Читать книгу Первым будет Январь - Наталья Бокшай - Страница 2

Тот день я не забуду никогда, ведь именно он разделил всю мою жизнь на две половины, да и меня саму разорвал пополам, заставив страдать и в одночасье стать взрослее, расчётливее, мудрее.

Каждую неделю я, как обычно, ждала автобус, чтобы уехать на выходные к бабушке в деревню. Был конец декабря, город искрился в предновогодней пляске. И только у меня одной настроение было совершенно не праздничное. Я хмуро смотрела, как кружит снег в низком сером небе, стелится пуховым покрывалом под ноги торопящихся прохожих, несущих в руках упакованные в сетку ароматные ёлки, авоськи с мандаринами, пакеты с набором для оливье…

Весь год после окончания университета и успешной практики на фабрике по пошиву одежды специального назначения, я усердно трудилась на работе, о которой мечтала – дизайнер интерьера. И основным моим коньком были эклектика и кантри. Это то, что я любила всей душой. В середине августа у нас появился потрясающий проект загородного дома, которым руководить доверили мне. Мы с командой работали день и ночь, чтобы заказчик остался доволен, переделывали, творили, выезжали сотни раз на объект, обговаривали все детали, сотрудничали с кучей фирм, заводов и фабрик, даже уникальных мастеров нашли чёрт знает в каком небытие. И вот сегодня случилось это. Заказчик перестал выходить на связь, просрочил платёж по договору. Мне и моей команде не заплатили зарплату, чего уж говорить о какой-то там премии. В общем – я осталась ни с чем накануне Нового года. Из собственных накоплений отдала деньги ребятам, трудившимся не меньше меня, чтобы они хоть как-то могли отметить праздник со своими семьями и не проклинать меня так сильно, как могли бы.

И теперь ехала зализывать раны в деревню к бабушке, в сотый раз напоминая себе, что ни за что не расскажу ей о своих бедах и сделаю всё, чтобы она поверила в то, что я счастлива и радуюсь жизни.

Автобус забрал меня с остановки тогда, когда город погрузился в привычный декабрьский мрак, а я порядком продрогла и с трудом могла набрать сообщение подруге, что со мной всё в порядке и я в пути.

Любаша была единственной, кто знал меня как себя. Ей я доверяла, как сестре. Дружили мы с ней с самого детства, хотя часто и надолго разлучались – её семья несколько раз переезжала, пока наконец Люба не стала самостоятельной и не определилась с выбором, где ей жить. Обо всех моих несчастиях она знала и поддерживала, как могла. Но одного я ей так и не сказала, язык не повернулся, потому что и сама-то не до конца верила в случившееся. Две недели назад я застукала своего возлюбленного в нежных объятиях моей коллеги, моей бывшей однокурсницы, моей помощницы в нашем дизайнерском проекте. Я не устроила истеричного скандала, не метала гром и молнии, хотя очень хотелось, а только молча собрала вещи и вернулась в свою старую, горячо любимую квартирку рядом с Воробьёвской набережной, из окон которой хорошо были видны ночные огни МГУ. А на следующий день также молча убрала из основного состава команды свою бывшую однокурсницу, завалив её кучей невыполнимых задач из серии «пойди туда не зная куда», после которых она целый час рыдала в туалете. Видимо после этого она на меня какую-то порчу навела, которая отразилась на всей команде, победившей в номинации "Провал года". Ей я, кстати, ничего из своих сбережений не выделила, но она не в обиде – у неё и так теперь кусок побольше моего, боюсь, как бы не подавилась.

Прислонившись лбом к холодному, дребезжащему стеклу, я устало смотрела на меняющийся за окном пейзаж, не видя, собственно, ничего. Мысленно я очень жалела себя, злилась на весь мир и жаловалась кому-то невидимому на свою никчёмную жизнь.

Бабушка встретила меня с распростёртыми объятиями, с припудренной мукой щекой, выдавшей её хлопоты, хотя я просила не готовить ничего и не творить торты в форме замков с канделябрами. Но бабушка была просто бабушкой. Такой милой и любимой маленькой сухонькой старушечкой в клетчатом фартуке и цветастом платке, из-под которого выбились едва тронутые сединой тёмные волосы, схваченные на затылке деревянным гребешком.

– Ой, милая, дождалась я тебя, наконец! – радостно всплеснула руками она, крепко обнимая меня. – Темно-то как сегодня! И метёт! Уж думала, что и не приедешь.

– Я же обещала, ба, – напустила я на себя всю свою весёлость, стирая муку с её румяной щеки. – А ты опять хлопочешь?

