Читать книгу Неделя странного лета… - Наталья Баклина - Страница 4

То, что у Кирилла есть шанс стать сенатором от области, откуда они оба уехали десять лет назад, он понял уже в декабре. А в январе муж попросил Анну уйти с работы. Уже потом, задним числом, прокручивая все предшествовавшие тому разговору события, Анна поняла, что он очень тонко готовил её к решению в свою пользу: новогодняя ночь у Красного моря, пальмы, цветы, тёплые волны вместо московской голой зябкости.

Египетский отель был новым, добротным и дорогим. Архитектор с очень хорошим вкусом вписал постройки в крутой и обрывистый берег. Здание основного корпуса, где размещался ресепшн, бутики, конференц-зал и ресторанчики, было серовато-перламутровым, в тон камням на берегу и мелкому галечнику на пляже. Отель тремя уровнями спускался к террасе с беседками, бассейнами и смотровыми площадками, соединяясь с ними эскалаторами. Ещё ниже, куда нужно было сходить по лесенкам, располагались входы в номера-бунгало.

Номера были вырыты в обрывистом берегу, их огромные раздвижные окна-двери выходили сразу на пляж, на море. При всей шикарности интерьера, Анне не очень понравился его холодный чёрно-белый дизайн. Ей хотелось красок, местного колорита, чего-нибудь в стиле арабских сказок, тысячи и одной ночи, а не безликих прямоугольных хромированных светильников, строгих белых покрывал, черных углов изголовья кровати и прикроватных тумбочек и абстрактных чёрно-белых ломаных линий на стенном панно. Но в первое же утро, проснувшись от солнечных лучей, пробившихся сквозь чёрно-белую штору и выглянув в окно, она простила незнакомому дизайнеру его цветовую сдержанность. За окном было чудесно: солнце выкарабкивалось из морской пучины, трогая розовым и небо, и воду, и мелкие серые камешки пляжа, а чёрно-белые тона номера оттеняли и подчёркивали эту красоту, создавая ей неназойливую раму.

Она тогда принялась натягивать купальник, собираясь прямо так выбежать из номера и нырнуть в это утреннее розовое море. Но проснувшийся от её возни Кирилл сказал, что так – нельзя. Что сразу за пляжем – коралловый риф, и влезать в воду нужно со специального понтона: «Помнишь, мы вчера его видели вечером, синий такой мостик?»

Для того, чтобы нырнуть с пирса, пришлось одеться – декабрьское утро в Шарм-Эль-Шейхе оказалось стылым, что-то градусов пятнадцать-восемнадцать. И всё равно, топая до пирса по мелкому пляжному галечнику, а затем шагая по синему пластику понтона – он был собран из кубиков, напоминающих большие, литров на тридцать, пластмассовые канистры и зыбко качался на воде в такт её шагам – Анна сохранила ощущение счастливого восторга и предвкушения от встречи с розовым морем. Дошла до широкой квадратной площадки, скинула толстый махровый халат, прыгнула в воду и будто растворилась в волнах, тёплых, теплее, чем воздух. Потом вернулась в номер под бочок к сонному мужу, растормошила и, целуя, поделилась с ним счастьем этого утра, радостью от моря, солнца,от красоты дымчато-серого перламутра прибрежных камней и построек.

Хороший был отель, стильный, дорогой, с изысканным шведским столом, свежевыжатыми соками и потрясающим новогодним шоу. И когда они прожили там семь из девяти запланированных дней, когда Анна совсем забыла о своих редакционных хлопотах, когда размякла от ежеутренних купаний в розовом море, от ежедневных медитаций на потрясающе красивых рыбок – она могла часами рассматривать их, свесившись с пирса и приблизив лицо к самой воде, – когда покрылась ровным загаром и ошалела от бурного, как в медовый месяц, секса с собственным мужем, Кирилл сказал:

– Анютка, ты должна мне помочь стать политиком.

– Ты хочешь, чтобы мы сделали с тобой большое интервью в «Зоне влияния»?

Анна лежала на плече у мужа и расслабленно рисовала пальцем зигзаги у него на животе, спускаясь всё ниже и ниже.

