Читать книгу Пушкинские Горы. Это моя земля. Киберпутеводитель - Наталья Гарбер - Страница 14
Светлой памяти
Ирины Вильгельмовны Вейс
ОглавлениеВечер в деревне
Сижу у окна:
Часы отмеряют пять или шесть.
В деревне это не важно: здесь
Что не случилось сегодня,
Завтра иль через год —
Произойдет.
А после – тоже пройдет.
Под окнами —
лед вперемешку с битым стеклом:
Ремонта остатки. Воробей за окном.
Соседский ТВ обещает осадки,
Заносы и снег до весны. Мне же сладки
Творожники – щедрый подарок старушки.
Девятый десяток, увы, не игрушки,
Но дверь у нее целый день нараспашку:
То гости к обеду, то гладит рубашку,
То просто пришла посидеть баба Рая.
– С трех лет мы друг друга,
Наташенька, знаем…
А вот в сорок пятом – такой лейтенантик
Меня уговаривал ехать во Владик.
А я уже замужем. Дура я, дура,
И жизнь бы другая… А вот моя Нюра,
Племянница Маши, почти мне как дочка.
Ах, Нюра, какая мне выдалась ночка:
То ноет в коленках, то в сердце стреляет,
И сколько еще проживу я, Бог знает.
– Да полно, моя дорогая Иришка,
Ты точно такая, как прежде. Ну, лишку
Годочков подкинул тебе наш Всевышний.
– Ну, чаю тогда. Иль покрепче? Не лишний
Стаканчик-то будет, Анюта? Немножко
Настойки – гвоздички щепотку да крошка
Прополиса, после…
– Да, знаю мамуля…
И вот уже песню они затянули.
Лимоном и мятою пахнет от чая.
И, кажется, я им совсем не чужая.
После восьмидесяти
После восьмидесяти
Жизнь состоит из нее самой:
Из двух шифоньеров,
Набитых ненужной одежкой,
Кота, вместе с которым по вечерам
Можно смотреть телевизор,
Ожиданья соседа —
Пойдет в гараж, вынесет мусор, —
Или соседки сверху
(Лекарства, продукты и так, всякая мелочь).
А та, что напротив,
Постирает белье в выходной.
Еще жизнь состоит
Из визитов племянниц и внуков,
Звонков дочери, живущей в другой стране,
Визитов подруги детства
– опять опоздала! —
Воспоминаний о войне,
Вздохов о любимом муже – последнем —
Ах, Ваня мой, Ваня, —
Историй о том, как в шестидесятом
Прошлого века…
Еще после восьмидесяти
Жизнь состоит
Из рецептов варенья
И молитв наизусть,
Плохой и хорошей погоды,
Чья перемена всегда – к ломоте в костях.
Климат диктует число снадобий,
Позволяющих жить: одеваться,
Кормить кота, варить суп
И ходить в гости к соседке,
Что справа, рядом.
Она девчонка совсем —
Сорок годков всего.
Ей и расскажешь, что
После восьмидесяти
Государство платит за то,
Что дожила до таких годков,
Но не платит, как прежде, за то,
Что была санитаркой – Мурманск, война,
С сумкой под бомбами. А теперь —
Работник тыла. Для государства
Твоей войны как не бывало.
Изо всей жизни, поверь,
Это одно и обидно.
Соседке все это диво:
Она и не знала
Ни тридцатых с рабфаком,
Ни сорок первый – и танцы,
Ни после – главврач, процедурный,
Любовник в бобровой шапке,
Кукла за сто рублей, а колечко – не надо!
Поезд, отрез, пропавший в багажном,
И много еще чего… Всего не упомнишь.
Соседка меняет мебель
И начинает новую жизнь.
А после восьмидесяти
Так сливаешься с обстановкой,
Что выкинешь шифоньер —
И умрешь до утра.
Говорят, к столетию человек
Становится льдинкой,
Легко упавшей в сугроб.
Как хорошо…
Центр мира
Она молится за меня
Каждый вечер.
Я иду по горящим углям,
Босой и странный.
Она молится за меня,
Повторяя «Аминь».