– Да ну как же! – махнула рукой бабушка. – Праздник ведь завтра! Как же без пирогов?

– С яблоками? – прищурилась я.

– С яблоками, – гордо кивнула бабушка. – И с капустой.

Она пропустила меня в дом, такой родной и знакомый с детства.

Жаркая печка, на которой стояла большая кастрюля с наваристой пшеничной кашей к завтраку, явно дожидавшаяся меня, цветастые ситцевые занавески на окнах, круглый стол, накрытый в ожидании меня тарелками и чашками, которые бабушка доставала из полированного серванта по праздникам или особым дням. На трюмо стоял подаренный мною на прошлое Рождество белоснежный ангел, светившийся золотистым светом. Сомневаюсь, что бабушка включала его хоть раз за год, но явно хотела показать мне, что ценит мой подарок и бережёт батарейку, как будто она самая важная часть этого ангела. Рядом с трюмо на лавке, куда бабуля по весне ставила греться на солнышке рассаду, стояли два дореволюционных чемодана, при виде которых моё сердце и сейчас радостно затрепыхалось. В них жило волшебство: ёлочные шары и шишки, зайцы и совы на прищепках, сосульки и витиеватые звёзды, спутанные гирлянды в форме разноцветных домиков, сбившаяся в комки вата с остатками конфетти и блёсток от мишуры, бережно сложенный в папиросную бумагу блестящий дождик, заботливо уложенные в отдельные коробочки особенно любимые мною балерина, жёлуди, Серебряное копытце и деревянный Щелкунчик.

– Завтра Василь Палыч с утра ёлку принесёт, – улыбнулась бабушка, вынимая из пакета привезённые мною продукты. – Без тебя бы я всё равно не стала её наряжать.

После вкусного ужина с пирогами и ароматной картошкой, которую бабуля специально для меня сварила в горшке, нарезав к ней зелёного лука, что рос у неё прямо в стакане на окне, мы сели с ней поближе к печке, дарившей спасительное тепло. И только я знала, как сильно моей душе было нужно это спасение.

Конечно, у бабушки было газовое отопление, но она продолжала топить печь, заготавливать дрова и готовить на огне вкусные каши и супы. Это было то, чего мне порой так не хватало и что могло вернуть меня обратно в беззаботное детство.

Устроившись в ногах бабушки, я, как заворожённая смотрела в печное окошко, где весело трещали берёзовые поленья, а бабушкины руки заботливо и ласково расчёсывали деревянным гребнем мои непослушные волосы.

– Совсем от рук отбились, – усмехнулась бабушка, пытаясь заплести мне косу. – Не лежат как нужно, точно живые. С твоим характером.

– Отрезать их, что ли? – задумчиво протянула я, замирая в ожидании ответа, который и так знала.

– Попробуй только! – щёлкнула бабуля меня гребнем по лбу. – В твоих волосах вся твоя жизненная сила, а ты её буйным ветрам отдать хочешь? Вот дурёха!

Я звонко рассмеялась, обнимая бабушку за руку.

– Не отрежу, пошутила я.

– Шутница какая отыскалась, – бабушка отпустила мои волосы и они тут же непокорно растеклись по спине и плечам, точно никогда и не лежали в косе.

– Ба, а помнишь, ты в детстве рассказывала мне сказку про двенадцать месяцев? – вспомнила вдруг я, переводя взгляд на окно, за которым начинал подвывать ветер. – Но только не ту, что в книжках детских написана. Другую. Ты ещё что-то такое говорила, что только в нашей семье об этой сказке знают и никому другому её рассказывать нельзя. И ещё что-то такое… Не помню… Расскажи, а?

Бабушка замерла, а рука её вдруг дрогнула и из неё выпал гребень, угодив мне точно за воротник.

– Да это приснилось тебе, небось, – нарочито весёлым голосом отозвалась бабушка, чуть громче, чем обычно. – Не помню я такого. Про что там хоть было-то? Про мачеху с подснежниками?

– Да нет же, – оживилась я, ворочая непосильные слои памяти и пытаясь отыскать ещё что-то, что так настойчиво пыталось вырваться из самых глубоких недр моей памяти.

Я вытащила гребень, резко поворачиваясь к бабушке. В печке звонко треснуло полено.

– Не было там никаких подснежников, – привстала я на колени. – Да и мачехи никакой не было. Что-то о стране какой-то, как наша, только по другому всё. И цитадель там какая-то есть, в ней кто-то из наших предков жил что ли.

– Да не помню я сказок таких, – отмахнулась бабушка.

– Но это ведь ты мне рассказывала! – настаивала я. – Я точно это помню! Ты и про родителей моих говорила, что там они погибли, а не в авиакрушении. Февраль их что ли на погибель кому-то бросил.