– Нет, – Кирилл перехватил её руку, сжал в кулаке и прижал к груди. – Я хочу, чтобы ты ушла из журнала и возглавила мой предвыборный штаб.

– Что? – Анна высвободила руку, села на кровати и в изумлении уставилась на мужа. – Какой штаб?

– Ань, я хочу стать представителем Совета Федерации от нашей области. И если всё грамотно пропиарить, я им действительно стану. А лучшей пиарщицы, чем ты, мне не найти.

– Подожди Кирилл, – потрясла головой Анна – какой Совет Федерации? Стройкову ещё полтора года на троне сидеть!

– Нет. У него рак обнаружили. Не смертельный, – Кирилл сделал успокаивающий жест сочувственно охнувшей жене, – вполне операбельный, но политикой ему теперь заниматься нельзя. Помнишь, я в декабре к нему ездил? Он сказал, что планирует объявить перевыборы не позднее чем в июне-июле. Я хочу в них участвовать. По-моему, у меня есть шанс.

– Да, наверное, есть, – поглядела на мужа Анна, быстро перебирая в голове его активы.

Местный, в смысле, уроженец этой области, молодой, всего сорок два года, популярный – засветился в нескольких сюжетах на центральных каналах, где рассказывал о делах в регионе, и в которых губернатор демонстрировал своё к нему расположение. Да и фильм, опять же, снял документальный про монастырь с чудотворной иконой, который крутили на канале «Культура». Правда, время для показа выбрали не самое лучшее – три часа дня, все на работе. Но вскоре этот фильм повторило местное телевидение, которое потом с восторгом взяло интервью у его создателя, то есть у Кирилла. И как-то так из этого интервью получилось, что он, не смотря на то, что уже десять лет как москвич, связь с родной землёй не потерял, о Боге помнит и за свою малую родину радеет. Фильм прошёл как раз в декабре, мама звонила, рассказывала, что теперь кое-кто из соседей с ней особенно уважительное здоровается. А Эмма Казимировна из пятнадцатой квартиры, напротив, губы поджимает и отворачивается. Анна тогда ещё смеялась и говорила, что соседка не может простить, что мама её, примадонну местного драмтеатра и долгое время основную знаменитость их дома, по части известности перещеголяла.

Шутки шутками, но если соседи даже на маму перенесли свою признательность за Кирюхин фильм, то у него сейчас в городе авторитет о-го-го какой. И прав он, – грех таким раскладом не воспользоваться!

– Кирюш, а тебе позволят стать сенатором? – осторожно спросила Анна.

– А кто мне может не позволить? – поднял бровь муж.

– Ну, мало ли… Сам ведь знаешь, просто так такие кресла не достаются. Деньги нужны, связи, поддержка.

– Ань, не гони волну, а? Как Стройков попал в Совет Федерации, помнишь? Сделал и варяга московского, и Трунина, депутата тамошнего. На народной любви вылез и на том, что первых два барбоса его всерьёз не принимали, друг за другом следили и друг друга дерьмом мазали. Ну и домазались, что люди пошли и выбрали председателя совхоза.

– Сейчас нет совхозов, – зачем-то поправила Анна.

– Ой, да брось ты придираться к словам! Не совхоза, так колхоза, или как там его артель битвы за урожай называлась. Ты ведь делала интервью с ним в своём журнале, знаешь, что он всю сознательную жизнь совхозами-колхозами руководил. А тут на сенаторство замахнулся. Наверное, просто попробовать хотел, а тут вдруг – получилось! Знаешь, мне почему-то думается, что он оттого и раком заболел, что не по зубам кусок урвал, подавился. Одно дело коровам хвосты считать и дояркам удои повышать, другое – область держать и с этими волками-федералами по-волчьи выть. Не за своё дело взялся старик.

– А ты? Ты за своё берёшься?

– Я? Да!