Схоронив отца, я стою
На могиле камнем.
Она молится легко, любовно,
Внимательно.
Я выхватываю клинок —
И враг побежден.
Она молится. Это я подарил
Ей молитвенник.
Я иду на маяк. Штормит
Страшное море.
Она молится за меня тихим шепотом,
Что бы ни было.
Я выглядываю свой путь
С высоты дерев.
Она молится. Ей некуда идти,
Да и незачем:
Она в центре Вселенной
Молится за меня.
Каждый день.
Именно поэтому
Каждый день
Я двигаюсь к центру мира,
Где она
За меня молится.
Каждый вечер.
Преддверье
Я три года здесь не была.
Ты все три этих года старела.
Я коснуться тебя не успела,
Ты тихонько в преддверье ушла.
Во сне преддверном – только основное:
Подарок брату на восьмидесятилетье,
Волненье, чтобы я взяла картошки —
У нас ее полно, бери, родная.
Еще в том сне стихи любимой поэтессы,
Еще рассказ: футбол подруга любит,
И несколько воспоминаний нежных
О братике, что лет на двадцать младше.
Через пару
недель тебе стукнет восемьдесят девять.
В преддверье рая ты почти уже видишь Бога.
Поэтому много спишь.
А Он стоит, улыбаясь, у порога.
И ждет тебя.
А пока – полна комната иконок.
Я пойду,
в Святогорском монастыре поставлю свечку
За твою длинную и прекрасную жизнь,
Полную необъятной любви
и нежности к людям.
Я все не понимала,
почему ты их так привечаешь.
Я держу тебя за слабую руку,
кожа – пергамент,
И думаю – ты любила так невероятно,
Потому что Бог тебя создал полной любви
И она из тебя изливается, как из кубка.
И сейчас,
в преддверье твоего возвращенья обратно
Он смотрит, как ты лежишь на постели
И наизусть читаешь молитву
святому Пантелеймону.
И Бог доволен:
все, что он хотел от тебя, получилось.
Ты любила, и любовь твоя не иссякла.
Жизнь тебя и била, и мотала, и губила.
А ты смотрела с нежностью на нее и любила.
Я так, наверное, никогда не смогу,
но буду стараться.
Буду стараться,
чтобы не прервалась традиция
Умирать, заботясь,
чтобы всем хватило подарков,
Чтобы все вокруг были здоровы и счастливы,
И чтоб там, на небесах, Бог улыбался.
Я только сейчас поняла,
как много твоей любви,
Потому что раньше ее было невероятно много,
Я купалась в ней и почти тонула от избытка.
А теперь она льется посильным мне ручейком
И Бог говорит со мной через тебя, тихо-тихо,
Потому что напрямую
это было бы невыносимо.
Дай тебе Бог счастья, моя дорогая,
Солнечный лучик небесного света.
И здесь, и там
все у тебя будет одинаково хорошо,
И у меня,
когда я возьму твою эстафету света, тоже.
Потому что – что от нас, то и к нам.
Ты это мне показала.
Как я раньше этого не понимала, глупая,
все так просто.
Как мне жалко теперь всех, на кого сердилась.
Какие ж они несчастные люди, потому что
Из них не изливается через край
солнце и нежность,
Любовь и благословение, как ты меня научила.
Тихо стучат часы, лают собаки глуше,
Дети играют в мяч, солнце заходит к ночи,
Бог, целуя с небес, только того и хочет,
Чтобы лилась любовь с неба сквозь наши души.
Прощальная
Я, знаешь, не очень умею плакать.
Даже дышать – и то не всегда выходит.
Я слабею и тихо двигаюсь в слякоть,
Чтобы выжить, надо вечно жить по погоде.
Но я поставлю скамейку на твоей могиле
И буду часто приходить говорить с тобою.
И благодарить, что мне дарована милость
Учиться любви у тебя, своей судьбою.
Старик стрижет траву на кладбище утром.
Ели и сосны стоят – контур охраны.
Здесь можно говорить тепло,
бесконечно и мудро.
Здесь сами собой в душе заживают раны.
Девять дней прошло, когда я к тебе вернулась,
Сорок пройдет легко – в конце июня.