– Экие выдумки! – бабушка всплеснула руками.

Но я видела, как губы у неё задрожали, словно она готова была заплакать.

– Ты сама это себе придумала, – вымучено улыбнулась она мне. – Время-то уже, погляди, позднее. Спишь на ходу.

Она хотела было встать, но я подскочила раньше и строго на неё посмотрела.

– Вот теперь я точно вижу, что ничего я не выдумала. Ты рассказывала мне эту сказку вот точно так же, накануне Нового года много лет назад, – сердце отчего-то бешено колотилось и жаждало услышать правду. – Ба, что случилось с моими родителями? Что это за сказка такая?

Я выжидающе смотрела на неё, не смея дышать.

Бабушка заохала, хватаясь за сердце.

– Горе ты моё луковое, – качала она головой, пока я терпеливо капала вонючие капли "Валосердина"в чашку. – И что ж тебя надоумило вспомнить? Жила бы себе спокойно и без этой сказки.

– Теперь уж не смогу, – покачала я головой. – Была ведь сказка, ба?

Повисло томительное молчание, в котором отчётливо слышались притихшие до этого звуки, точно и сами ожидавшие, что прошлое оживёт: громко тикали часы, гудел в печи огонь, трещали поленья, капала из крана вода, звенели под ударами ветра оконные стёкла.

– Была, – ответила бабушка наконец. – Рассказала тебе её сдуру, когда успокоить тебя не могла. А потом ты только её и слушала, ничем больше перед сном угомонить не могла.

– Я хочу послушать её снова, – и я уселась снова в ногах бабушки, обняв её за колени и положив голову. – Расскажи мне, ба.

– Только пообещай мне, что не станешь искать в этой сказке правды, – погрозила пальцем бабушка. – Это действительно всего лишь сказка, мне её твоя прабабка говорила в детстве. Сказочницей она славной была. Потому-то только в нашей семье живут несуществующие для других сказки. А родители твои… Знать, судьба у них такая вышла.

– Как я могу тебе что-то обещать? – удивилась я. – Говори уже, пожалуйста.

– Ну слушай тогда, не перебивай, – отмахнулась бабушка. – А то я что-то плохо её уже помню.

Давно это было, никто и не скажет в какие времена. В стране, такой же, как наша, только в некоем отражении, миром и временем правили двенадцать месяцев. Восемь могучих князей – Декабрь, Январь, Февраль, Март, Август, Сентябрь, Октябрь и Ноябрь. И четыре прекраснейших княжны – юная Апреля или же Леля, цветущая дивной красотой Майя, прелестная Юния и родная сестра её Ийюля. Огромная наша страна была поровну поделена меж ними – северные земли зимним месяцам, восточные – весенним, южные – летним, а западные – осенним. А там, где сходились границы их земель, стояла нерушимая крепость Смены Времён. И правила ею династия могущественного князя Руса, справедливого, щедрого, мудрого и сердцем доброго. Он следил за тем, чтобы времена года не враждовали между собой, а сменяли друг друга согласно древнему Колесу года. Так жили они в мире и согласии, изредка препираясь друг с другом, отчего здесь у нас порой случалась путаница с погодой. Но Руса все уважали и исполняли наказы его. Только случилась однажды беда. Пришёл в наш мир чародей из отражённого мира двенадцати месяцев. Откуда он взялся и куда исчез – никто и по сию пору не знает. Он сумел уговорить царя нашего сменить ход Колеса года. Много сил он приложил к этому, ведь оба наших мира не могут существовать друг без друга, отражая и правя друг другом. Сменил царь календарь наш, поменял точку отсчёта нового года, лето с зимой столкнул, воевали они. Да только куда ж лету против зимы, проиграли они, Январь себе эту дату забрал по царёвому приказу. А у Февраля и вовсе отняли несколько дней жизни, за что суровым он ещё больше стал, состарился прежде времени. Вскипела лютая обида у него, объявил он войну Марту и Январю, как бы князь Рус не старался утихомирить его. Жестокая война та была. Погибли в ней многие из родичей каждого месяца. Юный Март проиграл тогда двойную битву – не с него больше начиналось новолетие, уступил Январю, потерял мать, обрёл заклятого врага в лице Февраля, который так же ничего не смог себе вернуть – порядок был установлен за них. И в битве этой исчез князь Рус со своей женой и новорождённой дочерью. Не было их ни среди погибших, ни среди пленников, ни среди живых. А в нашем мире исчез и чародей тот, что царя на путь ложного Коловорота наставил. Уставшие от войны месяцы объявили перемирие. Но только до тех пор, пока не найдётся князь Рус, которому они все готовы объявить войну, если не вернёт всё, как было – новолетие прежнее. Только Январь обещал поддержать князя, ведь своё господство над остальными месяцами было для него настоящим подарком. Говорят, что он теперь не в ладах со всеми месяцами, сам по себе, как отшельник, но остальные князья боятся его, а потому не перечат. Ещё говорят, что Январь готов занять место в крепости Смены времён и покорить остальных. Другие же говорят, что желает он возвращения князя Руса и мирных переговоров со всеми месяцами, ведь ему есть, что сказать каждому из них. Поговаривают также, что у него есть какая-то общая тайна с Русом, да не ведает о том никто ни в одном из миров. Знаю лишь одно, что ключик заветный от двери между мирами раньше хранил Январь, да только нет его теперь у него – Русу на хранение отдал, когда Февраль на него войной пошёл. Коли двери миров наших откроются, то рухнет весь порядок – не будет очерёдности смены времён года, погода будет меняться так, что гибнуть будет всё живое, люди будут бороться против стихии, а она – губить их. Месяцы вырвутся из мира своего, каждый будет стремиться стать главным, забыв о своём месте в Колесе года. И только сам Рус или кто-то одной крови с ним будет способен исправить всё. Но то, что два этих мира не смогут существовать друг без друга – это и без Руса понятно. Порой, глядя на нашу погоду, можно подумать, что сказка и вправду не сказка, – улыбнулась бабушка, погладив меня по голове.