Муж взглянул ей в лицо, и Анна в глубине зрачков увидела отблеск стали:

– Зря я, что ли, столько лет парламентским журналистом ишачу, вась-васи с нашими сенаторами и депутатами развожу, статейки им иммиджевые стряпаю, книжки писать помогаю и разные приятности организовываю? Я всю их кухню гнилую знаю, все ходы-выходы, так что ни инфаркта, ни онкологии не будет. Я вижу себя, понимаешь? Вижу в этом кресле.

– А деньги, Кирюш? Откуда деньги на предвыборную компанию?

– Будут деньги. Дадут.

– Кто?

– Кое-кто, кому интересно будет бизнес в области замутить. Сделают свои первые, так сказать, инвестиции. Ну что, мать, я тебя убедил?

– В том, что ты можешь стать сенатором? Да, вполне.

– А в том, что ты должна будешь возглавить мой предвыборный штаб?

– Ну, давай, возглавлю… Только журнал мне зачем бросать? Давай параллельно! Через полгода выборы, штаб закроется, куда я вернусь? Думаешь, Витька будет для меня должность полгода сохранять?

– Ань, ты что! – захохотал Кирилл. – Когда я хорошо сяду в Москве, я тебе новый журнал куплю! Твой собственный! Будешь на себя работать, а не на этого павлина, у которого из всех талантов – связи в «Газпроме» и допуск к денежному соску! Давай, возвращаемся в Москву и сразу начнём расписывать, что сделать надо.

– Главное что надо, это сохранять к тебе интерес в городе, – задумчиво сказала Анна и спохватилась. – Слушай, только сразу я не смогу, мне февральский номер выпускать.

– Ань, какой номер? Мы же договорились – ты уходишь из журнала.

– Но я ведь не могу так сразу… И по закону мне две недели нужно отрабатывать.

– Не нужно, Витька сказал, что подпишет тебе заявление сразу же, – Кирилл закинул руки за голову и потянулся.

– Что сказал Витька? – Она отстранилась, заглядывая ему в лицо. – Кир, ты что, сообщил ему уже, что я ухожу? Ты уже всё решил за меня?

– Анютка, ну а что такого? – он смотрел на неё с безмятежной уверенностью. – Ты что, отказалась бы помочь мне сделать карьеру? Разве ты отказалась бы стать женой сенатора, а? Ань, это ведь теперь дело нашей жизни, наша главная политическая интрига. И нам все наши силы, все наши умения нужно только на этом сконцентрировать, а не на чужих играх в политику. Разве не так?

– Так, наверное, – подумав, кивнула Анна.

Всё было так и, как всегда, разумно. Однако расставаться с журналом было безумно жаль. Она этот журнал, можно сказать, родила и выкормила, создав за три года издание, о котором говорили, с оценкам которого считались, и попасть куда даже в виде небольшой информации почитали за честь. И Витька не такой уж и павлин, а вполне нормальный издатель. В финансово-хозяйственных делах сечёт – дай Бог каждому. И сосок денежный им уже почти год как не нужен – реклама в журнал идёт таким косяком, что окупает весь тираж с запасом. И почему-то нет в ней ни волнения, ни азарта от мысли, что она может стать сенаторшей. А есть досада, что муж распорядился её жизнью по-своему, одним махом распределив их роли. Впрочем, он ведь её муж.

– Анютка, ты ведь со мной, правда? – Кирилл будто что-то почувствовал, сгрёб жену и заглянул в серьёзные глаза. – Ты ведь понимаешь, что никого другого я на это место взять не могу? Да и нет никого другого, ты – лучшая. И вместе мы – команда. Разве не так?

– Так, – согласилась, наконец, Анна, и стала отвечать на его поцелуи и двигаться с ним в такт и плавиться в его руках, окончательно согласившись, что в их жизни наступает новая полоса.

А утром она не увидела солнца. Небо вдруг закрылось низкими облаками, задул противный холодный ветер. Оставшиеся два дня до отъезда они проходили в свитерах, и искупаться в розовом море у неё больше не было никакой возможности.