Ты заснула навек, а я как будто проснулась.
Какое счастье,
что на Земле мы не разминулись.
Наладим оградку, будем встречаться часто.
Свечки поставим в монастыре Святогорском.
В каждой пяди земли я тебя встречаю
Горсткой большой любви,
вечного света горсткой.
Соловей заливается, жаворонок щебечет,
Сладко на кладбище распевая.
Я напишу столько прекрасных песен,
Что станет солнцем печаль, моя дорогая.
Как мало мы можем дать друг другу, как мало.
Мгновенье любви, тарелку печеной картошки.
Я никогда не забуду, как ты, бывало,
Ела с руки и крошки брала в ладошку.
Крошки любви и солнца, и удивленья,
Тихого счастья жизни – все интересно
Было тебе до самой смерти. И я надеюсь,
Что там интересно тоже. И жизнь как песня
Льется через порог смерти туда, где ели
С соснами так же шумят и поет соловейко.
И тебе хорошо парить
над Пушкинскими Горами
Вместе с Гейченко, там, вы высоте, эгей-ка!
И вам хорошо, я знаю, слава Богу.
Слава Богу, что были, и есть, и будут
В нашей земле святые всех поколений.
Что есть кому откупать наши грехи и судьбы
Расчищать пути в миру болезни и лени.
Слава Богу, что есть какая-то сила,
Что настойчиво сердце оживляет
снова и снова.
Слава Богу, что силой живого слова
Нас ведет по Пути от рождения до могилы.
Я приду еще и еще к тебе на могилку,
Кукушка накапает долгих лет
из большого кувшина.
Ничего в моей любви к тебе не остыло,
Пойте светлую песню, птицы, —
ибо все совершилось.
Все свершилось как надо,
и теперь высоко летает
Твоя душа, чистая и святая.
Я буду молиться о встрече и здесь трудиться,
Чтоб у ворот рая встретиться, моя дорогая.
Да они всегда предо мной стоят,
эти ворота рая.
Сорок дней
Минуло сорок дней, и ты теперь свободна —
Ушла за горизонт и в высоте паришь.
Чиста и весела, легка, богоугодна
Поешь из-под небес, а я лечу в Париж.
Бульвары и Собор, мосты над старой Сеной
Рифмуются в века, и дышится легко.
И все-таки во всей разомкнутой Вселенной
Я дома здесь, с тобой, где Бог не далеко.
* * *
На кладбище сельском,
в доме с зеленой крышей,
Хотела б я жить – и больше, поверь, нигде
Не будет таких сосновых стволов и тиши,
И пенья птиц, и спуска к живой воде.
Пойдем —
напьемся, чтобы дышать неустанно,
Крестам часовни земной положив поклон,
Писать стихи при жизни своим желанным —
И легкою птицей петь после своих похорон.
* * *
Мне нравится, как сосны
Выходят на пригорок,
И вплоть до горизонта
Размыты облака.
И на твоей могилке
Цветов веселый ворох,
И смерть твоя покойна,
И жизнь моя легка.
Спасибо за подарок,
Что можно быть любимой,
Еще – за откровенье,
Что можно так любить,
За светлый и смиренный
Дух неповиновенья.
За терпкий привкус счастья
И за желанье жить.
Справка об объекте
Мостик у амбара в Михайловском
Россия, Псковская область,
Пушкинские Горы, поместье Михайловское
Знаменитый деревянный мостик соединяет имение Михайловское и большой каменный амбар, построенный одним из сыновей поэта для хранения льна. Этот мостик – изысканная метафора перехода между земными и поэтическими мирами и любимое место для селфи пушкиноГорских туристов. Отражение мостика в канале завораживает и придает образам путешествия к поэту дополнительный объем. Кажется, что ты стоишь на мосту, соединяющем тебя и красоту мироздания, открытую нам Пушкиным. «Льняной амбар» отреставрировали к 225-летию со дня рождения Пушкина, там теперь проводят выставки художников и продают сувениры. Зайдя в амбар, попадаешь в современную жизнь. Перейдя через мостик в Михайловское – встречаешься с поэзией вечности.