– А где же дверь эта между мирами? – спросила я, едва дыша. – Может быть, Рус воспользовался тем ключом и перебрался в наш мир?

– Такая большая, а в сказки веришь, – рассмеялась бабушка. – Кто ж его знает? В сказке про то не говорится.

– Так то в сказке, – усмехнулась я. – А в семье нашей что говорят?

– Что мир тот в незеркальном, но в подобном зеркалу отражении живёт, и дверь в него отворяется в момент смены времён именно тем ключом, – пожала плечами бабушка, широко зевая. – Спать уже пора, завтра дел полно. Хлеб ещё испечь надо, да по утру в магазин сходить за молоком и чаем, а то в праздники закрыто всё будет.

– Да чего в него ходить? Тут два шага, – я сладко потянулась. – Схожу я, не переживай.

Бабушка подбросила в печку несколько поленьев, поворошила кочергой огонь, что-то ворча себе под нос.

– Вместо сказок лучше бы о себе рассказала, – услышала я. – А то смурная из городу приехала, а слов не вытянешь и клещами.

– У меня всё хорошо, – отозвалась я, задёрнув за собой цветные занавески, отделявшие мою комнатку от основной. – Спи уже, ба, а то хлеб проспишь.

Сна не было ни в одном глазу, в голове вертелись всякие разные непрошеные мысли. Натянув на озябшее от нервной дрожи тело привезённую с собой фланелевую пижаму, я укуталась в одеяло и, убрав с подоконника бабушкины герань и алоэ, выглянула в окно.

Мир летел точно сквозь звёзды, к другим вселенным. Может быть даже к той, где свои последние часы правил Декабрь.

«Мир тот в незеркальном, но в подобном зеркалу отражении живёт, и дверь в него отворяется в момент смены времён именно тем ключом».

Я вытащила из-за пазухи цепочку с подвеской, которая была со мной сколько я себя помню – маленький ключ, у которого вместо обыкновенной головки было необычное изображение из разных сплавов – серебряная резная снежинка и золотое лучистое солнце. Лишь однажды я спросила у бабушки о нём. Но ответ был странным. «Эту цепь никто не в силах снять с тебя или сорвать, кроме тебя самой или человека, который полюбит тебя больше жизни. А ключ от дома твоего, того места, где ты обретёшь себя». После этого я не решилась задать ещё какой-то подобный вопрос, даже сегодня не смогла.

Посмотрев на коронку ключа, поднеся его ближе к глазам, я увидела очертания башен крепости.

– Такая большая, а в сказки верю, – вздохнула я и убрала ключ за пазуху. – Нет у меня места, где я бы себя обрела. Не факт, что после праздников у меня будет и работа. Просто неудачница, мечтающая добиться недосягаемых вершин. Сколько не загадывай желания в Новый год, ничего не сбывается. В этом даже пробовать не буду.

Прислонившись лбом к холодному стеклу, я устало смотрела на разбушевавшуюся метель. Ветер завывал в печной трубе так, что казалось, будто стая волков вышла на охоту.

– Идея с подснежниками и то реальнее, – усмехнулась я, наблюдая, как машут в саду ветками вишни.