***

«Эти тучки пониже будут тех, египетских. Да и ветерок явно посвежее». Анна поёжилась и застегнула молнию повыше. Да уж, северное лето: градусов пятнадцать всего, и ветер какой-то холодный. Главное, когда на станции в Городке выходили, вроде солнышко показывалось. И потом весь час, пока ехали до Посёлка, хмари такой не было. А тут, у перевала, у начала их пути – низкое серое небо и совсем не летний ветер.

– Давай, командир, строй их в колонну по одному, ворота открывать буду! – показал в улыбке остатки зубов старик-сторож. Путь к Синь-озеру начинался у заброшенного рудника.

– Ну, все готовы? – Арсений окинул взглядом их группу из пятнадцати человек. – Тогда пошли!

«Надо же, а ведь и не очень тяжело идти!» – думала Анна четверть часа спустя, топая в первых рядах разреженной кучки, в которую превратилась их группа. Пока подъём был не очень заметен, хотя впереди маячила гора с усыпанным валунами склоном. По бокам тоже вздымались горы – черныё, строгие, холодные. Анна шла, радуясь, каким удобным оказался рюкзак (вес почти не чувствуется!) и наслаждаясь торжественной тишиной окружающего пространства. Оказывается, она утомилась от шума, который Янка регулярно устраивала эти полтора суток. Даже час переезда из Городка девчонка умудрилась превратить в дискотеку. Водитель поймал какую-то попсовую станцию, и она в голос подпевала бредовым песенкам, подрыгиваясь и подпрыгивая на заднем сидении, куда сгрудилась половина их народа. Анна заметила, что Кирилл тоже в этой груде, отметила, что заметила и шикнула на себя мысленно – хватит уже на парня реагировать! Что ж это такое, как будто в свои восемнадцать вернулась, когда Анюта, мышка-дурнушка, тайком влюблялась в мальчиков, ловила на себе их равнодушно-транзитные взгляды и сладко страдала от неразделённых чувств. А Янка, похоже, никогда ни от чего не страдала, ни от чувств, ни от комплексов. Курносая щекастая толстушка, она живым мячиком подпрыгивал на сидении и самозабвенно горланила, подпевая очередной попсовой пошлятине про то, что перевелись и Казановы и ловеласы, и что вокруг одни папуасы. Потом, сообразив, что «папуасы», скорее всего, рифма, одобренная цензурой, Янка подобрала более подходящую по смыслу нецензурную рифму и горланила уже её.

А теперь толи строгое величие места, толи понимание, что нужно беречь силы угомонили девушку. Да и шла она где-то позади Анны, отстала.

Через первый ручей пришлось перебираться по узким брусьям, и Анна запаниковала – упаду! Вмешался Арсений, скомандовал: «В ноги уйди!», и она поняв, о чём он, сосредоточилась на ощущении ступней. Словно вниз стекла-осела, забыла про страх и прошла по узкой поверхности. Вслед за остальными поднялась по тропинке в горку. И остановилась возле россыпи крупных валунов: дальше нужно было карабкаться по ним.

Арсений придержал группу, дожидаясь отставших:

– Народ, я хочу, чтобы вы вспомнили про плотности и пустоты. Почувствуйте камни, как плотности, обтекайте их. Если вы будете идти вот так, – он забрался на валун, перешёл на второй, постоял, потом таким же образом перебрался на следующий, – то вы очень быстро устанете. По камням нужно течь, двигаться в потоке. Вот так! – И он стал быстро шагать с камня на камень, не теряя движения, перенося равновесие с ноги на ногу. – Понятно? Вась, ты не против побыть замыкающим?

«Испанец», который повязал на голову чёрную бандану и тем самым добавил штрихов к образу, кивнул.

– Тогда пошли!

«Течь надо! И как это сделать, интересно мне знать?» – пыхтела Анна, стоя на одном валуне и примеряясь к другому. Равновесие то и дело терялось, рюкзак перестал быть продолжением спины и жил собственной жизнью. А ещё вдруг поднялся страх подвернуть ногу и стать обузой для группы. Вот позорище будет!

