Читать книгу Продолжение круга жизни - Наталья Гурина-Корбова - Страница 7

Красное пятно растекалось, увеличивалось, оно закрывало уже всё вокруг, и землю, и небо, сплошное красное липкое пятно… Нет не пятно, большой серый плед с чёрными крупными клетками, клетки неровные, блестящие, между ними красная жидкость, она наполняет промежутки, переливается из одного в другой медленно, очень медленно… И вот уже нет места гладким чёрным клеткам, красные ручейки слились..

Ах! Какой красивый нынче закат, какое большое алое солнце! Я прежде никогда не видела такого красивого заката… Я тоже!.. Пятно, большое красное пятно… Это совсем не плед, это мостовая… – Виктор, родной мой, вставай, здесь так грязно и эта мерзкая липкая красная жидкость! – она целует его глаза, лоб, гладит холодные щёки.

– Виктор, услышь меня, любимый, милый мой, вставай… Его большие тёмно – вишнёвые глаза смотрели на неё с мольбой и растерянностью.

Губы еле шевелились, но она услышала, – Прости… меня…, моя Анэчка… я так лублу тебя… лублу… Анэчка – он смотрел на неё широко раскрытыми глазами, но уже не видел её. – Виктор, Виктор, не уходи! Сейчас, сейчас, потерпи… Помогите, кто-нибудь, помогите!!! – Аня кричала изо всех сил, но голоса не было, был тихий шепот. Темнота, опять это красное пятно наступает и обволакивает, липкое тёмно-красное пятно… Кровь!… Откуда здесь кровь? Много крови… Боже мой, ведь это его кровь… Большие тёмно-вишнёвые глаза смотрели куда-то сквозь неё. Из уголка полуоткрытого рта полилась тоненькая, алая струйка и остановилась у самого подбородка… Свист полицейского.

– Тикай, хлопцы, кажися французику конец…Га-аа…у! Падла, чего воешь, шлюха, погуляла и будя! Контра недорезанная Тикать надо, Микола, хиба позно будэ… Цэ тоби грошы нужны? Тю-ю так цэ ж дохлый номэр. У, французьска пыдстилка, скажи спасибо, хиба сама цела… га-га-гааа! Бо времени… нету…

– Люды, люды… Ой, офицера, убили!

– Как барышню то не тронули…

– За что ж воны ёго?

– Цэ воно видать так, созорничали хлопцы по пьянке.

Свист полицейского всё нарастал, давил в виски, боль становилась невыносимой – «Виктор, Виктор не надо, не оставляй меня, Виктор!» – болело сердце, душа, каждая клеточка… Свист, свист проникал под серую беличью шубку… холодно, очень холодно… снег залеплял глаза… белый-белый снег, почему в Одессе такой белый снег… Нет, это Петербург, Петербург… Мама, мамочка, мне так холодно, согрей меня… Они убили его, мама, – Я всё знаю, девочка моя, все знаю… – мама, я не могу жить без него, как же это, почему, за что? Мама, помоги мне, возьми меня. Ласковые, грустные мамины глаза— нет не могу, тебе нельзя, ведь ты скоро будешь сама мамой Мама, мама…Виктор…

И мамины глаза, и Виктора, и красное пятно- всё поглотила густая чёрная пелена.

– Мама, она снова бредит, подите сюда. Говорит то по-русски, то по-французски. Какого-то Виктора всё зовёт, теперь, маму вспомнила, ничего не понятно, – Лёвка сидел у Аниного изголовья и менял тряпочки с уксусной водой, прикладывая их на разгорячённый её лоб. Подошла Мирра Ильинична, покачала головой, потом, просунув руку под одеяло, долго держала её на Анином животе. Под Мирриной ладонью периодически чувствовались слабенькие толчки: