным тростниковым верхом, внутри которой за тонким прозрачным занавесом восседала молодая красивая китаянка. Все это – на фоне большого числа паломников, продолжавших прибывать к храму на поклонение.

Генерал и его жена все время пытались затянуть нас в храм, но у меня особого желания не было. Наконец Иван сказал:

– Сходить, что ли, и мне поклониться? А то никак счастья нет, просто беда.

Генерал через переводчика подсказал, что молиться в храме – дело нетрудное, было бы о чем. Та же торговля, только не с купцами, а с богами. В это время симпатичная жена губернатора договорилась с главным бонзой, что он согласен погадать русскому, но только одному, и еще, прежде следует очиститься, то есть побыть наедине в одной из комнат, называемых чистилищем. Жребий пал на меня. И я решил, была не была, пусть врут что хотят, мое дело слушать!

Выполнив все их требования, сняв ботинки, в специальных шлепанцах я проследовал в темную комнату, где на возвышении восседал многорукий Будда, освещенный снизу синеватым, бледным пламенем. Ко мне подошел вещатель – «воплощенный Будда» – и предложил, задав в душе вопрос, на который я хочу получить ответ, бросить к ногам божества рог буйвола, распиленный на восемь частей, с закрытыми глазами, но открытым сердцем. После этой церемонии я присоединился к своим приятелям, которые остались во дворе. Вскоре вышел предсказатель и в присутствии всех объявил, что имел беседу с Всевышним. Вердикт таков: меня в жизни ждут большие и тяжелые испытания, но я их преодолею и выйду из них с честью, второе – все мои желания исполнятся, а я загадал: выберусь ли я из этого Китая жив-здоров и скоро ли попаду домой, а еще, долго ли я проживу на белом свете?

В ответ я усмехнулся и спросил:

– А что я задумал?

Вещатель покачал головой, помолчал, а потом ответил:

– Для вас я сделаю исключение. Вам хочется быть дома. Вы там будете скоро, а проживете долго и увидите новый Китай.

Не знаю, или это совпадение, или что другое, но пока эти предсказания сбываются. Мы еще походили кругом, осматривая величавое здание храма с резными фигурами, росписью и мозаикой. Прослушали службу и, отдохнув на свежем воздухе, вернулись в Ланьчжоу.

В Китае я всегда восхищался его тружениками и умельцами. В 1938 году они в своих жалких мастерских, ручным способом, смастерили самолеты И-16 и СБ, которые, после установки моторов, поднимались в воздух не хуже выпущенных на наших государственных заводах. Они даже из бомбардировщика типа СБ сделали двухместный тренировочный самолет и предложили мне испытать его в воздухе. Я произвел на нем несколько полетов, и это «учебное пособие» мне понравилось, несмотря на то что в Советском Союзе к тому времени ничего подобного не существовало.

Все боевые вылеты, а было их общим количеством 250 самолето-вылетов, я шел ведущим. И всего один раз мне пришлось вернуться с боевого задания из-за неисправности правого мотора, но и этот боевой вылет прошел с отличным результатом, так как в строю оставались два моих заместителя.

В мою авиаэскадрилью входили: украинец Кица, П. Вовна, Иван Черепанов, В. В. Бондаренко, Виктор Терлецкий, Василий Землянский, Иван Анисимов, Котков, Рубашкин, Сыробаба, Любомудров, Мамонов, В. Коротаев, Григорьев.

Из шестидесяти добровольцев из нашей группы домой вернулись шестнадцать человек. Закончив выполнение приказа, весной 1939 года мы убыли из Ланьчжоу автотранспортом через Синьцзян-Уйгурский автономный район на Алма-Ату.

22 февраля 1939 года в Кремле мне вручили звезду Героя Советского Союза.