– Тебе помочь? – спросил Вася-«испанец». Анна подняла взгляд от камней и поняла, что они остались вдвоём, все остальные уже вскарабкались и скрылись за верхушкой каменной гряды. Она обрадовалась: «Ага, там они, камни эти, и кончаются!» – помотала головой, сама, мол, и решительно полезла вверх. Чтобы её, да какие-то там камни одолели! Да фиг вам! Пусть из последних сил, но докарабкается она до нормальной земли, совсем чуть-чуть осталось!

Почти задыхаясь, женщина влезла на последний валун… и поняла, что сейчас рухнет на землю и останется тут на всю неделю. Будут возвращаться – подберут.

За каменной грядой скрывалась неширокая гладкая полоска, а выше простирался бескрайний пологий склон, составленный из валунов-валунов-валунов. Группа, цветные человечки с горбиками рюкзачков, пробиралась между камнями уже на середине склона. А она – всё, сдохла. Свистела бронхами в попытке добавить кислорода в лёгкие, обмирала от мысли, сколько же ещё предстоит карабкаться, и ругала себя последними словами. «Туристка, блин, путешественница! С какого бодуна решила, что тебе тут самое место? Вернулась бы к маме и к Даньке в деревню, гуляла бы по лесу, грибочки-ягодки собирала».

Увидев, что к ним, легко прыгая по валунам, возвращается Кирилл, балансируя зажатой в руке длинной палкой, Анна расстроилась ещё сильнее. Вон, скачет легко, как горный козёл, а она стоит тут, кляча-клячей, позорится!

– Подыши через ноги, – негромко сказал «испанец» Вася.

– Что? – прохрипела Анна.

– Представь, что у тебя из ступней корни выросли, потяни воздух этими корнями!

Анна закрыла глаза и «укоренилась», чувствуя, как по стопам побежали мурашки. Свист в груди прекратился, ноги стали тяжёлыми, дыхание выровнялось.

– Ну, ты как? – Кирилл стоял уже на соседнем валуне и смотрел на неё и снисходительно, и с беспокойством.

– Уже нормально, восстановилась, – резко выдохнула Анна. Боль в груди прошла, дыхание вернулось, приступ паники закончился.

– Иди за мной след в след, в моём ритме, – сказал Кирилл и опять зашагал с камня на камень. Анна послушно пошла за ним, подстроилась к его шагам, перестала бояться, что какой-нибудь валун пошатнётся или окажется скользким – раз Кирилл не скользит и не шатается, значит, всё в порядке!

И тут вдруг валуны перестали сопротивляться её движениям и замелькали, как шпалы.

Они в детстве с девчонками так играли – бегали на железнодорожные пути и скакали по шпалам, заворожённые ритмом этих прыжков. Иногда они попадались на глаза дежурным, те ругались и прогоняли детей: «Что за игры на объекте повышенной опасности? Вы что, под поезд попасть хотите?», но никакие страшилки не могли перебить эту радость: скакать по шпалам, попадая в ритм.

Анна шагнула на очередной камень, тот вдруг пошатнулся, и она испуганно замерла на нём, вмиг выпала из ритма. Куда идти теперь?

– Держись – Кирилл протянул ей палку. – Я тебя вытяну.

– Не надо, я сама, – помотала головой Анна. Тоже мне, репку нашёл! Опять сосредоточилась на ступнях, нашла камень и пошла. Как только она перестала бояться, ритм сразу вернулся, и Анна даже подосадовала, когда оказалось, что уже – вершина. Дошла.

Между нескольких валунов в полтора её роста высотой развалился заморенный переходом народ. Семейство с малолетней дочкой («Надо же, эта кроха и то ходит лучше меня!»)потрошило мамин рюкзак. Привал.

– Слушай, ты со своей палкой по камням бежал, будто по ровной местности. Как оленевод по тундре! – сказала она Кириллу, скидывая рюкзак и приваливаясь к ближайшему валуну.

– Опыт у меня большой, – он улыбнулся своей неопределённой ускользающей улыбкой. Потом сел чуть напротив и наискосок и поглядывал на неё из-под полей надвинутой на глаза панамы.

Анна вытянула ноги в ботинках и прислушалась к ощущениям. Уже гудят.

– Ну, и как ножки? – спросил Кирилл.

– Голеностоп слегка потянула!

– Надо бинтом эластичным перетянуть.

– А так ничего, ни мозолей, ни натоптышей, – пошевелила ногами Анна.

– Вечером перед сном надо будет поправить ножки, – то ли посоветовал, то ли пообещал Кирилл, и Анна, не зная, как на это реагировать, поспешно уставилась на собственные ботинки. Кто бы мог подумать, что её давнишние, подростковые ещё ботиночки будут так замечательно себя вести! А вообще, конечно, зря она себе рисовала параллели с тем давним походом, когда в пятнадцать лет пошла в горы. Здесь всё по-другому.

Мама тогда отправила её погостить к тётке в Среднюю Азию, а на город свалилась жуткая, небывалая даже для тех мест жара, днём до сорока пяти градусов в тени, ночью – до тридцати. И тётка купила девчонкам, Анечке и своей дочке Тонечке, путёвки на местную турбазу. Там, в предгорьях Тянь-Шаня, было попрохладнее, ночью даже шерстяные кофточки приходилось надевать. Предполагалось, что девчонки просто две недели пересидят жару – на турбазе можно было пожить как в доме отдыха, спать в коттеджах, есть в столовой, бегать на танцы и в кино. Но сестра, шестнадцатилетняя Тонька, влюбилась в мальчика. А мальчик собрался идти в девятидневный поход. И Тонька собралась вместе с ним. И Анечка тогда собралась тоже.

О том, что сглупила, Анечка подумала уже через полчаса после того, как они ушли с турбазы и прошли по склону первую пару километров – рюкзак, набитый крупой и консервами, отягощённый толстенным спальником весил целую тонну. Брезентовые ремни впивались в плечи, их приходилось придерживать руками. Дыхание сбивалось, пот заливал глаза. Однако ещё через полчаса кошмар закончился, они встали лагерем на ночь, развели костёр, расстелили брезентовые палатки – инструктор решил не возиться с установкой, всё равно завтра рано утром вставать. И Анечка, сначала пробуя пахнувшую дымком гречку с тушёнкой, потом слушая песни под гитару, затем разглядывая крупные звёзды в ночном небе, решила, что пошла она не зря. Вон как посматривает на неё тот парень, помощник инструктора. Сколько ему, лет семнадцать? Кажется, она ему понравилась. Кажется, она в него влюбилась.

На следующий день кошмар продолжился – подъём, жара, жажда, боль от брезентовых лямок в натёртых плечах. Шли целый день. Инструктор каждый час устраивал передышки, когда они стояли на тропе, согнувшись и не сбрасывая со спин тяжеленных рюкзаков. Всё время хотелось пить, но ручьи в этих горах были редкостью, и они экономно глотали из фляжек тёплую воду. Где-то на полдороги вышли к горной речушке, сделали привал, и все ринулись пить с пологих берегов, даже не скинув рюкзаков. И тот мальчик, что нравился сестре Тоньке, чуть не захлебнулся. Лёг пузом на землю, начал хлебать ледяную воду из речки, а рюкзак, килограммов двадцать, возьми и сползи ему на затылок. Попробуй, подними! Мальчик начал пускать носом пузыри, хорошо помощник инструктора (как же его звали?) заметил, вытащил парня из воды.

Анна запомнила тот привал ещё и по ощущению потрясающей лёгкости – тело, придавленное тяжестью рюкзака и вдруг разом освобождённое от этой тяжести, стало лёгким до чрезвычайности, и она с каждым шагом будто взлетала над поверхностью. Не высоко, сантиметров на пять, но – взлетала. А потом, когда напорхалась и напилась из ручья, она увидела горы. Всю дорогу не видела – шла, страдала, терпела жажду и ловила воздух. А тут – увидела, и они были великолепны.

Следующие четыре часа они шли под гору, было полегче. Затем разбили лагерь, на этот раз поставив брезентовые палатки-домики. И помощник инструктора позвал её с собой, поискать дрова. И подавал ей руку, когда они перебирались через ручей, и у костра сидел рядом весь вечер. Анечка потом долго не спала, томилась, представляя под сопение соседок по палатке, как далеко зайдут их отношения с помощником инструктора. (Как же его звали-то? Дима, что ли? Кажется, Дима. Или Толик?) Может быть, завтра он её даже поцелует…

Назавтра инструктор сказал, что почти все дни их перехода будут такими, как вчерашний. И что у них есть последняя возможность подумать и оценить свои силы. И если кто чувствует, что не дойдёт, есть возможность вернуться. «Вернуться? Нет! Я же с Димой! (Или с Толиком?)» – отмахнулась от инструктора Анечка. А Тонька решила вернуться. И мальчик её тоже. И обратно на турбазу их повёл помощник инструктора, Дима или Толик. Анечке почему-то показалось, что он по-быстрому отведёт этих хлюпиков, и – обратно, к ней. И у них всё будет так, как она намечтала себе ночью в палатке.

Весь этот и весь следующий день она прошагала в ожидании, что парень вот-вот вернётся. Не вернулся, разумеется, кто же будет бегать туда-обратно по горам за сорок километров? И весь поход прошёл у Анечки на фоне этой грусти, что опять не сбылось. Опять она влюбилась, а в неё – нет. Когда вернулась на турбазу, Анечку встречала довольная сестра. Она со своим мальчиком сходила в несложный поход, на три дня. И у них всё складывается замечательно, они даже целовались. А помощник инструктора тоже с ними ходил, он влюбился вон в ту девчонку, её Лолита зовут.

Анечка тогда кивала, разглядывая худощавую модно стриженую девушку с экзотическим именем, и прощалась с надеждой, что хотя бы здесь, на турбазе, за оставшиеся три дня продолжится её не сложившаяся романтическая история.

Так её первая любовь в тот раз и не случилась. Зато похудела она в том походе очень сильно, разом покинув ряды пышек. И ботиночки, которые купила для похода в турбазовском магазинчике, послужили исправно. Они так и провалялись у мамы на антресолях, потом она их увезла в Москву – пригодятся в лес ходить. И теперь, вот, пригодились, не подвели.

– Народ, кто знает, как правильно ногу заматывать? – заголосила Янка, размахивая лентой эластичного бинта, и Анна поморщилась. Ну откуда у этой девицы столько сил? Нормальные люди, вон, чуть ли не пластом лежат, привалились к камням, некоторые – рюкзаков не снимая. А эта опять бегает и орёт.

К Янке подошёл Арсений, она затихла. Анна откинулась на валун и посмотрела в небо. Облака расползались серыми клочьями, кое-где в прорехах показалась синь.

– Ой, кажется, погода налаживается. Вот бы солнышко вышло! – озвучила её мысли томная блондинка. – Сенечка, а давай споём солнцу, чтобы вышло!

– Нет, петь мы ничего не будем, – отвлёкся Арсений от Янкиной лодыжки, которую обматывал эластичным бинтом. – И вообще не советую возле озера на погоду шаманить. Места такие, что неизвестно, как в ответ закрутит.

– А какие такие места? – заинтересовалась Анна. Все эти намёки, что они идут в непростое место её уже начали интриговать.

– Место силы, – пожал плечами Арсений. – Гиперборея там, есть такая версия, земля древних славян.

– Ох, и поколбасимся, братья-славяне! – радостно завопила Янка.

– Так не туго? – перебил её восторги Арсений.

«Место силы, – это хорошо, – думала Анна, опять глядя в небо и лениво наблюдая за парившим на высоте чёрным птичьим силуэтом. – Силы мне сейчас нужны. Чтобы с жизнью своей разобраться, чтобы выкинуть эти ужасные полгода из головы и решить, наконец, что мне делать дальше. Так что давай, Гиперборея-матушка, помогай. На тебя вся надежда».

– Кра! – крикнула птица, перестала кружить над их маленьким табором и полетела в сторону озера. Анна поёжилась от внезапно пробежавших по спине мурашек и тихонько засмеялась. Ну вот, ещё не дошли, а ей уже мерещится. И с чего в голову-то взбрело, что птица ей в ответ прокричала?